Бело-розовый бутон, едва познавший солнце и воду, под черным, со множеством завитков париком...

  В час, когда всходит Луна, ароматы благовоний касаются затихшей глади утомленной воды.

  Ароматы мирры, которую воскуривают жрецы.

  Запахи масел и притираний, которым женщины позволяют ласкать свои упругие тела.

  Дыхание нежных смол и паст...

  На каменных ступенях, что сходят в реку, тонкое благоухание ее тела прежде рук, прежде мыслей соединилось с пропитавшим мой передник духом знойных залов. Неуловимо бесплотный виссон задел бедро. Взгляд ее подведенных глаз, под тяжелыми зазелененными веками, коснулся меня и душистым текучим потоком проник в глубину сердца.

  В час, когда созвездие Влюбленных поднимается над горами, стал не нужен язык благовоний, язык ткани, и лишь пальцы продолжали свой отдельный от тел разговор.

  Чуткие и робкие.

  Стремительные и жадные.

  Усталые и близкие...

  Белый тонкий бинт из ткани, родившейся в городе Белых Стен, касается безмолвных пальцев, густо смоченных благородной смолой.

  Смола блестит в свете факелов и светильников.

  От острого как нож голоса, подобающе громкого, дрожит огонь, дрожат тени.

  Но пальцы, тонкие руки, лежащие вдоль Ее тела, ломкие и твердые, подобно сухому камышу, по-прежнему недвижны.

  Белые бинты обтекают их, принимают форму наложенных на тело скарабеев и талисманов. Белые бинты отдаляют дальше и дальше тонкие формы, бинтов все больше и больше, у каждого свое название.

  Голос становится тише, одного жреца сменяет другой, в леопардовой желто-черной шкуре.

  " О ты, Мутнеферет, которая неподвижна, чьи части лежат без движения. Члены твои в мазях, сделает это их вечными пред богами. Укрепятся они и возрадуется сердце, как прежде. И слышат твое восхваление и приходят к тебе Великие Боги, чтобы призвать к себе".

  Дрожит огонь в светильниках.

  Бинтов все больше...

  Огонь ворчит, шипит, словно пытается вернуть обратно в воздух, освободить те черные странные значки, плененные извечным врагом пламени, бумагой.

  Но язык огня быстр и подвижен. Слишком подвижен и невесом, не то, что людские.

  И потому - тихий, невнятный шепот вместо звучной речи.

  "... исключительной важности, поэтому обряд мумификации отражал сакральные представления о мире и месте человека в нем. Уже ясно, что никто из живущих тогда не воспринимал буквально, что изуродованное, лишенное внутренностей тело может снова ожить. Мы не можем восстановить полностью те идеи, которыми был пронизан мир тридцативековой дальности, но по отдельным отрывкам догадываемся, что мумифицирование имело целью сохранить некую привязку души к прежнему земному существованию. Судя по частому упоминанию сорока тысяч лет, возможно считалось, что по прошествии именно такого времени происходит воссоединение души и остатков тела, некий биохимический или даже энергетический процесс, разумеется, в понятиях нашего времени, при котором человек восстанавливается в своей прежней ипостаси. Возможно, что именно эти идеи легли в основу дальнейших религиозных верований народов Ближнего Востока о воздаянии и последнем судилище..."

  Жрец ур-хеку храма Сокола держит меня за руку. Он говорит слова, которые должен говорить в этом месте.

  Другое, что лежит в сердце ур-хеку, проникает в его глаза, и я читаю в них, как читал множество раз, соединяя в речь разрозненные слоги.

  Скажет ли он эту тайну вслух или неизреченное отяготит сердце, уйдя туда, где умирают слова? Произнесет ли он скрытые слова, которые прячут от людей?

  Другой жрец в леопардовой шкуре, с жезлами в руках, касается деревянных уст на саркофаге.

  "Спеленатый отверзает уста Мутнеферет! Владыка Этого места ослабляет пелену, которая на устах Мутнеферет!"

  Дерево, камень скрывают напоенное, пропитанное лучшими благовониями из нагорных земель, из далекого Пунта, из Хеттских стран, из островов Великой Зелени скованное тело. Покрытое десятками охранительных знаков, обложенное свитками с письменами, нужными тому, кто покинул Землю Возлюбленную и пустился в тяжкий долгий путь.

  Другие дерево, камень, талисманы и бинты готовы и ждут своего часа - когда-нибудь я нагоню ее.

  Тайные слова ур-хеку касаются моих ушей, привязывая память и отвлекая от тяжких, как плита саркофага, дум.

  Любовь сладка, как небесная роса. Вкусивший её не позабудет этот аромат, и будет стремиться к нему вновь и вновь.

  Пути уходящих от нас в Блаженные Поля Тростника длинны и извилисты, велики и необозримы. Но в тот час, когда Великий Бог, обойдя весь мир, ступит на свой первый шаг, все семь человеческих душ воссоединятся вновь. Будет это новым рождением, или же память о прошлой жизни сотрется безвозвратно, зависит от песка, солнца, зависит от крепости дерева, прочности камня.

  Длины бинтов, родившихся в городе Белых Стен.

  Тела, скрытого под тяжелой броней из заклинаний и веществ.

  Любящий поймет, сколь непрочна эта защита...