- Потому что думала о тебе, как о неудачнике, не способном заполучить главное в жизни - деньги, положение, статус. То есть, то, что считала главным. Что якобы делает тебя особенным, не таким, как другие.
Откровенно, подумал Денис. Очень откровенно. Интересно, что происходило в ее жизни, что сейчас она говорит смело и искренне о подобном. Ведь в нынешнем политкорректном мире прямодушие не в чести.
- А сейчас? Уже так не считаешь?
- Уже нет. Особенным и интересным тебя делает вовсе не это. Да и не в этом смысл. Кстати, ведь, я, кажется, понимаю, в чем. Смысл всего. Не банальные "сорок шесть", а настоящий... Помнишь девочку, которая училась младше нас на два класса, в "Б"? Ее звали Диана. Она еще вечно ходила с толстой тетрадью, полной всяких закорючек. Ты ее должен помнить, мы как-то раз пытались прочитать, что она там пишет.
- Все считали ее чуть чокнутой, конечно же помню! У нее еще были очки с потрясающей металлической оправой. Очки-гогглы. Я себе хотел такие, но спросить не решался, чтобы в школе не думали, что я с ней вожусь. Верно, ее звали Дианой.
- И вот сейчас я думаю, - продолжила Света, - что вместо того, чтобы выстраивать свой уютненький мирок из натасканных и надерганных отовсюду клочков чужого счастья, мне следовало бы прислушаться к себе. Услышать всю звуки мира, а не только самые громкие. Сейчас я жалею о множестве вещей, которые могла бы сделать, и это было по настоящему ценным и полезным для меня. И как ни странно, Дина тоже входит в это число.
- Она знает смысл? - улыбнулся Денис.- Что в ней такого?
- Помнишь, что она говорила? О плане и часах. О том, что у нее дар. Детские разговоры, но знаешь, мы же сейчас все чувствуем и видим по-другому. Поэтому, я склоняюсь в мысли, что План очень даже есть.
Да, возможно, что План есть, подумал Денис. Окончить школу, институт, понять, что с профессией не угадал, взять ипотеку, убедиться, что с ипотекой тоже не получается, увидеть, как страна встает с колен, потом, похоже от головокружения, валится набок, встретить девушку и расстаться с ней... а теперь встретить первую любовь и узнать, что она замужем за успешным человеком. Возможно, миллионером. Безусловно, в этом всем заключен великий смысл. Может, стоило выучиться на пилота? Сейчас бы летел где-нибудь над облаками, над терминатором, делящим землю на две части, выговаривал стюардессам, беспокоился насчет расписания полетов, и потом смотрел бы, как в полутемной кабине мягко и таинственно мерцают огоньки индикаторов...
- Искать ее не пробовала? - поинтересовался Денис.
- Сейчас уже поздно. Да ты и сам понимаешь.
Ничего я не понимаю, подумал Денис. Почему поздно? Ничего не поздно.
- Как подумаешь, сколько глупостей мы совершили в жизни - так оторопь берет, - продолжала говорить Света. - Вместо того, чтобы заняться тем, что действительно важно, интересно, и чем просто хочется заняться, мы пытаемся соответствовать неизвестно откуда взявшемуся образцу, устанавливаем себе чужие цели. И только потому, что боимся быть самим собой. Независимым и свободным... Впрочем, это опять-таки только слова.
Она коснулась его руки.
- Зато теперь у нас есть неограниченная возможность говорить, не скрывая ничего. Желать и не бояться своих желаний. Наверное, это самое забавное - что желаний и слов теперь можно не бояться. Кстати, ты должен помнить, у меня в детстве была книга 'Воображариум'...
- О-о! - спохватился Денис, - До сих пор ее помню. И то, как ты принесла ее в школу в первый раз. Мы остались после уроков, засели в пустом классе на последней парте и, склонившись над ней, медленно перелистывали. Какие шикарные там были картинки!
- Вот-вот!
- И нам было невероятно хорошо. И, наверное, не только от книги, а от близости друг к другу. Я помню, как наши головы касались... и руки тоже. А еще твоя грудь была сосем близко... и от тебя шло мягкое тепло. Мне тогда так хотелось поцеловать тебя...
- Вот, - засмеялась Света. - А я думала, вдруг он меня поцелует? Что мне тогда делать? Двинуть его книгой по башке или... и самое смешное - мне тоже хотелось целоваться и я думала, ну вот, ну вот, сейчас! А ты...
- А я затупил. Как и со множеством вещей позже. Какой-то мелкий страшок, а разве так можно, а что ты подумаешь, а как я буду выглядеть - взял и пересилил красивый чистый порыв.
- Вот так в нас и убилась искренность, - вздохнула Света. - Да, а я ведь была там, в тех местах. Две обсерватории на высоченных утесах, с темно-фиолетовой густой ночью, поднимающейся из бездны, ярко-синим звездным небосводом и тонкой фиолетовой полоской заката. Узкие дорожки-лестницы, закручивающиеся спиралью, ровные площадки из шестигранных выщербленных каменных плит. И холодная ветреная бесконечность вокруг... Забавно, как детские мечты трогают тебя, не правда ли?
Не может такого быть, подумал Денис. Вообще не может, это был просто рисунок. Красивая картинка на серой типографской бумаге. И за ней - черные буквы текста, но никак не восторг реального мира.
Он внимательно посмотрел на Свету. В ее глазах пылало воодушевление, нежность и отражение чуда. Как тогда.
- Ну, а ты как? - спросила она, заметив его взгляд.- А то я о себе, да о себе. Расскажи, чем ты занялся.
- Ничего выдающегося, увы. После того, как объявили санкции и охоту на сыры, оказалось, что на продуктах можно делать хорошие деньги. А так как объегорить государство, запрещающее еду своим гражданам, почти святое дело, то моя работа носит даже оттенок святости. Езжу в Италию и Францию, договариваюсь, налаживаю контакты, потом через Белоруссию, там ...
Она смотрела на него удивленными глазами:
- Ты занимаешься всем этим здесь??
- А что тебя так удивляет? Кто-то ведь должен делать колбасную работу...
Она мотнула головой.
- Ничего не понимаю. Это и есть все твои желания? Денис?!
