- А знаешь, давай! Я уже отвыкла от него, так что пусть будет кофе.
Он пошел искать официанта, не нашел, но когда вернулся, на столике уже живописно располагались две чашки кофе на белоснежных, согнутых треугольником салфетках, розы в узком белоснежной вазе, и вазочка с орешками.
Он отодвинул тяжелый металлический стул, сел напротив Светы и, взяв чашку в руку, посмотрел на девушку довольным взглядом.
Он помнил эти короткие волосы еще с тех времен, когда прятался за ее спиной от цепкого взгляда англичанки, обладавшей незаурядным педагогическим талантом превращать уроки в пытку.
Света тогда сидела перед ним, трясла волосами, вытягивала спину, рисуясь и демонстрируя свою грудь, от которой тогда, в седьмом классе, у него замирал дух - от ее близости, сладкой недоступности и непреодолимого желания смотреть, не отрываясь.
В восьмом классе они уже частенько сидели рядом, шептались, дурачились, доверительно звали друг друга по фамилии, как супруги. И никогда не списывали друг у друга.
А в десятом она поцеловала его в день рожденья. Вот так просто подошла в раздевалке и поцеловала на глазах у всех. Ну, и на выпускном он прижимал ее к себе, чувствуя те самые округлости, значительно увеличившиеся за три года, и её горячее шампанское дыхание. Их щеки соприкасались, и они периодически отлепляли прилипшие в тесной жаре ночной дискотеки волосы.
Света грациозно, со вкусом, сняла перчатки, поймала взгляд Дениса, обвела взглядом улицу и заговорила.
- Вначале, конечно же, самый главный вопрос: что ты, Денис, на все это скажешь?
- А что говорить, - пожал он плечами, - Бардак, как и было сказано.
Света на секунду нахмурилась.
- Я понимаю твое желание все свести к шутке, но ответь серьезно.
- Ладно, - согласился он, серьезно, так серьезно, - Если хочешь мое мнение, то все было ожидаемым. Несмотря на все президентские заявления, что все хорошо, что у нас прекрасные перспективы, нефть будет вечно молодой... в смысле, дорогой, и уже через десять лет это поколение будет жить при капитализме. Хрущевщина наоборот...
- Хрущев тут совершенно не причем, - Света смотрела недовольно. Словно ждала от него совсем других слов, а он вместо этого нес какую-то неуместную в данную минуту чепуху.
- Ты права, ни при чем. - Денис, пропуская ее взгляд мимо себя, запустил пальцы в вазочку с орешками, выудил пяток, после чего разложил их рядом на салфетке. - Хрущев обещал советским людям социализм к восьмидесятым, ныне президенты мечтают об удвоении ВВП. Сравни масштабы. Всем счастье без аннексий, границ и контрибуций против циферки на бумажке. Заметила, какая нынче тяга к СССР? Все эти сериалы, фильмы, в которых неубедительно пытаются воссоздать ту эпоху... Возможно, проблема в том, что мы оказались не просто на переломе, а в фазе распада. Империи, культуры, отношений. Тут поневоле вспомнишь Капицу - ведь именно он писал о демографическом переломе. Название, конечно, просто условное, просто черта, предел на рубеже двадцатых-тридцатых годов, на котором ломаются все функции экспоненциального развития человечества.
Я думаю, что вот эта оголтелая безграмотная истерия по поводу вставания с колен, 'низабудим-нипрастим', интересов страны - это не деяние конкретного вора у власти. Это общее веяние времени. Ветер того самого Капицевского перехода.
Миндалины из ряда выложились в ромашку. Денис рассеянно на них посмотрел и взял в руки чашку кофе.
- Я всегда замечала в тебе, - обескураженно произнесла Света, - тягу к экзистенциальности. Нужно еще уметь сказать так завуалированно. Как Платон, вещающий об Идеях. Кстати, забавно, не так давно видела фреску Гирландайо 'Спор Платона с Аристотелем'.
- Это где они подрались?
Света хмыкнула.
- Чтобы узнать победителя, - пояснил Денис. - Ибо в обычном споре самое большее, что можно узнать, что ты - дебил и тролль. Точно так же, как и твой оппонент.
- Ты пытаешься все усложнить. И зашутить. Я думаю, что все проще, и говорить об этом нужно простыми словами, от себя. К примеру, я. Знаешь, что больше всего меня поразило, когда я поняла, что происходит? Что самый главный судья - ты сам. Не какие-нибудь мифические страшилки увядших учений, не кто-нибудь посторонний, а ты, ты сам. И вся жуть вокруг - это твое, из тебя, от твоих страхов.
Да, подумал Денис, загаженный подъезд и выбитые лапочки с первого по третий этаж результат исключительно плохих качеств моей души. А еще сосед-хам, каждый вечер утрамбовывающий своей тойотой газон под окном - это глубокий страх из детства.
- И моральные устои,- продолжала Света, - все то, что нам впихивали в детстве - тоже ведь по большому счету глупости. Моральные устои - внутри тебя, очень глубоко внутри. А ведь сколько чепухи в нас загоняли со всех сторон?! Школа, церковь государство - ложный патриотизм, ложная вера, ложное сострадание.
- И загоняют по-прежнему.
Света задумалась.
- Полагаешь, что и сейчас мы не свободны? Вообще-то я тоже думала, что происходящее похоже на испытание. Ты остаешься один на один с собой, и из тебя лезет такое, чего ты никак не ожидал. И никто кроме тебя не способен помочь.
А ведь мы с ней никогда и не говорили так, как сейчас, подумал Денис. Серьезно и взросло. Если не считать школу. Ведь там тоже были глубокие разговоры о жизни. Вселенной, и всем остальном... Но тогда мы хоть понимали друг друга. По крайней, мере, говорили на одном языке. А сейчас я ее совершенно не понимаю. О чем она вообще говорит?
Денис отложил кофе и занялся новым узором из миндаля.
- Помнишь последнюю встречу выпускников? - осторожно спросил он. - Ты тогда...
- Прямо тебя избегала?
Света улыбнулась.
