Ольга развернула газету, но читать не смогла. Газета дрожала в руках, и глаза застилали слезы. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить слова молитвы, которой в детстве ее научила бабушка.

Григорий Осипович Леви, родился в Москве 1 августа 1888 года, постоянно проживает в Ванве, в доме 65 по улице Потэна, департамент Сена, Париж.

До Ренаты Штайгер продолжительных романов у Григория не было. Но небольшие интрижки случались постоянно. К ним он не стремился, они получались сами собой. Женщинам он всегда нравился, с ранней молодости. С возрастом он посолиднел, прибавил в весе, в волосах появилась благородная седина. Но он был по-прежнему обаятелен и смешлив.

Знакомился с женщинами он легко – по большей части это были молодые русские женщины, страдавшие от неуверенности и одиночества. Григорий ухаживал красиво. Приглашал в недорогие рестораны. Умел успокоить, ввернуть комплимент.

– Не беспокойтесь… Все образуется с вашими-то данными…

Встречались они обычно в небольших отелях в пригородах. После нескольких свиданий Григорий умело прекращал связь, грозившую стать серьезной.

Все изменилось после того, как Союз за возращение приобрел помещение на улице де Бюси. Это был целый этаж в пятиэтажном доме на пешеходной узенькой улочке, в самом центре Шестого округа, протянувшейся от чопорной улицы Мазарини до вечно оживленного бульвара Сен-Жермен. Деньги на наем помещения и другие расходы официально приходили из МОПРа – общества поддержки мировой революции. Не обошлось без содействия советского посольства: оно тут же, неподалеку – в особняке 18-го века на рю де Гренель. А деньги в Союзе крутились немалые. Союз выписывал множество советских газет и журналов. Здесь читали стихи и лекции приезжие советские знаменитости – Бабель, Тихонов, Кольцов, каждую неделю – советские фильмы: «Свинарка и пастух», «Веселые ребята»… А вскоре стали выпускать и свой журнал с обложкой в цвете: «L’URSS en action».

Григорий не занимал в Союзе официальной должности, но делал практически все.

Подписывал векселя, заказывал газеты, выписывал фильмы и редактировал журнал. Привлек семью. Вадим корпел над еженедельными обзорами новой советской прозы. Ольга переводила стихи Лени Пустырника и Оси Манделя. Как-то раз в журнале поместили собственные Ольгины стихи – она пробовала писать по-французски. Это был цикл стихов памяти Маяковского. Напечатали их под псевдонимом. Корреспондент милюковских «Русских ведомостей» пронюхал и написал разгромную статью – до того времени эмигрантская пресса Союз просто игнорировала. После этой статьи дорога Ольге в «большую» русскую печать была закрыта навсегда.

В квартире на улице де Бюси было множество комнаток – больших и маленьких. В одной из них Григорий оборудовал личный кабинет с удобным диванчиком и ванной. Он иногда оставался там на ночь, если засиживался со срочной работой. Туда же он теперь приглашал дам – обычно кого-нибудь из молодых посетительниц. Знаки внимания Григорий принимал не бескорыстно, старался помочь, чем только мог. Сотрудники знали о слабостях Григория, но его любили, и все прощалось.

А посетителей в Союзе было много. В те годы во Франции было не меньше миллиона русских, и благополучно устроиться на чужбине удалось очень немногим. Григорий с грустью наблюдал, как быстро распадалось великое добровольческое братство, казалось, навеки спаянное в огне Гражданской войны…

Он помнит и никогда не забудет ту клятву, какой поклялись они, добровольцы, в декабре 1917-го… «Забыть про родной дом, забыть про родных и близких, не щадить жизни своей, всю ее положить на алтарь Отечества, за честь и достоинство, за Россию, единую и неделимую…»

Он помнит и никогда не забудет ту раннюю весну 1918-го, так отчетливо, как если бы это было вчера.

В марте, после мягкой зимы на Дону пошли затяжные дожди, и чернозем размок. Люди и кони брели в густом холодном тумане, вязли в тяжелой грязи. А потом похолодало, подули зимние ветры, пошел мокрый снег, залепил глаза и застелил все вокруг. А однажды утром грянул мороз, сковал землю, покрыл ее ледяной коркой, льдом обросли шинели солдат и крупы лошадей. И поползли они, как снежные привидения, среди бесконечной белой мглы в свой великий Ледовый поход.

С севера красные, с юга красные, сжимает кольцо красный поручик Сиверс. Силы добровольцев ничтожны, всего две тысячи штыков да казачий отряд 400 сабель. А у красных – силы немереные, и свежие части подходят и подходят из России. Белое войско тает. Не поддержало их казачество, отсиживаются казачки по хуторам и станицам, ждут, чья возьмет. А в Ростове по бульварам гуляют штабные офицеры, забавляются с веселыми девицами, пьянствуют по ресторанам, просаживают в казино казенные денежки. И все – кто при делах, кто в отпуске, кто от мнимых ранений лечится. На исходе у добровольцев продовольствие и медикаменты. Пошли с шапкой к буржуазии и купечеству. Помогите, господа хорошие! Большевики придут, оберут вас до ниточки, да и самих в расход пустят! Сожалеем-с, ничем помочь не сможем, времена тяжелые… Сами с хлеба на квас…

У добровольцев одна тактика – только вперед, только наступать! Людей мало. Лежат в цепи друг от друга в пятидесяти, а то и в ста шагах. Бьют с флангов. Выберут слабые места, соберутся в кулак, и – «Взвод – залпом пли!». И в штыковую. А в центре работают пулеметы. А как пробьют в обороне бреши, всей цепью – вперед с оркестром! И редко кто устоит! Бегут красные, сдают обоз. В конце марта вырвались из окружения – ушли за Дон.

Вот тогда и сложилось их братство. Брат за брата, сын за отца. Все мы – одна семья! Сколько из нас осталось?.. Балагур Блохин – убит под Курском… Двоюродный брат Юра, ему не было и двадцати, – заколот в штыковом бою под Перекопом… Молчаливый штабс-капитан Гольцов – растерзан под Симферополем…

– Господа! Фронт прорван. Полк порублен. Красные будут на станции самое позднее через час…

Григорий проводит платком по вспотевшему лбу. У него озноб. Противно стучат зубы о стекло стакана. Глаза покрывает пелена. Как тогда… Когда он лежал в тифозном бреду на госпитальном судне на рейде у Севастополя…

Перед ним проходят десятки лиц. На каждого составляет анкету. Фамилия: Иванов… Петров… Сидоров… Дата рождения: 1890-й… 1900-й… 1903-й… Где служили: Семеновский полк… Михайловский полк… Студент Политехнического… Последнее место работы: завод «Крезо»… «Ситроен»… Шофер такси… Теперешнее положение: Безработный… Безработный… Безработный… Семейное положение: жена, двое детей… Ваш адрес и, если есть, телефон… Прочитайте и распишитесь… Вот брошюра… Российский Евразийский Союз. Наши задачи… Заявление о вступлении… Нет, никаких обязательств с вашей стороны… И вот… Заявление о восстановлении советского гражданства… Ждите… Мы вас вызовем…

Раз в неделю анкеты просматривает Вассерман. Он появляется часов в шесть, когда в Союзе, кроме Григория, никого нет. Проходит в его кабинетик, Григорий закрывает дверь на ключ. Вассерман внимательно просматривает анкеты. Что-то отмечает, что-то записывает автоматической ручкой в тетрадке. Григорий не сводит взгляд с Вассермана. На вид тому лет пятьдесят. Усы с проседью. Умные карие глаза за узкими стеклами очков. Типичный учитель из провинциальной гимназии. Говорит с едва заметным малороссийским акцентом.

– Неплохо, неплохо, Григорий Осипович. Продолжайте в том же духе. Вплоть до новых указаний…

– А как там с моим докладом? – осторожно интересуется Григорий.

– Доклад изучают. Ждите… Не смею отвлекать… До встречи!

Вассерман протягивает сухую руку. В дверях на минуту задерживается:

– Очередной перевод выслан вчера.

Новые и новые лица… Почти исключительно молодые мужчины. Женщины приходят редко. Рената Штайгер заглянула под вечер, когда Григорий уже собирался уходить – особых дел у него в тот день не было.

Сперва Григорий на нее не обратил внимания. Не в его вкусе – маленькая брюнетка с голубыми глазами. Шляпа надвинута на лоб. Говорит, мешая русские и французские слова.