Она была счастлива. Впервые в жизни была настолько цельной, что от осознания этого становилось страшно. Позже пришли мысли о том, что когда-нибудь это закончится. Когда-нибудь она надоест Шиву, когда-нибудь муж обо всем узнает, когда-нибудь…она сама разлюбит. Но нет! Нет! Последнее было совершенно невозможно.

Она теряла голову и осторожность, стоило ее любимому прилететь на планету. Позволяла себе совершенно невообразимые выходки. И ее странное поведение было заметно в обществе. Она это понимала, но остановиться не было сил.

В какой-то момент появилось болезненное, извращенное желание, чтобы все узнали, чтобы положить конец этому потоку лжи. И будь что будет. Она заслужила и счастье, и правду. Но неужели она не счастлива сейчас? – спрашивал ее Шив. Счастлива. С привкусом горечи. Опасность потеряла свою притягательность. А лгать становилось все труднее. И отговорки ее повторялись, не отличаясь больше изяществом. Служанки и приживалки смотрели на нее с подозрением. Муж пил больше обычного и был груб чаще, чем всегда. Она терпела. И лишь ждала, когда Шив прилетит на Набу, чтобы снова ринуться в пропасть с головой, не щадя ни себя, ни его.

***

Амидала просила ее быть осторожнее, намекнула о сплетнях, что ходят о ней и Палпатине. Но ослепленная своей любовью, головокружительной страстью, иссушающей ревностью, постоянной необходимостью лгать, она лишь зло велела Падме следить за собой и своим джедаем. Смертельно побледневшая Наберри ушла. Лишь позже Оллин поймет, что Падме, наверное, была единственным человеком, который сочувствовал ей, который понимал ее. Амидала искренне хотела предупредить ее, помочь ей. Оллин осталась глуха к словам и предостережениям.

В тот день, когда правда открылась, Шив улетел по своим делам, а Оллин осталась одна наедине с осуждением высшего света Набу и яростью своего мужа. Наедине с тайной, которую хранила вот уже три месяца и которую очень скоро невозможно будет дальше скрывать. Она не плакала и не просила прощения, не умоляла о снисхождении и не оправдывалась. Молчала, когда Хилл кричал, когда ударил ее. Как будто его побои могли что-то решить! Они никогда не могли ничего решить. Он напрасно ждал все эти годы, что она полюбит его, напрасно заваливал ее дорогими подарками, а потом бил. Все напрасно. Она не могла бы полюбить его никогда, даже если бы не встретила Шива. А теперь и подавно.

Узнав о ее беременности, Хилл отослал ее на пустынную планету Внешнего кольца, у которой даже и названия-то не было, только порядковый номер. Там было небольшое бедное поселение, где Оллин и поселилась. Ждала ли она, что Шив прилетит за ней? Заберет ее? Спасет ее? Чушь и ерунда. Она не верила в это.

Все закончилось. Не было злости или обиды. Это было прекрасное чувство, которое Оллин тщательно берегла, драгоценные воспоминания, которые она хранила. И если бы вернуть ее в прошлое, вновь поступила бы так же. Пусть недолго, но она жила. И готова была заплатить любую цену.

В галактике бушевала война, Империя поглотила Республику. Маленькая планета, у которой даже имени своего не было, оставалась в стороне от потрясений. Ребенок родился точно в срок, очаровательная девочка, названная Линна, смотрела на мать пронзительными серыми глазами, напоминая о любви, которая безвозвратно ушла, оставив в сердце след.

Возможно, имей Оллин другой характер, это был бы горький след, но женщина лишь радовалась тому, что у нее осталась память о Шиве, о том, чувстве, что связывало их когда-то. Не будь дочери, все это можно было бы счесть сном, безумием, порожденным больным разумом несчастной женщины. Но она была здесь, ее свет, ее радость, смысл ее жизнь.

Впервые за многие годы Оллин чувствовала себя свободной. Не нужно было притворяться и лгать, играть роль послушной супруги, улыбаться, когда хочется плакать. Она и Линна были счастливы на задворках галактики. Там, где их никто не мог достать.

========== 3.01 ==========

While searching for the answer, accidents may happen. Amazing accidents.

Она плыла в душном мареве, задыхалась. Чужая любовь и страсть рвали душу на части, наждачкой прошлись по оголенным нервам. Она металась, как в лихорадке, стонала. Больно. Это чудовищно больно: чувствовать чужую, давно ушедшую жизнь. Желудок скрутил спазм, ее вырвало. Она выпала из кресла, больно ударилась о дюрастил, не в силах подняться. Боль тисками сжала грудь, не давая вздохнуть. Стены корабля раскачивались, танцуя, насмешничая.

- Рей! – лицо Кайло перед ней исказилось от тревоги, - что случилось?! Рей! – он грубо встряхнул ее.

И Лейк закричала от невыносимой боли, пронзившей тело, выкрутившей кости, сломавшей все барьеры гордости, которые позволили бы ей смолчать.

- Рей! – он обнял ее, прикосновение было болезненным, его объятия жгли кожу раскаленным металлом.

С визгом она вырывалась из его рук, отползла подальше от прикосновений. Пот струился по вискам, лбу, застилал глаза.

- Рей! – Кайло протянул к ней руку и в следующий миг растворился в воздухе.

А она потеряла сознание.

- Глупая девчонка! – пощечина могла бы быть болезненной, если бы была нанесена настоящей рукой, а не призрачной.

Энакин перед ней – воплощение гнева и ярости, тревоги и жалости.

- Что ты натворила?!

- Всего лишь, - слова давались с трудом, распухший язык едва ворочался в пересохшем рту, - всего лишь…

- Всего лишь! – передразнил ее Энакин, - всего лишь неправильно использовала Силу! Могла погибнуть!

- Я…не…хотела, - ей трудно сформулировать свои мысли, - мне было…не нужно…Плевала я на вашу Силу! – выкрикнула она.

Скайуокер раздраженно фыркнул, закатив глаза.

- Несносна, как всегда!

- Отстань! – Рей поджала губы, пытаясь встать, и снова не смогла.

Раскинулась на полу, чувствуя во всем теле отголоски той чудовищной боли, что скрутила ее. А еще отголоски чужой жизни и любви, настолько пронзительной, что сердце перевернулось в грудной клетке, сжимаясь, словно бы Рей испытала все эти чувства сама. Она всхлипнула. Так вот, как это было. Печально и красиво. Любовь ее и бабки и деда, словно яркая комета, расчертившая тусклый небосвод жизни леди Оллин Хилл.

- Что было потом? – шепотом спросила Рей.

Энакин невесело усмехнулся, уселся прямо на пол, прислонился спиной к стене, помолчал немного.

- Расскажи, - попросила Лейк, - я имею право знать.

- Конечно, - кивнул Скайуокер, вздохнул, - она погибла, Рей. В галактике шла война. Локальные конфликты вспыхивали время от времени, хотя Император всеми силами пытался их подавить. На планету был совершен налет. Оллин погибла в числе прочих. Я, - голос призрака прервался, - я пытался спасти, но не смог.

- Ты знал? – Рей постаралась отрешиться от того, что это история ее семьи, попыталась представить, что речь идет о совершенно чужих людях, - знал, что Оллин там?

- Да, - кивнул Энакин, - знал, но приказ есть приказ. Я знал, что Оллин там, а след твоей матери в Силе горел так ярко, что все мои надежды на то, что я ошибся номером планеты, разбились в прах. Линне было три, и я забрал ее. Император махнул рукой на мой порыв, сказал, что я могу делать с девочкой, что захочу.

- Но почему? – воскликнула Рей, - это же была его дочь! Дитя от любимой женщины! Разве можно так?!

Энакин посмотрел пристально.

- Можно, - ответил тихо, - он любил Оллин. И, наверное, в какой-то степени любил Линну. Но власть он любил больше. Она выжгла в нем любые человеческие проявления. Кроме того он боялся, что когда девочка вырастет, то сможет стать его соперником в Силе, убить его, как ученики ситхов убивали своих учителей, свергнуть его с престола, если станет его официальной наследницей.

- Но рано или поздно ему пришлось бы объявить наследника, - произнесла Рей, - не мог же он править вечно!

- Но он собирался, - возразил Энакин и продолжил, - я сумел убедить его признать дочь. Крифф его знает, зачем. Возможно, будь она безвестной девочкой, одной из миллионов в галактике, было бы проще. Но мне было важно, чтобы у девочки было имя. На бумаге она стала Линной Палпатин, дочерью Шива Палпатина, одной из представительниц самого древнего и уважаемого рода Набу. Документы я отдал Наберри. Саму девочку отправил в Королевский пансион, оплатил ее образование. Для всех она была Линна Лейк, сирота. Может быть, ее даже считали моей дочерью. Не знаю. Мне было все равно. Я не мог участвовать в жизни собственных детей, потерял всех дорогих мне людей, и твоя мать стала моей единственной отдушиной.