Двор был исхожен вдоль и поперёк. Как назло, Ардерик не отпускал Верена от себя, так что даже поговорить напоследок не выходило. Не поговорить даже, но хоть разделить на двоих какую-нибудь повседневную ерунду, да хоть бы и за лошадьми убрать, лишь бы вместе. Вот ведь — раньше могли за весь день ни словом не перемолвиться, а теперь потянуло к другу, хоть тресни. Такко потолкался в кузнице, где ковали арбалетные замки по маркграфским чертежам, в который раз за день проведал лошадей и, наконец, вернулся в замок.

Маркграфские покои встретили его теплом, от которого запылали щёки и потянуло в сон. Можно было стянуть шерстяную рубаху, размять закоченевшие на улице пальцы, прижаться спиной к прогретой каменной кладке.

Маркграф, как обычно, сидел над чертежами. Взглянув мельком, Такко узнал подъёмные устройства, не уловил только, для чего они предназначались. На краю стола были свалены наспех сделанные наброски, которые предстояло перечертить начисто. Такко сгрёб их, перенёс за свой стол, окунул перо в чернила и замер, уставившись в одну точку.

— В наше время — и поднимать воду вёдрами! — бормотал Оллард. — Таскать мешки по лестницам! Им собрали бы подъёмник в два месяца!

Такко встрепенулся, снова макнул подсохшее перо, но посадил кляксу. Поспешил промокнуть, но вышло только хуже. Отложил перо, уставился на испорченный лист…

Оллард оторвался от бумаг и выговорил терпеливо:

— Они уходят не на войну.

— Но их всего пятьдесят! — вскинулся Такко. — А там…

— Более чем достаточно для разведки.

Верен говорил, будто Ардерик собирается идти медленно, высылая вперёд разведчиков, чтобы узнать, на чьей стороне каждое селение. Полагаться на слова Эслинга и даже Элеоноры, где не стоит ждать беды, он не собирался. Это утешало, но ненамного. Такко взял перо и принялся счищать засохшие чернила влажной тряпкой.

— Вы говорили, что приехали, чтобы подчинить восточные земли, — сказал он. — Почему мы не идём с Ардериком?

— То ты твердишь, что на востоке опасно, то сам туда рвёшься, — улыбнулся Оллард. — Реши уже, чего хочешь.

Чернила смывались с посеребрённого кончика легко, гораздо легче, чем можно было подобрать слова. Месяц назад Такко изошёлся бы от зависти, что Верен добудет славу, а он нет. Но после всамделишных боёв и осады, после двух погребальных костров зависть уступила место тревоге. Глупо, смешно даже, но под рёбрами упорно ворочался страх, что если отпустить друга, с ним непременно что-то случится. И бестолку было напоминать себе, что из них двоих в переделки всегда влипал не Верен.

Такко передёрнул плечами, будто сбрасывая груз, и решительно придвинул к себе чернильницу. Толку переживать, если ничего не изменить.

Пятно на чистом листе превратилось в зубчатое колесо, а небрежный набросок — в вымерянный до детали чертёж, когда раздался стук в дверь. Такко поднялся и впустил Грету, не отказав себе в удовольствии обнять взглядом гибкую спину под водопадом чёрных кудрей.

— Госпожа Элеонора приглашает вас на ужин в своих покоях, — проговорила Грета с учтивым поклоном. — Сегодня в восемь.

— Кто ещё приглашён? — бросил Оллард.

— Сотник Ардерик с оруженосцем.

— Барон?

Грета качнула головой. Оллард кивнул и снова углубился в работу.

Проводив Грету до двери — ниша вокруг проёма была такой узкой, что разойтись, не коснувшись друг друга бёдрами, ну никак не получалось — Такко вернулся к прежней задумчивости. Тревога за Верена на время вытеснила беспокойство, которое снедало его со дня последнего сражения, когда маркграф — теперь уже не маркграф! — походя, небрежно, доверил очередную свою тайну.

— Что теперь будет? — спросил он, вернувшись в комнату.

Оллард недоуменно поднял голову:

— О чём ты?

— Ну… С Севером. С вами.

Бледное лицо тронула усмешка:

— Время покажет.

========== 12. Новый наряд королевы ==========

— Не нужна тебе кольчуга, — Ардерик потянул из рук Верена звякнувшую вязь. — Не в бой идём, а на званый ужин. Наплечники пристегнём и хватит.

— Неуютно как-то, — пробормотал Верен, разглаживая на себе подол чистой рубахи. За три месяца он привык к доспеху и без него чувствовал себя неодетым.

— Повоюешь с моё, будешь считать за счастье скинуть броню, — буркнул Ардерик и взял со стола наплечник. В свете фонаря блеснули медведь и знакомый до буквы девиз, выбитые на вычищенной стали. — Давай, поворачивайся.

Ощутив привычную тяжесть и успокоившись, Верен принялся затягивать ремни на Ардерике. Переживут они как-нибудь этот ужин, в конце концов. Императорский герб мрачно взирал с плечей сотника, когда Верена пронзила новая ужасная мысль:

— Рик, слушай… А там же этих… танцев не будет?

— Да уймись ты! — рыкнул Ардерик. — Если кто и вздумает плясать, тебя, хромого, последним позовут. Поедим, поболтаем и хватит. Ты будто не сидел с баронессой за одним столом! Рожу попроще сострой и идём.

Как будто застолье в зале, набитом такими же воинами, можно было сравнить с ужином в хозяйских покоях, где не спрятаться, не скрыться! Верен вздохнул, бросил последний взгляд на кольчугу и меч, сиротливо притулившиеся у постели, и шагнул за Риком.

Верен помнил покои баронессы другими: с развороченной дверью, сбитым засовом и залитым кровью полом. Сегодня в гостиной царил порядок. Пол устилали волчьи шкуры, служившие плащами воинам Шейна, за протёртыми до блеска стёклами фонарей горели десятков пять свечей, а в середине комнаты стоял стол, накрытый на десять человек. Да как накрыт — для каждого подана тарелка, вилка и нож, такой маленький, что страшно браться!

— Вы ждёте ещё гостей? — осведомился Оллард, занимая место во главе стола напротив баронессы.

— Нет, — улыбнулась она. — Но раньше мы со служанками часто садились за один стол в знак того, что уроженцы юга должны держаться вместе в чужом краю. Самое время вспомнить эту славную традицию. Сегодня — никаких разговоров о войне и политике! Вас не затруднит передать мне тарелку, господин Оллард?

— Прекрасный сервиз, — сказал маркграф, без тени смущения выполняя просьбу. — Костяной фарфор?

— У вас намётанный глаз. Сервиз был свадебным подарком моей матери. Вы были на наших глиняных месторождениях, господин Оллард? Ардерик, а вы? Готова спорить, других таких больших разработок в Империи нет!

Разговор тёк неспешно, гладко, и Верен постепенно расслабился. На столе хватало знакомой, незатейливой еды, и в случае чего можно было подглядеть за Ардериком, который обращался с тонким ножом и изящной вилкой уверенно и не манерно. Наконец миски опустели, девушки мгновенно собрали грязную посуду, постелили чистую скатерть и Элеонора улыбнулась маркграфу, доставая плоские клетчатые ларцы.

— Вы ведь играете в шахматы, господин Оллард? А вы, Ардерик?

— Боюсь, уважаемым господам придётся сразиться за честь играть с вами, госпожа, — лукаво заметила Грета, расставляя фигуры, пока Бригитта разливала вино.

— Охотно уступлю свою очередь, — усмехнулся Оллард. — У нас с госпожой Элеонорой ещё будет возможность встретиться за шахматной доской.

В комнате повисла гнетущая тишина. Волнение за исход похода, отступившее было за ужином, вернулось, и с ним — мрачное выражение, сбежавшее было с лица Ардерика.

— Надеюсь, у меня тоже будет такая возможность, — криво усмехнулся он. — Играйте, маркграф, а я, если позволите, обучу ходам своего оруженосца. За делами я совсем забыл познакомить его с этой игрой.

— Непростительное упущение для военного человека, — кивнул Оллард. — Госпожа Элеонора?

— Теперь вы должны мне партию, Ардерик, и непременно обязаны вернуться, — улыбнулась баронесса, садясь напротив маркграфа.

Верену показалось, будто её голос дрогнул, но вслушаться он не успел: Ардерик указал на кресло напротив и принялся рассказывать о фигурах и ходах. На подлокотник забрался Такко, опёрся острым локтём о плечо: