Она отложила перо и обернулась к служанкам. Все пятеро сидели и прилежно работали иголками — чинили одежду воинам. Три сотни здоровых мужчин стали неподъёмным бременем для Эслинге. Прокормить их становилось всё труднее, а ещё нужно было проследить, чтобы изголодавшиеся по женской ласке воины не нажили себе врагов среди местных, не вырубили лес, не обчистили чужие силки и ловушки… Лес и без того отступил на добрую полумилю — город, лепившийся к замку, и разорённые деревни отстраивались заново. Стоило Шейну уйти, как люди потянулись на пепелища. Теперь с рассвета до заката стучали топоры и молотки, визжали пилы, остро пахло смолой и дёгтем, а ещё не смолкали просьбы: нужны были гвозди, скобы, и, разумеется, самих строителей тоже надо было кормить — зимние запасы уцелели не у всех. Север привычно вставал на ноги после очередного сокрушительного удара, поднимался, как молодая поросль подрубленного дерева, и поросль эта выпивала все соки из ствола-Эслинге.
Колесо года крутилось, наматывало дни, приближало Зимнюю Четверть. Круг от погребального костра на пустоши скрылся под свежим снегом, а кости и пепел павших в особом сундуке ждали весны, чтобы над ними возвели курган. Каждый день небольшие отряды отправлялись на разведку к отрогам, но о Шейне не было ни слуха, ни духа. Затаился ли в своей морской крепости или снова собирал силы на востоке — никто не знал. Воспоминания об осаде были ещё свежи, но Элеонора всё реже просыпалась от воображаемых шорохов и шагов за стеной.
Впрочем, её мысли большей частью вертелись вокруг Тенрика. Упрямый осёл ни за что не хотел сказать, где искать Шейна. Ардерик в красках описывал Элеоноре, как на советах Тенрик сидел с лицом каменной жабы, не роняя ни слова, будто не его родной брат оказался предателем. И пропади бы он пропадом, Шейново логово нашли бы без него, но на советах неизменно присутствовал Оллард — с таким же каменным, непроницаемым, нечитаемым лицом — и своим молчанием Тенрик подписывал приговор себе.
Ах, если бы Элеонора была вхожа на эти клятые советы! Но северные соседи, истинные дикари, косо смотрели на женщину, что бралась командовать обороной при живом муже. Разумеется, Тенрик их поддерживал, Оллард не возражал, а слово Ардерика мало что значило. Мужчины всё равно собрались бы ещё раз без Элеоноры, поэтому оставалось обхаживать их за ужинами: улыбаться, восхищаться силой и мудростью, уверять, что вылазки вот-вот увенчаются успехом… И вворачивать в лёгкую беседу замечания, дававшие понять, что перед ними не изнеженная южанка, а женщина, готовая и достойная править Севером.
За дверью послышались тяжёлые шаги и покашливание. Служанки поспешно поднялись, подхватив шитьё, Грета кинулась открывать. О размолвке между супругами не должны были узнать не то что в столице, даже в ближайшей деревне, поэтому по утрам Тенрик угрюмо шагал в покои Элеоноры — показать гостям, что супружеская жизнь ладится.
— Кладовые с северной стороны пусты, — заявила Элеонора вместо приветствия, пока Тенрик устраивался на скамье у самой двери вместо того, чтобы, как раньше, развалиться в кресле напротив.
— Эслинге прокормит всех, — мрачно отозвался он. — Я пригоню скот с восточных пастбищ. С зерном разбирайся сама.
— Шейн наверняка успел и там похозяйничать.
— Я знаю долину, куда он обычно не заглядывает, — Тенрик резко оборвал фразу и недовольно хмыкнул.
Элеонора со вздохом отложила перо:
— Отчёты за этот год покажут одни убытки.
— Война. Что ты хотела.
— Был бы ты маркграфом, никто не потребовал бы с тебя отчётов.
Тенрик тихонько зарычал сквозь зубы. Элеонора поморщилась, бросила короткий взгляд на дверь, за которой скрылись служанки, и продолжала негромко, но настойчиво:
— Нужно быть полным дураком, чтобы не воспользоваться такой возможностью! Не может быть, что ты не помнишь дороги в Бор-Линге! Или не знаешь, у кого её можно выпытать! Подумай, как это выглядит глазами Олларда? Он-то уверен, что ты знаешь, где стоит старая родовая крепость.
— А ты уже взялась его обхаживать, — презрительно бросил Тенрик. — Только он как будто больше смотрит на разные железки. Или на своего мальчишку — у вас на юге и так принято, да?
— Придержи язык!
— Что, обидно, что не все слетелись на твой сладкий мёд?
— Да замолчи ты, во имя рассвета! — зашипела Элеонора. — Не хватало, чтобы чушь, которую ты несёшь, дошла до маркграфских ушей! Пусть тебе нет дела до титула, но Бор-Линге — наш шанс выбраться из-под подозрений! Хотя бы сделай вид, что ищешь эту проклятую тропу! Отправь людей, принеси на совет старые карты, сделай хоть что-нибудь!..
— Я не предам брата. — Тенрик поднялся и взялся за ручку двери. — Счастливо оставаться, баронесса.
Элеонора медленно выдохнула сквозь зубы, борясь с желанием запустить в хлопнувшую за Тенриком дверь чем-нибудь тяжёлым. Было настоящим безумием оставаться на стороне Шейна после всего, что произошло. Тенрик не мог этого не понимать. Хоть бы он спорил из чистого упрямства, хоть бы не вынашивал в недрах своей пустой головы очередной гнусный план…
***
Ардерик вёл кончиком пера по карте — той самой, которую показывал Верену в первое утро в Эслинге. За минувшие три месяца пергамент испещрили новые линии и знаки: тропы, ручьи, приметные деревья и камни, броды, охотничьи и рыбацкие хижины — всё, что Ардерик и его люди успели заметить и о чём разузнать, пока строили укрепления. Недавно прибавились и новые знаки: незамерзающие полыньи, топкие берега, зимние тропы. Это была единственная подробная карта окрестностей замка во всей Империи. Местные не нуждались в том, чтобы рисовать знакомые с детства места, а в столицу уходили лишь приблизительные планы вроде того, с каким Ардерик приехал сюда.
— Дорога в Бор-Линге начинается здесь. — Перо скользнуло между нарисованных сосен к поляне, где бесконечно давно отбивали обоз. — По лесу идёт хорошая проезжая тропа и снега там мало. В деревнях можно найти приют на ночь. На этой поляне ловятся куропатки. Здесь ключ, пополнить запасы воды. — Кончик пера проследовал дальше к горам, пока линия не оборвалась. — Разведать дальше мы не успели.
Ардерик поднял голову и встретился со взглядом пяти пар глаз. Военачальники Лиама и Северного Предела, Оллард и приехавший с ним сотник, даже Эслинг разглядывали клочок пергамента кто с любопытством, кто с завистью, кто с нескрываемой жадностью. С такой картой имперское войско могло обойтись без проводников, пока что на небольшом участке, но намеченные углём линии ясно показывали, что в скором времени весь Север будет разведан, измерен, подчинён линиям и знакам.
Ардерик не хотел показывать карту. Слишком много с ней было связано. Потрёпанный лист пергамента стал для него собственным, покорённым и освоенным кусочком Севера, мечтой, ради которой всё затевалось, а теперь запуталось так, что не враз развяжешь. Но Элеонора похвалилась перед маркграфом, а тот, ясное дело, пожелал взглянуть.
— Хорошая работа, — уронил Оллард. — Позже мы перерисуем карту для столицы. Пока пусть будет у вас.
Он отвёл глаза от рисунка и, казалось, вновь потерял интерес ко всему происходящему. Ардерик не мог отделаться от мысли, насколько Оллард порой был похож на идола, какие стояли в степях на южных границах Империи — каменные, с белыми неподвижными, непроницаемыми лицами. Жители тех земель клялись, что давно забыли старую веру, но выбеленные камни то и дело расцветали бурыми потёками: идолов боялись больше, чем столичного войска. Ардерик откупился от Олларда лучшим стрелком, но всё равно не ждал ничего хорошего.
— Да на кой нам искать Шейна? — заявил лиамец, наконец оторвавшись от карты. Его бодрый голос развеял морок. — Он скоро сам объявится на востоке! В его морской норе, поди, не сыщешь ни дров, ни еды. Проголодается и опять пойдёт с протянутой рукой по деревням.
— В любом случае, нужно усилить защиту с той стороны, — сказал Оллард. — Тем более у нас уже есть форпост. Укрепим стены, поставим пару сторожевых башен… Полагаюсь на вас, — он взглянул на Ардерика.
