— Я ничего не понимаю, — признался Верен. — Почему он остался?.. И почему маркграф… ну, не похоже, что его стоило бояться.

— Разумеется, не стоило. Подумай сам! У такого домоседа, как Оллард, должна быть веская причина заявиться на Север. Если бы его ограбили или, не знаю, присунули его дочке, он послал бы людей разобраться. А тут явился сам! Значит, мальчишка дорог ему. Очень дорог. Знаешь, что я думаю? Что наш граф по молодости хорошо погулял близ Аранских гор. Вот тебе и ответ.

— А… — Верен замер, не сразу осознав смысл. — Да ну. Быть не может. Оллард… и?.. Да он даже на баронессу не смотрел!..

— А ты, стало быть, смотрел? Брось! Самые страшные ханжи выходят из тех, кто по молодости не пропускал ни одной юбки. Пока была жива дочка, он не вспоминал о плодах былых загулов, а потом она стала совсем плоха… Сдаётся мне, в Эсхен вас занесла не простая случайность.

— Да они даже не похожи!

— Аранская кровь сильная, перебьёт любую старую породу. Говорят, дочка Олларда тоже не особо походила на него.

— Всё равно! Как это можно — бросить сына?

— Да почему бросил? Мальчишка ни в чём не нуждался, обучен грамоте и всему такому. И воспитывался у ювелира — верно, нарочно, чтобы умел работать с металлом. Может, и огребал оттого, что ювелир знал, что не он настоящий отец. А Оллард, верно, стыдился сына-полукровки — они ж там все помешаны на чистоте породы. Вот и надеялся до последнего, что дочка вытянет, а она взяла и умерла.

— Бред, — заключил Верен. — Тогда почему Такко так боялся? И почему сбежал?

— Может, у него привычка сбегать от всех, кто пытается его воспитывать, — пожал плечами Ардерик. — Откуда нам знать? Вообще, я б на его месте тоже не особо радовался. Оллард, конечно, спас нам всем жизни и честь, но всё равно похож на старую рыбью кость, и вместо сердца и мозгов у него шестерёнки. Вертел я такое родство!

— Нет, быть такого не может, — Верен даже головой замотал. — Чтобы Такко… — Мысль не укладывалась в голове, даже не желала облекаться словами.

— Если у тебя есть догадка получше, поделись.

Догадок у Верена не было. Ни получше, ни вообще.

— Бред какой-то, — повторил он. А память услужливо подкидывала один образ за другим: как сноровисто Такко управлялся с пером и чернилами, как легко разбирал книги, ловко держался в седле, даже говорил правильнее и чище многих купцов… — А, тьма! Я с ним непременно поговорю!

— Если маркграф разрешит отвлекать своего… помощника, — заметил Ардерик. — Послушай, Верен. Ты хороший друг, но когда-то ваши пути должны были разойтись. Ты нашёл своё место. Дай и лучнику найти своё. У нас тут война. Не время разгребать дела знати. А ещё нас ждёт дело на пустоши, которое не сделает никто другой.

Верен сжал кулаки и в отчаянии повернулся к окну. Оллард и Такко шли назад, к башне. Маркграф что-то говорил, а Такко коротко кивал, как будто между ними не было никакой размолвки. Верен перевёл взгляд дальше, на лес. Там уже стучали топоры, напоминая о том, что предстояло вечером. И где было его, Верена, место, несмотря на отчаянную, леденящую пустоту внутри.

***

Ещё засветло на пустошь начали таскать дрова, а с наступлением сумерек по снегу потянулись повозки, накрытые чистыми белыми холстинами. Между замком и укреплениями разложили погребальный костёр для тех, кто погиб при осаде, и для остатков Ардериковой сотни, больше месяца ждавших погребения распятыми на косых крестах. Отыскали под снегом даже головы, лежавшие под стенами замка с Перелома.

Укладывая полуобглоданные зверьём и птицами останки на деревянное ложе, Верен пытался вспомнить их живыми и не мог. Потом должно было стать легче — когда в замке начнётся пир, на этот раз поминальный. Но сейчас Верену казалось, будто прошлое отрезано навсегда. Три месяца оно истлевало на пустоши, чтобы сгореть в один вечер на огромном костре.

Над головами трёх сотен людей, собравшихся вокруг, клубился пар. Пришли и барон с баронессой. Губы Эслинга шевелились в древней молитве, которую нестройным шёпотом подхватывали остальные северяне. Верен пытался вслушиваться, но не разобрал ни слова — к забытым богам обращались на забытом же северном наречии. А потом всё поглотил рёв костра.

Такко должен был стоять рядом, но он был с Оллардом. Когда в огне что-то щёлкнуло и рассыпалось искрами, они переглянулись, и Верен был готов поклясться, что во взгляде, которым они обменялись, сквозило понимание. Большее, чем могло бы связывать случайных людей. Ардерик рядом переступил и хмыкнул. Баронесса подняла на него глаза, и в их взглядах тоже было не то, что должно связывать воина и женщину, которую он защищает.

Костёр пылал, выстреливая в небо искрами и пеплом. И небо будто отозвалось — пошло странной цветной рябью, и от края до края его прочертила фиолетовая полоса.

— Как им скатертью дорогу выстелило, — зашептали в толпе. — Добрый знак! Прямо в Небесные врата и войдут.

— Эх, мороз слаб… В другой раз как пойдёт узоры писать…

Как ни всматривался Верен в небо, так и не увидел узоров. Но несколько цветных вспышек расцветили звёздный купол, обещая былым соратникам славное посмертие. А на севере, над горами, Верену почудился такой же столб дыма, какой поднимался над пустошью.

Ардерик, которого Верен толкнул локтём, долго щурился на горизонт и презрительно усмехнулся:

— Может, тоже своих хоронят… Пусть. Я теперь достану Шейна Эслинга хоть на этом ихнем Ледяном мосту. Или не сойти мне с места!

Он погладил рукоять меча, явно забыв о Такко и других заботах. Верен вновь уставился на огонь.

***

Мёртвые уходят навсегда. Им незачем возвращаться. Ни к чему даже оглядываться со Звёздного моста. Остаются лишь те, под кем мост шатается и меркнет. Достойные пополняют ряды Дикой охоты, остальные бесплотными тенями скользят по пустоши, а днём прячутся в камни.

Такко всегда легко увязывал разнородные имперские и родные, а теперь ещё и северные верования в одно целое, и сейчас ощущал, как незримый поток устремляется от костра к звёздами, а за спиной дышит и волнуется вереск под снегом. Чувства обострились до предела; не его кости горели на костре, не ему предстояло идти по мосту среди тьмы и холода, а оттого воздух казался по-особому свежим и колким, глаз различал, как языки пламени вьются в пляске, слух ловил каждый треск ветки и вздох в кольце людей. Хорошо было быть живым, жить.

В костре треснуло и сыпануло искрами. За спиной шевельнулся Оллард. Такко ощущал его напряжение, как своё. Он цепко следил за маркграфом всё время, пока ладили костёр и возили тела из замка. Видел тёмный огонь в косых взглядах, что Оллард бросал на повозки, замечал, как крепко сжаты нервные руки в тонких перчатках. Слышал едва различимый вздох, когда барон, баронесса и сотник разом бросили факелы и огонь принял останки в объятия.

— Прекрасный обычай, — глухо проронил Оллард. — Всё лучше, чем гнить в земле. И соблазна меньше.

Такко оглянулся на него и с мучительной ясностью увидел в глазах маркграфа отражение другого костра, на котором пылали остатки кукол-автоматонов. Как он там говорил? Нет ничего тяжелее воспоминаний, которые не с кем разделить?

Ледяной воздух был с дымным и неуместно аппетитным привкусом. Привкусом смерти, от чьего удара Такко удалось уклониться, а тем, кто горел — нет. По спине полз холодок, несмотря на жар костра, но ледяные тиски в груди разжимались и страх отступал. Прошли сутки с того, как сбылся самый страшный кошмар Такко, а он всё ещё ходил по земле. И теперь было с кем разделить воспоминания, которые раньше высасывали все силы.

Костёр догорал. Звон колокола разнёсся над пустошью последний раз, чтобы замолчать до следующей атаки.

Комментарий к 3. Небесный мост

Небольшой стих Мадам_Тихони о встрече Такко и Олларда: https://ficbook.net/readfic/4575615/23087287#part_content

========== 4. Храни и требуй ==========

— Сотня гусей, пятнадцать копчёных окороков, пять мер зерна, три бочки капусты и две гороха, два десятка бочек эля и один вина, — Элеонора заполняла расходные книги и всё больше хмурилась. — Если лиамцы ещё раз заикнутся о своих солеварнях, я им прямо скажу, что у нас они съели в три раза больше, чем стоят эти клятые солеварни вместе с их хозяевами! Ещё неделя — и опустеют не то что замковые кладовые, но и все уцелевшие погреба на десять миль вокруг!