*******

Он стоит рядом, смотрит в морские дали.

– Чьи это стихи? – спрашиваю я.

– Мои… – коротко бросает он и обращает ко мне взор.

У него темные глаза, не очень бритые щеки и загар, которому можно позавидовать.

– Гм-м-м… – мычу я, не зная как реагировать на его заявление о способности писать стихи.

– Слушайте, девушка, – говорит он вдруг, взъерошив и без того лохматые кудри, – не хотите выпить со мной?

Ветер с моря усиливается, тягучая светящаяся поверхность покрывается рябью и мутнеет, солнечный диск стыдливо прячется за приплывшую невесть откуда пышную серую тучу.

– Не хочу…

Интересно, неужели я выгляжу так, что мне можно с ходу предложить пойти выпить? И почему именно выпить? Хотя, мой наряд, – полосатая бесформенная майка и потрепанные, обрезанные до колен джинсы, – явно располагает к подобным предложениям.

– Напрасно, а мы могли бы обсудить только что просмотренный, весьма глубокомысленный фильм. Почему нет? Не беспокойтесь. Я безопасен и невинен аки агнец…

Рассматриваю агнца внимательней, пользуясь полученным карт-бланшем. К темным глазам, нечесаным кудрям и загару прикладываются приличный рост, широта в плечах, шорты и выцветшая футболка. Вполне вписывается в мой стиль.

– А почему вы вообще решили, что я пойду с вами, тем более, выпивать?

– Не решил, а предположил, – отвечает он, снова уставившись в морские дали, словно ему все равно, соглашусь я на его наглое предложение или нет.

– И, кроме того, вы так мило обломали меня в кинозале, – добавляет он после паузы, незаполненной моим ответом.

Хмыкаю, отворачиваюсь от него и наблюдаю, как поднявшийся ветер несет по пляжу пестрый зонт, за ним бежит полная женщина в цветастом, под стать зонту, купальнике, смешно размахивая руками. Народ начинает спешно скручивать свои коврики, покрывала и лежаки.

– Пойдемте, – говорит мой нечаянный собеседник и улыбается. Лицо его от улыбки становится доверчиво-мальчишеским. – Я знаю здесь поблизости очень неплохое местечко. Там, кстати, готовят вполне приличный кофе.

Потерев нос, облупившийся, несмотря на все старания по его спасению, со всей дури вдруг соглашаюсь. Когда мы добираемся до разрекламированного лохматым верзилой заведения, капли дождя уже шуршат в листве платанов, стучат по плиткам набережной и по парапету, оставляя на нем темные влажные пятна.

Подхвачен ветром пестрый зонт,

Как парус без руля и судна,

Набух дождями горизонт,

А мы смеялись безрассудно

И пили кислое вино,

Болтали, вольные до дури,

Казалось, было все равно,

В словах, как в море, мы тонули.

Слова не значили ничуть,

Они стекали, словно лава,

Их дождь смывал, шепча лукаво:

«И будь, что будет, как-нибудь».

********

Вроде бы все готово. Осматриваю кухонный стол, заставленный вазочками с салатами. На плите в сотейнике курица. Толстый черный кот по имени Черный по обыкновению бродит под ногами, требовательным мяуканьем напоминая о своем голодном и холодном существовании. Позвонила Марье и попросила купить по дороге вина, на что подруга возмущенно ответила, что без зелья они и не собирались приходить. Можно присесть и выпить чашку чаю, чтобы прийти в себя и хоть немного успокоиться после сегодняшних катаклизмов. Открываю кран, ставлю под струю воды чайник и чувствую запах горелой ткани. О, черт, я же включала утюг, чтобы погладить блузку, которую собралась надеть! Набрав скорость, влетаю в комнату, – над гладильной доской зловеще струится дым! Выдернув шнур из розетки, хватаю утюг и вижу тлеющее по краям отверстие на некогда белом в цветочек чехле! Поистине, хочешь получить набор неприятностей в одной упаковке, доживи до сорока! Убрав следы своей забывчивости, решаю, что никакую блузку ни гладить, ни надевать не буду, и достаю из шкафа любимое старомодное серое платье, украшенное кружевной вставкой. Разложив его на диване, расправляю кружево, вьющееся тонкими плетешками, колечками и вензелями. Это – работа моей бабушки. Кружево долго лежало среди обрезков ткани, каймы, витков мулине и прочих мелочей в старой шкатулке, пока мне не пришло в голову приладить его к платью, от чего последнее приобрело какую-то особую харизму. Вспоминаю бабушку и становится грустно, но едва начинаю грустить, как звонок телефона возвращает в сегодняшний день.

– Дщерь, – говорит в трубку отец. – С утра не дозвонился, поздравляю, дорогая моя, дата у тебя хорошая, основательная…

– Спасибо, папа, – ответствую я.

Знал бы он, насколько хороша эта дата…

Отец объясняет, что явиться не сможет, потому что опять разболелась нога, и решительно отвергает мое предложение бросить все и приехать к нему.

– Не надо, дщерь, я жив, здоров, а нога – это нога… полечу, пройдет. Подарок за мной, если сможешь, подъезжай на днях, или я до тебя доберусь. Никола дома?

– Нет конечно, обещал прибыть позднее.

Распрощавшись с родителем, усаживаюсь перед зеркалом, чтобы привести хотя бы в относительный порядок усталую, раскрасневшуюся личину. Несколько штрихов, чуть темнее ресницы, чуть поправить изгиб бровей, чуть ярче губы и кажется, что я не настолько… зрелая и даже где-то молодая. Платье и туфли на высоких каблуках стройнят и поднимают настроение. В конце концов, все не так уж и плохо: ограбление обошлось без стрельбы, разбитие бутылки – без эксцессов, не считая небольшого стресса и нескольких капель вина, попавших на пальто, грабитель или похожий на него тип удалился, а курица получилась вполне съедобной. Поправляю челку, поворачиваюсь на каблуках и слышу звонок в дверь. Уже прибыли гости? Лечу в прихожую, открываю как всегда заедающий замок, в боевой готовности ответить радостью на приветствия верных друзей, и замираю с открытым ртом: в дверях стоит мой знакомец – светловолосый грабитель. Сердце летит в сторону пяток, в животе начинают ворочаться сосульки, дрожат коленки. Но, кажется, он удивлен не меньше, потому что смотрит на меня так, словно увидел привидение.

– Что вам от меня надо?! – прихожу в себя и перехожу в наступление.

– Мне? От вас? Да вы… заливаете квартиру под вами, мадам! – восклицает он. – Что вы там с водой делаете?

С водой? О, черт, черт, черт! Я же поставила под кран чайник минут …дцать назад! Очертя голову несусь на кухню, вода хлещет через край раковины, по полу уже движется поток, угрожающе стремясь за пределы кухни.

********

Мы пьем кислое вино, сидя на балконе-веранде, что окружает второй этаж старого дома, прилепившегося к скале, словно огромное неуклюже выстроенное ласточкино гнездо. Дождь почти прошел, солнечные лучи льются сквозь расползающиеся тучи, отражаются в каплях на мокрых пятнистых листьях хедеры, гирляндами оплетающей деревянные колонны веранды. Вертлявый белобрысый мальчишка за соседним столиком смахивает на пол бутылку вина. Его родители дружно ахают, бутылка гулко ударяется о половицы и катится, оставляя за собой густой малиновый след. Запахи кофе и водорослей, сладкий аромат цветов и вина сплетаются в еще влажном воздухе. Колоритная уборщица, ворча, затирает лужу, а море внизу перед нами, вырвавшись из мутной дождевой пелены, снова искрится безбрежной переменчивой синевой. Мы уже обсудили фильм, поговорили о кино вообще и в частности, он читает стихи, подливает вино, его зовут Стасом, ему двадцать пять лет, он философ по образованию и кажется, по сути. Здесь, в городке, живет его тетушка, которую он приехал навестить, а заодно покупаться и насладиться прелестями приморского августа.

То ли от вина, то ли от собственной глупости, но мне легко с ним. Я слушаю его болтовню, глотаю комплименты своим веснушкам, восхищаюсь стихами, что льются из него потоком, и кажется, пьяно влюбляюсь в его умные насмешливые глаза и пылкое красноречие.