Выходные Шанин, как правило, проводил дома, пару раз ездил с женой в соседний район, как понял Разделкин, к друзьям. Театров супруги не посещали, у себя гостей не принимали, по музеям не ходили, жили тихо, можно сказать, незаметно.

В какой-то степени Разделкин был разочарован. Ему куда проще было ненавидеть профессора, когда он представлял себе его жизнь полной развлечений. Но реалии часто отличаются от того, что рисует нам наше воображение, особенно нездоровое, воспаленное.

Однажды Александр занимал пост возле дома Шанина. Тот, как и всегда, припарковал машину около подъезда и пошел в соседний магазин. Тут Разделкин решил, что пора. Он сорвался с места, последовал за профессором, в магазине снова оробел, притормозил, взял из общей пирамиды корзину и медленно пошел вдоль продуктовых прилавков и витрин.

Профессора он увидел в отделе молочной продукции. Тот рассматривал этикетку на банке со сметаной. Разделкин подошел ближе. Сейчас от Шанина его отделяли какие-то два метра.

«Подожди еще минуту, – подбадривал себя Александр. – Потом иди».

Минута прошла. Разделкин сделал шаг вперед и уже открыл рот, чтобы произнести одну из злых фраз, заготовленных заранее. Тут профессор поднял голову и встретился с ним взглядом. Мститель застыл. Вот оно, свершилось! Сейчас Шанин узнает его!

– Простите, молодой человек, вы мне не поможете? Не могу рассмотреть срок годности, – обратился к нему Евгений Иванович. – То ли этикетка затерта, то ли со зрением проблемы появились.

Профессор протянул Разделкину банку, тот взял ее в руки, но на этикетку даже не взглянул.

– Что-то не так? У вас, наверное, тоже проблемы со зрением, – совершенно спокойно проговорил Шанин. – Не беда, попрошу продавца. В конце концов, это его работа. Простите за беспокойство, молодой человек. Удачного дня. – Профессор забрал из рук Разделкина банку и пошел разыскивать продавца.

Александр так и остался стоять с поднятой рукой и недоумением, написанным на лице. В висках у него стучало, ноги стали ватными.

Дикая по своей абсурдности мысль сверлила мозг:

«Шанин меня не узнал! Как? Как такое вообще возможно? Столько месяцев судебных тяжб, масса крови и нервов. В итоге прошло всего шесть лет, и этот тип забыл обо мне! А как же поломанная жизнь? Да хрен с ней, с моей жизнью. Как Шанин мог забыть лицо человека, который вроде бы убил его мать?»

Неизвестно, сколько Разделкин простоял бы в отделе молочной продукции, если бы не вмешательство охранника. Поведение этого покупателя показалось тому подозрительным. Он подошел к нему, тронул за плечо и поинтересовался, все ли у него в порядке, не нужна ли ему помощь.

От помощи Александр, разумеется, отказался, поставил корзину на пол и ушел.

После этого эпизода он перестал следить за профессором, не ездил ни к институту, ни на квартиру. Вообще из дома не выходил. Сидел на кухне, курил и смотрел в окно. Или спал. И все пытался понять, как профессор мог его не узнать. Но ничего у него не выходило.

По логике вещей, лицо Разделкина должно было отпечататься в памяти профессора на всю жизнь. Ведь сам-то Александр накрепко запомнил физиономию Шанина. Но, видимо, мозг у этого светила науки был организован как-то иначе. Когда Разделкин пришел к такому выводу, потребность встретиться с Шаниным и поговорить с ним разгорелась в его душе с новой силой.

Он возобновил поездки в институт и к дому профессора, иногда останавливался на крыльце и слушал разговоры Шанина с коллегами и студентами. Александр несколько раз заходил вместе с профессором в магазин и специально старался попасться ему на глаза. Но чаще всего он просто наблюдал за входом, дожидался, пока Евгений Иванович выйдет, смотрел, как тот шел до машины или до подъезда, и ехал домой.

Это была странная, можно сказать, печальная история одинокого, оскорбленного человека. Но для Гурова польза в ней нашлась.

Примерно шесть недель назад Разделкин заметил, что в поведении профессора появились изменения. Он стал каким-то нервным, дерганым, оглядывался по сторонам, пока шел до машины и обратно.

Началось это с телефонного звонка. Вернее сказать, с череды таковых.

Первый раз это произошло примерно в середине августа. Профессор приехал домой, вышел из машины, и тут ему кто-то позвонил. Он ответил на вызов, сначала обрадовался, а потом, буквально через несколько секунд, изменился в лице, охнул и только слушал. Закончил он разговор, уже войдя в подъезд.

Недели две после первого звонка профессор с завидной регулярностью выходил на крыльцо НИИ и говорил с кем-то по телефону. Все эти беседы всегда заканчивались одним и тем же. Евгений Иванович довольно грубо требовал прекратить ему названивать и уходил обратно в институт.

Потом звонки прекратились. Профессор больше не появлялся на крыльце. Но именно с тех пор он начал ходить с оглядкой.

Этой информации Гурову оказалось достаточно. Теперь он знал, куда направить расследование и где искать корни проблем Шанина.

В полдень третьего октября полковник Гуров сидел в салоне самолета и перебирал в уме события предыдущего дня.

После повторной встречи с Разделкиным он отправился к Татьяне Шаниной, чтобы выяснить, какой мобильной связью пользовался ее супруг. Аппарат, принадлежавший Шанину, не был найден ни в карманах его одежды, ни на мосту, ни в автомобиле. Вариант отправлять запросы во все компании грозил многодневным ожиданием. Получить конкретный номер и все данные по нему можно было намного проще.

Разумеется, одного телефонного звонка было бы вполне достаточно. Вовсе не обязательно было беспокоить вдову. Номер профессора Гуров мог узнать и у Славика, и у Вишнякова, и даже просто в отделе кадров НИИ. Но полковник предпочел встретиться с женщиной лично. Причин тому было две.

Во-первых, у Евгения Ивановича могло быть два номера. Один для коллег, другой – для родных и близких. Многие люди, чья деятельность сопряжена с большим количеством деловых партнеров, предпочитают разделять работу и быт.

Во-вторых, он хотел встретиться с Татьяной, чтобы получить дополнительную информацию о странных звонках. Да и не только о них.

Татьяна встретила Гурова холодно. В дом войти не пригласила, разговаривала отрывочными фразами и вообще старалась как можно быстрее от него отделаться. Лев Иванович силился вспомнить, чем мог досадить супруге жертвы, но на ум ему ничего не приходило. Тогда он решил не гадать, а спросить напрямую.

Татьяна рассердилась еще больше.

– Зачем задавать глупые вопросы? – в сердцах воскликнула она. – Неужели вы не понимаете, что ассоциируетесь у меня со смертью мужа? Ведь это вы сообщили мне о его гибели, водили меня в этот ужасный морг и стали свидетелем… – Здесь Татьяна осеклась, но Гуров понял, что она хотела сказать.

Прошло время, улеглись эмоции. К Татьяне пришла скорбь, а вместе с ней стыд за те слова, которые она произнесла у дверей морга.

Гуров понимал, что общаться с этой женщиной ему придется еще не один день. Поэтому доверительные отношения между ними необходимо было восстановить.

Не спрашивая разрешения, он шагнул в квартиру и плотно закрыл за собой дверь. В гостиную сыщик не пошел, направился прямиком на кухню, вспомнив, как хозяйка квартиры говорила, что принимает там только близких людей. Татьяна прошла следом, остановилась в дверях и устремила на него вопросительный взгляд.

Полковник выдвинул из-под стола табурет, поставил у окна и сел. Татьяне не оставалось ничего другого, как последовать его примеру. Минут пять они молчали. Потом женщина не выдержала, опустила глаза и прошептала слова извинения так тихо, что Гуров едва их расслышал, но этого было достаточно. Комментировать выходку Татьяны он не стал, вместо этого начал рассказывать ей, что успел выяснить и предпринять по делу.

Татьяну удивило, как много сыщик успел узнать всего за сутки с небольшим. Известие о том, что в ходе расследования всплыла история со смертью матери Евгения, женщина приняла тяжело. Еще шесть лет назад она сомневалась в том, был ли виновен хирург. Теперь же, когда вдова узнала все обстоятельства, ее сомнения превратились в уверенность. Тогда ее муж перегнул палку, в результате чего пострадал человек. Теперь муж мертв. Он уже не сможет исправить ошибку.