Все шарики, которые он разрезал, содержали в себе се­мя. Кроме одного. В этом шарике он обнаружил нечто, по­хожее на яйцо. Но ведь эти шарики были яйцами канкило­на! Он получил еще одно звено в жизненном цикле пауков. Ему оставалось лишь ждать.

Он должен был ждать. Паркс выздоравливал, но он все еще не мог отправиться в обратный путь. На обратном пу­ти у них уже не будет помощи Шана Ди. Максвеллу было интересно, оставили ли обозленные жрецы их каноэ. Он решил проверить.

Лодка осталась там, где они ее спрятали. Максвелл опустил ее на воду и проверил. Он попытался научиться управлять ею, и выплыл далеко от лагуны. Подплыв к за­прещающим треногам, которые окружали плантацию ли­лий, он быстро повернул обратно. Прямо за границей за­претной зоны находился лагерь томбовианских воинов. Это была неприятная находка.

Однако несколько минут спустя он успокоился. Один томбовианец заметил Максвелла в ту же секунду, как он увидел их. Они долго смотрели друг на друга. Другие том- бовианцы поднялись на ноги и тоже безразлично смотрели на Максвелла. Они не кричали и не выражали агрессии. Когда Максвелл развернул каноэ и поплыл обратно к хра­му, дикари сели на землю, как будто ничего не произошло.

Паркс догадался, для чего нужен этот лагерь. Он уже достаточно окреп, чтобы говорить, и с большим интересом наблюдал за исследованиями Максвелла.

— Эти канкилона — большой секрет томбовианцев. Они уже знают, насколько земляне эгоистичны и как бездумно они используют то, что у них есть. Они не хотят убивать нас. Если бы они хотели этого, то убили бы нас в ту ночь. Но они не позволят нам вернуться в Ангру с живым пау­ком или с их яйцами, или с чем-то еще, что представляет для них хоть какую-то ценность. Они выпустят нас живы­ми, но с пустыми руками.

— Понятно, — мрачно ответил Максвелл. — Они так же, как и мы, знают, что если земляне раскроют секрет яда пау­ков, то миллионы людей наводнят эти болота и уничтожат этот вид за один сезон. Канкилона слишком мало. Они отправятся по пути бизонов и дронтов. И мы окажемся в ту­пике.

— Верно, — согласился Паркс. — Мы обязательно долж­ны исследовать этот яд и понять, какие элементы позво­ляют справиться с болезнью. Но всё наше оборудование уничтожено. Если мы не сможем взять с собой образец яда, то всё окажется напрасным.

— Посмотрим, — сказал Максвелл.

Тем временем там, где шарики уходили в трясину, нача­ли появляться лилии. Скоро растения начнут развиваться. И настанет время нового Праздника. Ученые хотели поки­нуть это место до его начала. На это была и другая, более веская причина. Если они не вернутся в Ангру как можно быстрее, то они превысят шестимесячный срок пребыва­ния на планете. Ничто не убедит глупых работников ка­рантинной службы в том, что Максвелл и Паркс ничем не заболели на Венере.

Когда они забрались в лодку, чтобы отправиться домой, первые лилии уже зацвели. Максвелл подвел каноэ к краю плантации и сорвал одну лилию. Это был странный цве­ток. В нем не было ни пестика, ни тычинок. Это был бес­полый цветок. На одном из лепестков Максвелл заметил небольшое уплотнение. Он разорвал лепесток и обнаружил в нем небольшую опухоль. Он разрезал ее. Оттуда высыпа­лись сотни маленьких черных существ. Это были малень­кие канкилона!

— Теперь мы всё знаем. Лилии вынашивают пауков, пауки откладывают яйца, появляются добрые утконосы и яйца превращаются в семена лилий. Вот и всё.

— А еще, — добавил Паркс, — канкилона дают здоровье и после того, как они отложили яйца, томбовианцы при­ходят и съедают этих пауков. Знаменитые сокровища хра­ма — это всего лишь запас семян на случай засухи.

— Засуха на Венере, — рассмеялся Максвелл. — Ты со­шел с ума.

Однако он понял, что имел в виду Паркс.

На краю болота их обыскали томбовианцы. Они делали это молча, не проявляли агрессии, но обыскивали их очень тщательно. Обыск лодки не выявил контрабанды. Суровый командир махнул рукой в направлении Ангры. Максвелл опустил весла в воду и направил каноэ вперед.

— Жаль, — заметил Паркс. — Но мы хотя бы излечи­лись. Может быть, в следующий раз нам повезет больше.

— Мы не излечились, — мрачно заметил Максвелл. — Наша болезнь лишь приостановилась. Не забывай, что томбовианцы проводят ритуал дважды в год. Нам повезло больше, чем ты думаешь. И вот доказательство.

Он постучал пальцами по карманному компьютеру, в котором сохранил спектральный анализ фиолетового све­та.

— Дома, — сказал он, — у нас полно яиц канкилона, и мы знаем, как активизировать их. Первую партию мы посадим во влажной теплице. А потом мы»будем расширяться. Мир не должен знать о том, что это будет очищенный яд канки­лона. Они, наверное, назовут это вещество Никсиджит, или как-нибудь по-другому.

— Ну что же, — безразличным тоном заметил Паркс, — мне кажется, долина Конго — это не так уж и плохо.

— Все не настолько плохо, как кажется, — сказал Макс­велл.

Месяц спустя он пришел к такому же выводу. Они бы­ли на пути домой. Они были одними из тех, кто чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сидеть в комнате отдыха. Рядом с ними сел миссионер.

— Как хорошо возвращаться на Землю, — прохрипел он. — Это был тяжелый крест — работать с этими дикими томбовианцами. Ах! Дикари, погрязшие в суевериях и со­вершающие ужасные ритуалы. У наших диких племен то­же есть ужасные традиции, но в томбовианской культуре нет ничего хорошего.

— Хм-м-м, — ответил Максвелл, улыбаясь. — Я бы так не сказал.

Пять законов Турма

1. Начальник — это НАЧАЛЬНИК.

2. Никаких убийств в племени.

3. Никакого похищения женщин.

4. Женщины делают женскую работу.

5. Мужчины делают мужскую работу.

Оба они были осужденными. Эткинс, естественно, был главным. Он был умным. Второго послали из-за того, что если эксперимент Фрайхофера удастся, то обязательно по­требуется грубая физическая сила. Именно поэтому нака­зание смягчили и Бамми Турмону. Ему было всё равно. Ес­ли у него было достаточно еды и возможность спать столь­ко, сколько захочется, то он был доволен.

Да, Эткинс был умным. Возможно, даже слишком ум­ным. Он был третьим среди лучших ученых в мире, где именно ученые занимали очень высокое положение. К со­жалению, ему не повезло в том, что он был чрезвычайно самовлюбленным и амбициозным, и поэтому хотел быть первым, а не вторым или третьим. Именно поэтому он попытался украсть формулу Хаммонда и при этом убил охранника. Оба преступления разрушили бы его жизнь, но вместе взятые они привели к тому, что Эткинс получил смертный приговор. Даже Эткинс, какой бы властью он ни обладал, не смог избежать наказания — камера смерти сей­час или двадцать лунных лет. Однако именно в тот момент к старту готовили ракету Фрайхофера, и Эткинс, будучи настоящим ученым, совершившим кражу и убийство, ока­зался идеальным кандидатом.

Конечно, он согласился. Это была смерть, как ни посмо­три, но зато она была не такой медленной и уничижающей, как в камере смерти, и не такой долгой и мучительной, как на Луне. К тому же у него был ничтожный шанс выжить. За это он должен был вести подробный дневник первопро­ходца и попытаться успешно сбросить его на Марс.

У Турмона особого выбора не было. Его участие во всем этом стало прихотью судьи. Совершенное им пре­ступление, если это было преступление, было слегка неопределенным. Он был тунеядцем в мире, где все по­клонялись эффективному существованию. Когда он был младенцем, кто-то допустил какую-то ошибку, иначе Тур- мон бы никогда не покинул ясли. Однако он был здесь — глупый от природы и не признающий работу ни в одной ее форме. Каждый последующий судья делал вывод, что для этого парня не было места в высокоразвитом обществе. Обвинить его могли только в тунеядстве, в чем его и обви­няли ровно сто раз до того, как он встретился лицом к ли­цу со своим последним судьей. Этот судья оказался приверженцем казуистики.