— На черта мне эти побрякушки? — стервозничала Вирхиния, демонстрируя браслет семейству. — Вместо того, чтобы сделать мне ребёночка, он дарит эту ерунду. Ну не тупица ли? Зла не хватает!

— Ох, и дура же ты! Я вот, как мать этой дылды, — Маргарита ткнула пальцем в Агустину, которая, к счастью, сидела в наушниках, — заявляю, если бы мне сказали сейчас: «Марго, выбери — родить дочь или заполучить банкира, который ездит на Бентли и дарит ювелирку», я бы выбрала второе. Ребёнка обратно не засунешь, так что подумай, кузина, хорошо подумай. Знаешь, мужики ведь сволочи, как узнают, что у тебя есть прицеп, говорят: «Адьёс!» и машут ручкой. Так что не рожай от первого встречного. Вдруг потом найдёшь принца, а он свалит в закат из-за чужого ребёнка. Я вот считаю, что родила рано, выкинула в помойку свою молодость, а ведь я была ого-го! Женщина-огонь! На меня все оглядывались, когда я шла по улице в короткой юбке и с распущенными волосами. Но мне приспичило влюбиться в Альфонсо Акоста и поверить в его россказни. И вот итог, — она опять указала на Агустину. Та, закрыв глаза, мотала головой в такт музыке. — Я тащу это бесполезное ярмо уже семнадцать лет и не знаю, когда ему придёт конец. А она в знак благодарности даже не хочет освоить нормальную профессию, всё картиночки свои рисует да музыку глупую слушает. Таки я запишу её к психологу, не дело это — не оправдывать надежд родной матери, — и Маргарита глубоко вздохнула.

Вирхиния скорчила кислую рожу.

— Тебе легко говорить, ты-то родила молодой, ты состоялась как женщина и теперь рассуждаешь: а вот, а если бы… Но я-то уже всё, последний шанс. Вчера обнаружила морщинку у глаза. Если я не рожу немедленно, мой ребёнок будет меня стесняться и называть бабушкой. Да и зачем жить, если не для рождения детей?

— Есть люди, которые детей иметь не могут. А есть те, которые не хотят, — встряла Фернанда.— И они, представляешь, бывают счастливы, найдя себе массу интересных занятий.

— Будь моя воля, я бы убила всех бесплодных, чтобы место на земле не занимали. А тех, кто здоров, но не хочет, я насильно бы оплодотворила! — не моргнув глазом заявила Вирхиния.

Тётя Фели, вечно сующая нос во все дрязги, в этот раз самоустранилась — ей было некогда. Отведя Барби в салон красоты для собак, она пришла домой в ярости.

— Это не цены, это грабёж! — вещала тётя, бегая по гостиной и систематически натыкаясь на одну и ту же диванную ножку. — Я как увидела их прайс-лист, чуть в обморок не упала. Обдираловка! Обнаглели совсем! Я лучше сама сделаю Барби причёску и маникюр, чем тащить в этот салон столько денег, чтобы какая-то безрукая пигалица поиздевалась над моей малюткой.

Тётя Фели взялась за стрижку Барби сама. И постригла. До этого Барби была пуделем, хоть розовым, но пуделем, но после креативной стрижки тёти Фели она стала похожа на Пинки Пай — розовую пони из мультика. Шерсть у неё сохранилась только на голове и хвосте. Прочее было сострижено под корень и выкрашено в цвет фуксии. Тётю Фели результат обрадовал, но она не успокоилась и накрутила оставшуюся у Барби шерсть на коклюшки.

К вечеру разразилось цунами — Агустина купила дорогой глянцевый журнал. Внушительную часть его страниц занимала фотоссесия, на съёмках которой побывала Фернанда. Джерри, весь в стразах, и один, и с красавицей-моделью рекламировали парфюм под названием «Серебряная кожа».

Выудив издание у Агус из-под подушки, Маргарита закатила сцену. Она отхлестала дочь журналом, доведя до слёз, и долго орала, что вырастила извращенку и распутницу, которая с утра до ночи любуется на голых мужиков.

— Он не голый, — вступилась за племянницу Фэр.

— Я слепая по-твоему? Да ты взгляни! — квакала Маргарита, тыча пальцем в разворот журнала. — Он голый, голый! И не надо защищать эту бесстыжую! Раз она нашла себе кумира-извращенца, то и сама извращенка! Чтобы я больше этой дряни в доме не видела, или я тебя изобью ремнём, поняла?! Идиотка! Всего семнадцать лет, а уже порнухой интересуется! А этого совратителя малолеток надо под суд отдать!

Агустина, вся красная, рыдала в углу. Тётя Фели, прибежавшая на вопли, с Маргаритой была солидарна — она отворачивалась от журнала, закрывая Барби глаза рукой и выкрикивая одно слово: «Срам!».

Фэр выхватила журнал у сестры. Мда… фотошоп — воистину зло. Ощущение, что Джерри прикрывают только стразы. А на нескольких ракурсах у него обнажено бедро. И поди докажи иное. Не признается же она, что была свидетельницей этой съёмки.

— Не вижу ничего страшного, — уверила она Маргариту. — Эти фото не стоят того, чтобы из-за них так орать. Агустина не обязана быть монашкой. Девушкам нравятся красивые мужские тела. Это нормально.

— Ей семнадцать лет! — топнула ногой Маргарита.

— А ты себя вспомни в её возрасте!

— Может, ты прекратишь указывать, как мне воспитывать дочь? — рыкнула Маргарита. — Я — это я, а она — это она. Не для того я рожала её в муках, чтобы она мне перечила! Она должна себя вести, как говорю я! — Маргарита ушла, долбанув дверью.

— Пойду я напою её мятным чайком, а то нервы у ней аж через глаза повылазили. Ох, уж эти детки, развратные и неблагодарные! — тётя Фели с Барби на руках тоже покинула комнату.

Агустина всхлипывала, пряча лицо за волосами.

— Нечего рыдать теперь, ты же сама виновата, — не пожалела её Фернанда. — Кто ж такие журналы на видное место выкладывает?

— Он был под подушкой, — промямлила Агустина, утирая слёзы рукавом.

— Лучше надо было прятать.

— Я же не знала, что мама будет шарить в моей комнате. Я никогда ничего не прятала, но теперь придётся! — Агус явно обиделась не столько из-за унижения, сколько из-за того, что мать рылась в её вещах.

— Это станет тебе уроком. Не реви, ничего уже не исправишь. Такие вещи не хранят в легкодоступных местах. Хорошо, что это журнал, а не контрацептивы или тесты на беременность. Но ты не должна стесняться своих фантазий. Ты живой человек, Агус, взрослая девушка, а не статуя. А мужчина очень красивый. Хотя лучше бы ты засматривалась на реальных парней, чем на картинки из журналов. Но ты ещё встретишь настоящую любовь, — потрепав племянницу по макушке, Фэр ушла.

Журнал взяла с собой, и, отходя ко сну, рассмотрела фото Джерри подробнее. Он правда красив — возникает желание его погладить. Но фантазии фантазиями, а она уже не подросток, чтобы фото вызывали у неё гормональный всплеск. Однако она хотела бы увидеть Джерри ещё, услышать его мягкий голос, его шуточки, подколы… Чудно, они знакомы мало, а он занял её голову в считанные часы. Фернанде было до слёз обидно, что Джерри не звонит. Ему явно на неё плевать. Заснула Фэр, обнимая журнал.

На следующее утро разговоры вертелись вокруг Агустины, которая из спальни выйти не рискнула. Маргарита хотела наказать дочь, лишив её карманных денег, ноутбука, телефона и вообще любых развлечений, включая прослушивание музыки и просмотра ТВ. Фэр настаивала, чтобы сестра прекратила гнобить девчонку за ерунду. Маргарита зубами скрипела, не желая сдаваться.

— Это дурацкая школа её развратила! Надо срочно забирать оттуда документы! — горланила она, размахивая костылём, как копьём. — Надо заставить её учиться в приличном заведении на хорошую профессию, а не картиночки рисовать! И срочно отправить к психологу. Может, её даже уложат в психушку и там подлечат!

— Причём здесь психушка? — только гипс сестры мешал Фернанде её отколотить. — Ты не отличаешь психиатра от психолога, и несёшь бред!

— Это не бред! Только сумасшедшие тайком рассматривают фото голых самцов!

— Разврат! Кругом разврат! — поддакивала тётя Фели. — Вот так пойдёшь по улице средь бела дня, а на тебя нападут маньяки из-за угла! Конец света прямо! Завтра же узнаю в интернете цены на участки на Луне. Надо копить деньги, чтобы свалить туда, когда эта планета окончательно превратится в бордель.

Но тётя Фели, встав на сторону Маргариты, потерпела фиаско, когда пришедшая с работы Вирхиния неожиданно поддержала Фэр и Агустину.