— Когда убийца будет пойман, комиссар Гальяно созовёт пресс-конференцию и вы первыми об этом узнаете, — Фернанда разговаривала с прессой уверенно, но холодно. — Пока мы не можем разглашать тайну следствия, поэтому прошу вас разойтись. Это комиссариат, а не цирк!

За неожиданно трезвый поступок комиссар девушку поблагодарил, хлопнув по спине, как мужчину. Но озарение это было мимолётным. Пока Фэр дожидалась ордера на обыск квартиры Джерри и результатов дактилоскопии, она решила выбить чистосердечное признание.

В полдень она явилась к Джерри — в отдельную клетку, где были установлены скрытые камеры и за арестованными велось наблюдение из аппаратной. Правда, только за изображением — звук на мониторы не выводился.

Джерри не среагировал на неё, даже не поднял головы. Сидя на койке, он изучал свои ладони.

— Надо поговорить, — сухо молвила Фэр.

Тишина в ответ.

— Ты меня игнорируешь?! — взъерепенилась она. — Но дело твоё. Я не буду выяснять отношения. Ты должен написать чистосердечное и сознаться в восемнадцати убийствах, чтобы я передала дело в суд. Я за этим и пришла.

— Нет.

— Хочешь своё положение усугубить и работы мне добавить? — открыто съехидничала Фернанда.

— Для начала не помешает добавить совести.

— Совести? — обойдя Джерри, Фэр встала перед ним. — Тебе ли, нелюдю, убившему кучу народа, кастрировавшему родного брата и соблазнившему меня, говорить о совести? Какая ты мразь! Но ты зря считаешь, что надул меня. Я всегда знала, что ты — Маркос Феррер, маньяк-убийца. Я закрутила с тобой, чтобы разоблачить. Не строй из себя плейбоя. Тебе до него, как до Антарктики пешком!

Джерри, наконец, поднял глаза — недобрый огонёк сверкнул в них.

— Всё сказала? Тогда можешь быть свободна.

— Я-то буду свободна, а ты сгниёшь в тюрьме. Не выйдешь даже девяностолетним стариком!

— Вау! Супер! Я изумляюсь твоей компетентности, мисс инспектор, — огрызнулся Джерри. Фэр засекла на его безымянном пальце перстень-змейку. Тот самый, обручальный. Не выбросил? Удивительно. — Но у меня презумпция невиновности. Без адвоката я не скажу ни слова и ничего подписывать не стану — это первое. И второе — мне нужны лекарства. Будь любезна, мисс инспектор, забери их из квартиры и привези сюда. Они лежат…

— Нет! — грубо оборвала Фернанда. — Перебьёшься. Ты не идёшь мне навстречу и не пишешь чистосердечное. И я ничего делать не стану. Здесь не курорт. Готовься, в тюрьме никто тебе лекарств не притащит. Учись жить без них. А то ты похож на наркомана — ни дня без дозы. Того и гляди ломка начнётся.

— Пошла вон! — вдруг рявкнул Джерри.

— ЧТО?

— Вон пошла из моей камеры! — повторил он. Сев с ногами на койку, закрыл глаза.

— Да ты… ты… как ты разговариваешь, убийца?! — у Фэр туман в мозгу заклубился.

Вот сволочь! Лживый психопат, замочивший массу народа, включая собственных брата и сестру. И ещё смеет говорить с ней, с инспектором полиции так, будто она — кучка мусора.

— Как жаль, что я не сообщила прессе, что маньяк — это ты, — выплюнула она злобно. — Пожалела твою репутацию!

На лице Джерри ни мускул не дрогнул — он не открывал глаз, а грудь его вздымалась. Фернанда ушла в ярости — мало того, что он убийца, ещё и бесчувственное бревно. Никогда он её не любил. Это тоже была ложь!

На следующий день Фэр получила результаты дактилоскопии. Они полностью совпали, подтвердив, что Джерри Анселми и Маркос Феррер — один человек.

Но Элио Алвес окунул её в лужу с кипятком, убедив судью не разрешать официальный обыск в квартире Джерри из-за недостаточности улик. Фэр была взбешена, поэтому провела обыск неофициальный. Открыв дверь своими ключами, а тайный ящик в ванной — отмычкой, она вытащила записи с химическими формулами, уверенная, одна из них — яд-убийца. Но эксперты её огорошили: десятки этих формул — ничто иное, как составляющие антидотов к различным ядам. Джерри-Маркос пытался найти противоядие? Фэр не поняла этого действа. Может, записи не его? Хотя изящный почерк с загогулинами и острыми буквами «A» и «R» точно его.

Так минула неделя. Улик не прибавлялось, а максимальный срок для ареста Джерри выходил на днях. Фэр принципиально не впускала к нему адвоката, требуя признаний. Но Джерри упорствовал. Комиссар же, подняв лапки кверху, самоустранился, дав Фернанде шанс расхлёбывать эту кашу самой.

Из аппаратной Фэр ежедневно наблюдала, как меняется настроение Джерри. Его злость, бравада и флегматичность чередовались друг с другом. Но на седьмой день он стал неадекватен. Ходил по камере, как тигр по клетке, и бил в стены кулаками. Но когда долбанулся об решётку головой, Фернанда испугалась. Он явный психопат, а от сидения взаперти совсем озверел. Продлилось это бешенство до ночи, а потом Джерри, рухнув в койку, повернулся к стене и замер.

На восьмой день заканчивался срок, разрешенный судьёй для ареста, — более держать Джерри в камере Фэр не могла, поэтому решила заставить его написать чистосердечное любым путём. Если откажется, она пристегнёт его наручником к койке — посидит, как собака на цепи, и запоёт иначе.

В семь утра, вооружившись диктофоном и кипой бумаги, Фернанда вломилась в камеру. Джерри так и лежал носом к стене. Фэр бесцеремонно его растолкала.

— Ну-ка хватит дрыхнуть! Здесь не курорт! Вставай и подписывай чистосердечное! Или я приму меры! — она протянула его за воротник — Джерри был бледнее смерти, а на губах выступила кровь.

Фернанда отколотила его по щекам — он не реагировал. Ни на шутку испугавшись, она разбудила охранников, велев им немедленно звонить в скорую.

Врачи явились быстро. Констатировали состояние субкомы — граничащее с коматозным — и, подключив Джерри к аппарату искусственного дыхания, увезли его.

Фэр держалась как могла. Даже сняла показания с воришек, промышляющих в городском транспорте. Но к концу дня позвонила в центральную городскую больницу и выяснила, что Джерри перевели в частную клинику доктора Гильермо Лосада.

Она добралась до клиники, превысив скорость раза в два. У входа позвонила домой, чтобы сообщить: на ужин не придёт. Там оказалась одна Агустина. Тос зазвал Маргариту на посиделки с его мамой, и она поволокла с собой тётю Фели и Барби. Агус же, вредничая, осталась дома. А Вирхиния бегала по церкви, моля падре повесить её фото над алтарём, и заодно скрывалась от Берни — тётя Фели сообщила ему, что он — отец её внука. И теперь бедняга требовал сделать анализ на ДНК.

Фэр посоветовала Агустине найти занятие поинтереснее, дабы убить скуку, — она вернётся поздно. И разговор окончила.

Джерри лежал в палате интенсивной терапии. Подключённый к аппаратам, весь в трубках, он казался милым и беззащитным. Как может этот человек быть серийным убийцей? Фэр любовалась на него через стекло — ближе врачи её не подпустили.

Она неотрывно следила за Джерри до полуночи. Состояние его не менялось. Кардиомонитор показывал, что сердце бьётся и пациент жив. А грудь Фернанды разрывалась от чувства вины. В начале их знакомства, когда она обвинила Джерри в наркоторговле, он впал в кому, не приняв таблетки. Неужели и сейчас также? А он же просил её привезти лекарства, но она посмеялась, не поверила…

Глядя на полумёртвого Джерри, Фэр не плакала. За неделю она не уронила ни слезинки — в душе что-то зачерствело. И вдруг закукарекал телефон — пришла смс-ка. А время — час ночи. «Агус», — высветилось на дисплее, и у Фернанды сердце замерло. Почему Агустина ещё не спит?

«Тётя! Без полиции домой не приходи! Он в маске. У него длинные волосы. Орудие — заколка и порошок. Читай мой дневник. Я вас всех очень люблю. Простите меня за всё».

Фэр чуть не уронила телефон. Перечитала смс ещё три раза. Глянула на бледного Джерри в катетерах. На смс. Снова на Джерри. И до неё, наконец, дошло.

За считанные секунды добежала она до парковки. Набрала номер комиссара — явно его разбудила.

— Ты с ума сошла, Фернанда Ривас! Ты знаешь сколько времени? — сонно пропыхтел тот.