Фернанда и не глянула на младенца, решив смотаться от охов-вздохов. Схватив Джерри за руку с видом: «Это мой мужчина», она вытащила его в коридор.

Уже сидя в авто, Фэр многократно его расцеловала в щёки и в губы.

— А кто-то говорил, чтобы я обращался к мисс Фернанде Ривас только по важным вопросам, — Джерри её не оттолкнул — она была ласковей кошки.

— Поцелуи — это очень важный вопрос.

— Я гляжу, ты не расстроилась, что у тебя двоюродный племянник родился без носа, — куснул Джерри, играя языком в уголках её рта.

— Я не расстроилась, — подтвердила Фернанда. — Наоборот, я счастлива! Вирхиния это заслужила! Неизвестно, в каком угаре она зачала этого ребёнка.

— А ты злая! — Джерри расстрелял её глазами. Малахитово-зелёные, они искрили, как рождественские огни.

— Я её ненавижу! Она хотела забрать тебя, — пропыхтела Фэр, тычась носом ему в ухо.

— Меня?

— Да. Но я тебя не отдам!

— Почему?

— Потому! — капризно заявила Фернанда. — И вообще ты меня обманул! Почему ты не сказал, что сделал ДНК и вазэктомию?

— Не обманывал. Я говорил, что ребёнок не мой. И говорил, что бесплоден. Ты меня услышала? — справедливо упрекнул Джерри, пропуская меж пальцев её французскую косу.

— Но у тебя доказательств не было, — виновато отмазалась Фэр. — А словам я не верю. Ты забыл, что я полицейская?

— Из тебя полицейская, как из меня физик-ядерщик. Вероятность успеха 0,01%! — шутканул Джерри, заводя мотор.

Фернанда была счастлива. Как груз с плеч! Теперь Вирхиния отстанет. А что делать со своей жизнью, она разберётся. Главное — страхам и недоверию пришёл конец.

Комментарий к Глава 37. Жизнь — бумеранг --------------------------------

[1] Вазэктомия — хирургическая операция, при которой происходит перевязка или удаление фрагмента семявыводящих протоков у мужчин. Она приводит к стерильности (неспособности иметь потомство). На половые функции не влияет и считается радикальным и очень действенным методом контрацепции для мужчин, что решили отказаться от деторождения.

====== Глава 38. Одна странная ночь ======

Вечером, сидя в гостиной на ковре, рубиново-алом, лопая суши и запивая их сакэ, Фернанда вспоминала этот безумный день. Наконец она избавилась от сомнений. С её репродуктивной безопасностью Джерри не покончит. А Вирхиния допрыгалась! Но кто отец её ребёнка?

У Фэр родилось мнение: это Амадо набедокурил — наследственность у него та ещё.

— Навряд-ли это Амадо, — ответил Джерри на её тезис.

— Он сам говорил, что у него гены плохие, а без носа просто так не рождаются, — уронив японскую палочку, Фернанда запихала суши в рот пальцами.

— Такое бывает при трисомии — наличии лишней хромосомы.

— Но Эдди — не даун! — заспорила Фэр.

— Трисомия бывает не только при синдроме Дауна.

— И откуда столько познаний о генетике?

Джерри созерцал иероглифы, выбитые на палочках.

— Я много читал об этом. Пришлось. У меня тоже плохая генетика.

— В твоей семье были люди без носов? — не смолчала Фернанда и, спохватившись, закрыла рот рукой.

— Нет, но генетические мутации — штука коварная. Никогда не знаешь, что может родиться, — Джерри изучал предметы на столе, от палочек перейдя к квадратным тарелкам и гуиноми — чашечкам для сакэ. — Я болен, я говорил это. Я живу на лекарствах, — он с вызовом запрокинул голову. Порой очи его так светлели, из зелёных превращаясь в серебристо-белые и уподобляясь хрусталю, что Фэр это пугало. И сейчас, взгляд его, заледенев, смотрел в никуда. — У меня врождённая генетическая мутация. Если бы не Гильермо, доктор Гильермо, не знаю, что было бы со мной. Он раньше работал в «Центре эстетической медицины», специализировался на врождённых уродствах. Ему благодаря, люди обретали шанс на новую жизнь.

— Поэтому ты сделал вазэктомию?

— Эмм… — он осматривал рисунок на токкури — графине для сакэ. Фэр чувствовала, что Джерри подбирает слова. — Я не настолько садист, чтобы заводить детей. Позволить моим детям родиться и унаследовать такие гены — это верх жестокости и цинизма. И вообще я предпочитаю животных. Они милее, добрее и не отрубят руку, которая их кормит. Чего о детях не скажешь. Ну всё, баста! Думаю, хватит откровений! — прервал Джерри сам себя. — Идём наверх, май дарлинг. Сегодня хороший день, не будем его портить, — взяв Фернанду за талию, он прижал её к себе. — Ты не испугалась?

— Чего?

— Того, что я сказал.

— О болезни? Нет. А чего бояться? — Фэр потёрлась щекой о его плечо, коснулась губами ямочки на подбородке. — Передо мной нормальный человек, с руками, с ногами, с красивым лицом. А детей у нас не будет. Чего бояться?

— Ты права, — и Джерри увёл Фернанду на третий этаж.

На крышу Фэр не полезла. Сев в качели-гамак и перебирая мягкую шёрстку Дамаса, она любовалась на Джерри сквозь потолок. Он стоял на крыше, гипнотизируя взглядом усеянное звёздами небо — кусок тёмно-синего бархата. Фернанда знала — он рассказал далеко не всё. Это лишь обломок айсберга прошлого. Но то, что Джерри коснулся сложной темы, открыв пару интимных вещей — про вазэктомию и свою болезнь — значило многое.

Фэр улыбнулась, решив его не торопить — сам дозреет. И, глядя на Джерри, статного, красивого, великолепного, она окончательно поняла: он — тот мужчина, который ей нужен.

Утром Джерри Фернанду озадачил. Пока она нежилась в постели, он ушёл ванную, затеяв некую беседу по телефону.

— Я знаю, что согласился на это сам, — твердил он кому-то. — И не стоит напоминать мне об обещаниях! Я всегда их выполняю. Но у меня есть право и на личную жизнь. И я не могу делать всё один. Ты мне не помогаешь. Сделай хоть что-то полезное, к конце концов!

Фэр не разоблачила своё бодрствующее ухо, и, когда Джерри вернулся в комнату, она прикинулась «спящей красавицей». Он разбудил её поцелуями и объявил, что уходит. Сначала на студию звукозаписи — писать демо-версию новой песни; затем в класс хореографии — на репетицию концертного номера. А после обеда его ждало интервью на «Телефе», в знаменитом «SG» — шоу Сусаны Хименес. Джерри звал Фернанду с собой, но она решила: и ей надо поработать.

К десяти утра Фэр явилась в комиссариат. Но, ожидая угодить в новые серые будни, она попала в грозовую тучу. В комиссариате царило напряжение — полицейские ходили с вытянутыми лицами, будто их шандарахнуло током, а взвинченный комиссар аж охрип, так накричался за утро. Сидя в кабинете при тридцатиградусной жаре и отключенном кондиционере, с горлом, замотанным тёплым шарфом, он пил ромашковый чай.

Выяснилось: три месяца назад всех копов-мужчин обязали пройти ежегодную медкомиссию. И у одного человека обнаружился ВИЧ. Фэр испытала шок, узнав имя неудачливого коллеги — Бернабэ Кастро. Получив диагноз «позитив», он сделал ещё анализ — в день инцидента с Агустиной пришёл в клинику доктора Гильермо, изобразив, что хочет стать донором. Результат подтвердился, но Берни скрытничал, пока итоги медкомиссии не стали известны всем. И тогда комиссар подписал приказ об увольнении.

— Да он заразит всех! — грозно бацал комиссар кулаком по столу — чашка с чаем подпрыгивала, звеня ложечкой. — Нет-нет, я рисковать здоровьем и репутацией отделения не могу!

Фэр не была с ним согласна. ВИЧ — не повод для отказа в работе. Но про себя выдохнула. Хорошо, что у неё с Берни секса не было!

Она провела день в растрёпанных чувствах. Ещё и Амадо добавил. Отсидев трое суток в камере, он вопил, что не помнит, зачем хотел вспороть живот Вирхинии. Пожалев его, Фернанда запросила у судьи разрешение Амадо отпустить под залог.

Огорчённая инцидентом с Берни, она приехала домой к восьми вечера. У парковки столкнулась с сеньорой Эрикой, экс-куратором Агустины. Та зачастила в гости к их соседу, Эрнесто Лареа. Сеньора Эрика пояснила, что её пришибло одиночество, когда она села на Карла — своего домашнего скорпиона, и убила бедняжку. Поэтому, от скуки, она решила завести мужчину, а сеньор Лареа — человек милый. Куратор спросила об Агус, которая упорно депрессировала наедине с гаджетами, и сообщила: директриса задумала из школы уйти — стрессы её допекли.