— Вместе с кровью я забираю твою силу и твою жизнь! И становлюсь могущественным и непобедимым! Да будет так! — закончил он и осушил кубок. — Вот гадость, а ещё кровь мага! — сказал дед, вытерев с усов и бороды капли.

Однако (Данте был поражён) Салазар утробно захохотал, всем обликом напоминая демона. Раны на его теле затянулись в мгновение ока, и Тибурон в страхе попятился. Бряк — упал. И через полминуты уже корчился в судорогах.

— Кишка у тебя тонка, старый, — хрипло выговорил Салазар, глядя на извивающегося на полу деда. — Я слишком силён, чтобы ты меня победил. Моя кровь с твоей несовместимы, сколько бы ты не пил её. Даже если выпьешь всю, силу мою не заберёшь! Не там ищешь!

В эту секунду Октавия жестом пригласила Данте идти за ней — удачный момент проникнуть в логово Тибурона незаметно. Они скрылись за дальней стеной, просочившись сквозь неё, как призраки, и последнее, что увидел Данте — Тибурона вырвало. А Салазар хохотал, хохотал, хохотал…

Очутились Данте и Октавия в новой комнате, более тесной и мрачной, заполненной книгами и замысловатыми артефактами, покрытыми многовековой пылью. Они двинулись вперёд, миновав ещё четыре схожих помещения. И наткнулись на Эу — та сидела в плетёном кресле-качалке и вязала шарф.

— Ты владеешь Ритуалом Забвения? — спросила Октавия. — Сотри ей память.

— Эээ… Но разве я могу колдовать здесь? Мы же нематериальны!

— Но мы же пользуемся часами Риллеу и зельями, и они работают. Сработают и чары.

Данте не придумал что возразить. Сам этими чарами он не владел, но накладывал их, будучи Салазаром. Он вспомнил, как колдовал и юный Салазар. Даже прочитав тысячи книг, он не пользовался готовыми формулами. Данте тоже всегда колдовал по наитию. А вдруг в стихийности и заключена сила? И Тибурон, читая заклинания, готовя зелья по чужим рецептам и используя артефакты, купленные у кого-то, не понимает главного — Салазара, с его самобытной магией, этим не одолеть.

Тааак… Как там учил Салазар? Направить руку на объект, сосредоточиться и представить что именно ты хочешь с объектом сделать. Закрыв глаза, Данте направил обе руки на Эу и вообразил: из головы её, как тропические бабочки, одна за другой, вылетают мысли.

Пыххх! Данте даже испугаться не успел. От яркой вспышки он открыл глаза, а экономка уже, бессмысленно покачиваясь, глядела в стену.

— Неплохо, — одобрила Октавия. — Ты достойный потомок своего рода.

Вынув из кармана юбки фиал, на сей раз с прозрачной, как слюда, жидкостью, она осушила его и исчезла, пройдя через тело Эу. Данте ошарашено огляделся — Октавия испарилась. Зато Эу встала на ноги, отбросив шарф в угол.

— Не пугайся, — сказала она. — Я вселилась в Эу, чтобы найти артефакты и не вызывать подозрений, ибо мы отправимся в реальность, где ни тебя, ни меня не было.

Данте, уже ничему не удивляясь, последовал за Эу-Октавией. Они вернулись в комнату, где Тибурон, кряхтя и держась рукой за живот, сидел на полу. На звук шагов он поднял голову.

— Наконец-то явилась, — буркнул он. — Где тебя черти носят, лентяйка?! А ну-ка немедленно подними меня!

Эу покорилась, и Тибурон встал на ноги, опираясь на неё.

— Пойду я в спальню, отдохну чуток. Кровь этого дьявола очень сильна, моё тело не принимает её, уж не знаю почему, — пробубнил он и добавил громче: — Приберись тут, краснокожая, но ежели вздумаешь помогать ему, берегись! Я это узнаю!

Пыхтя и шаркая, дед покинул комнату, щелчком открыв дверь, спрятанную за портьерами цвета бордо. А Эу-Октавия подошла к Салазару.

Тот выглядел измождённым, вися в хрустальном футляре, и напоминая куклу в подарочной коробке. Но цепи остались заморожены, а крышка открыта — Тибурон, видимо из-за дурного самочувствия, забыл о них. Эу-Октавия долго всматривалась в черты Салазара. Затем решилась и провела рукой по его груди — хоть раны и затянулись, но капельки крови застыли на теле. От этой почти любовной ласки Салазар вздрогнул. Проморгался и внимательно уставился на женщину.

— Кто ты? — шепнул он. — Ты не Эу.

— Самое главное, что я твой друг, — она ушла от ответа.

Отпрянув от Салазара, Октавия начала шарить по шкафам. Выудила знакомые Данте артефакты: кубок с зеркальным дном и три фиала — один с фиолетовой жидкостью, два — с надписью «Зелье Времени».

— Увы, Книги Прошлого в этом времени нет. Она ещё не изобретена, а брать предметы из будущего — опасная затея, — объяснила Октавия свои действия. — Поэтому, перемещаясь сюда, я взяла только часы Риллеу — они существуют с пятнадцатого века.

Вылив на зеркальное дно кубка фиолетовую жидкость, Эу-Октавия подожгла её и водрузила сверху часы Риллеу — те мгновенно увеличились в размере.

— Жаль, но точной даты я не знаю. С Книгой найти её было проще. Так что мы можем ошибиться на пару лет, но это не критично. Сейчас я выйду из тела Эу, мы с тобой выпьем Зелье Времени, положим руки на часы, и они перенесут нас. А куда — зависит от моей памяти, — и она задорно хмыкнула.

Эу-Октавия прокрутила часы Риллеу много раз, переворачивая их вверх тормашками, и в ту секунду, когда они сделали финальный оборот, вылетела из тела служанки. Та упала на пол без сознания.

— А она очнётся? — Данте неуверенно покосился на Эу, лежащую у его ног, как мешок с опилками.

— Да, она просто в обмороке. Очнётся беспамятной. Ведь ты применил Ритуал Забвения и немного восстановил ход истории.

Она первая выпила зелье и уложила руку на часы Риллеу, кивком велев Данте сделать это же.

— 24 декабря 1755 год! — выкрикнула Октавия, когда ладонь Данте оказалась на часах. — Особняк де Видаль!

И они снова куда-то полетели.

========== Глава 22. Барракуда ==========

Масляные фонари бросали отсветы на крыши домов, а мостовую запрудили кареты и толпы горожан, что несли в руках свёртки, коробки и картонки с рождественскими подарками и сластями. Кучера то и дело прогоняли зазевавшихся на дороге пешеходов щёлканьем хлыстов или криком.

Такая картина развернулась перед Данте и Октавией, когда они, невидимки, материализовались у особняка, тёмного и чопорного, укрытого от суеты улиц за каменной оградой. Деревья вокруг были украшены гирляндами, а на калитке висел венок из остролиста с вплетёнными в него красными яблоками. Вот оно что! Сочельник!

Данте с Октавией просочились сквозь ограду и наткнулись в саду на тегу — гигантскую чёрно-белую ящерицу. Она притаилась под кустом и глядела на них в упор, но Данте усомнился, что рептилии могут видеть призраков.

В гостиной, заставленной дубовой мебелью, шли приготовления к Рождеству: горничные в чепцах и белых передниках натирали до блеска паркет; смахивали пыль с тёмных, расшитых кручёным шнуром, портьер; расставляли всюду канделябры со свечами; развешивали гирлянды на перилах лестницы, широченной и устланной коврами. Дворецкий — старичок в ливрее и перчатках — наряжал гигантскую ель яблоками и орехами, обёрнутыми в позолоченную бумагу, пряничными звёздочками и сердцами, иногда отвлекаясь на раздачу приказаний:

— Беа, аккуратнее с фарфором, на котором нарисованы лебеди! Это семейная реликвия!

— Рита, не испачкайте праздничную скатерть! Упаси господь, сеньора Эусебия обнаружит хоть пятнышко. Головы тогда нам не сносить!

— Глория, натирайте паркет лучше! В нём должны отражаться не только свечи, но и наряды гостей, будто в зеркалах!

— Можно подумать, они этих гостей пригласят! — фыркнула молоденькая горничная, чьё симпатичное лицо уродовали оспинки. — «Рождество — семейный праздник и нечего посторонним делать в этом доме!» — хозяин вечно так говорит. А потом они удивляются, что их все считают нелюдимыми да побаиваются сеньориту Виситасьон замуж брать.

— Ох, юной хозяйке сейчас не до замужества! Она такая рассеянная теперича, не удивлюсь, если пропустит даже собственные похороны! — крикнула худосочная служанка, натирая паркет с таким усердием, что пот с неё лился градом.

Но под взглядом дворецкого — брови его подпрыгнули над очками — умолкли и та, и другая сплетницы.