— Презренный негодяй, отвечайте, что именно вы слышали?

— О, моя госпожа, слышал я абсолютно всё, — скорчив гримасу подобострастия, Райнерио начал раскланиваться, едва не тычась носом в хозяйскую юбку. — Правда, я не всё понял, но это не важно. Главное — мы с вами, сеньора, теперь навеки связаны особыми тайнами. Ведь этот старик принёс вам яд, которым вы хотите отравить вашего сынка, сеньора Ландольфо, чтобы он не соблазнял сеньориту Софию Мендисабаль. А кто же поспособствовал тому, что ваша красивая головка придумала такую великолепную идею? Конечно же я! Не передай я вам то письмо, вы бы и знать ничего не знали о том, как ваш сынок вероломно рушит ваши планы, моя госпожа, — Райнерио оскалился так, что нижние зубы его коснулись верхней губы.

— Ваши выводы близки к истине, Райнерио, хотя не совсем верны, — повела бровью Кассия. — Но они могут меня скомпрометировать, если вы проболтаетесь кому-либо.

— Ой, что вы, сеньора! Я — могила! — он перекрестился. — Вот вам крест, я никому не выдам ваших тайн. Зато могу помочь аккуратно провернуть это дело. Ваш сынок отойдёт в мир иной столь тихо, что никто даже не заметит. Но, естественно, я не стану делать этого бескорыстно, слишком большой риск, — снова улыбнулся он по-шакальи.

— Я и не сомневалась в отсутствии у вас бескорыстия, — передразнив его оскал, Кассия лицом напомнила Данте гиену. — Чего же вы хотите за молчание? Деньги? Земли? Драгоценности? Повышение в должности?

— Пожалуй, для начала я предпочту деньги, — Райнерио смотрел прямо на неё, не мигая. — И вас.

— Что-что?

— Вас, — повторил он с запалом. — Я хочу, сеньора, занять тёплое местечко в вашей постели.

— Как вы смеете мне такое предлагать?! — Кассия перешла на крысиный писк. — Я, может, и не сама доброта и милосердие, но мужу верна. Я — благородная дама, я чту семейные устои и не занимаюсь развратом. Никто и никогда ещё не сомневался в моей добродетели. Я верую в бога, в конце концов! Ах, что скажет мой духовник, если я заведу интрижку с простым секретарём? Мой муж, конечно, далёк от идеала, но не настолько же, чтобы я опустилась до любовника-плебея!

— Смотрите не пожалейте об этом, сеньора. Я знаю о вас многое и как враг буду опасен. Лучше нам поладить.

— Вы… вы… вы мерзавец! Какая наглость! Не смейте меня оскорблять этими гнусными предложениями! Я велю Ладислао, чтобы он выбросил вас на улицу! — двинув Райнерио по физиономии сумочкой, Кассия побежала к дому.

Секретарь даже не покраснел. Ухмыляясь, он крикнул ей в спину:

— Я буду ждать другого ответа, сеньора! Уверен, вы передумаете!

Когда взбудораженный Данте вернулся в комнату Салазара, тот вытворял нечто — варево, приготовленное им, загустело и превратилась в вязкую серебристую массу. Уложив на пергамент овальное зеркало в раме (оно заняло половину стола), Салазар вывалил на него готовую субстанцию, аккуратно разровнял и начал колдовать, выполняя руками замысловатые комбинации, вычитанные им в древней-предревней книге. Целый час ушёл на эти манипуляции, и с каждой новой серебряная масса будто втягивалась в зеркало. Наконец она полностью исчезла и колдун водрузил артефакт на подставку. Теперь, стояло ткнуть пальцем в стекло, как оно, подобно озёрной глади, начинало пузыриться.

Взяв другое, маленькое зеркальце, Салазар обсыпал его розоватой пыльцой фей и отнёс на балкон. Произнеся несколько мудрёных слов, он активировал большое зеркало и стал наблюдать в нём, как плывут по небу облака и летают птицы — всё это происходило на улице, за спиной Салазара.

«Так вот чего ты придумал! — смекнул Данте. — Сварил зеркало, что умеет шпионить! Твою бы фантазию да в мирное русло!».

Вероятно, это зеркало и было предком того, с которым общалась Эстелла. Значит, теперь Салазар может подглядывать за любым человеком — достаточно подсунуть тому зеркальце, обсыпанное пыльцой фей.

«Я даже знаю, кому ты хочешь его подбросить, — фыркнул Данте. — Вот только как ты встретишься с Софией, если в этом доме каждый первый — заговорщик и предатель?».

К вечеру Салазар, наконец, изволил выйти к ужину. Но до столовой не добрался, замерев у приоткрытой двери кабинета, где между Леопольдо и Ладислао велась любопытная беседа. Данте, сев на настенный канделябр, тоже навострил уши.

— Отец, я думаю, наш план входит в активную фазу. Мы с Абелем отлично поладили и завтра идём в театр на нынче модное представление с куклами-марионетками. Я попробую завести с ним разговор о Софии Мендисабаль и уговорить его посвататься к ней побыстрее, — вещал Леопольдо. — У мамы не останется выхода, и она одобрит мою женитьбу на Октавии, ведь она не захочет потерять шанс прибрать к рукам Национальный банк.

— Всё же это рискованно, дорогой сынок, — Ладислао был настроен скептически. — Ваша мать непредсказуема и упряма, как мул. Да и Мендисабалям нужны титулованные женихи. Кассия целыми днями только об этом и говорит. Если что-то пойдёт не так, вы лишитесь обеих невест, а запасного плана у нас нет.

— Вы преувеличиваете, отец, — Леопольдо успокаивающе похлопал его по плечу. — Ну что может пойти не так? У нас идеально продуманный план.

— Например, вмешается ваш брат, — справедливо заметил Ладислао. — Вы ведь сами говорили, что он недостойным образом положил на Софию Мендисабаль глаз. Он может соблазнить её тайно, наградить фамильным проклятием, и тогда плакал не только ваш брак с Октавией, но и Национальный банк в качестве приданного — никто не захочет породниться с семьей, в которой живут колдуны.

— Не волнуйтесь, отец, этого не будет. Для таких хитрых замыслов Ландольфо слишком глуп. Он умеет только хамить и огрызаться. Он не сможет управлять банком и претендовать на Софию Мендисабаль, в которую влюблены лучшие женихи вице-королевства. Ну подумайте сами, мой невежественный брат — соперник Абеля де Чендо-и-Сантильяно, который не только умен, но и образован, и воспитан, и в наследство получит Торговый дом. А что получит в наследство Ландольфо, если всё состояние нашей семьи перейдёт ко мне, а он доживёт лишь до тридцати трёх лет?

Резко умолкнув, Леопольдо едва успел пригнуться — в его голову полетела напольная ваза, которую Салазар поднял в воздух, чуть поиграв пальцами. Она ударилась о стену и разбилась вдребезги, засыпав осколками ковёр. Леопольдо оторопело перевёл взгляд с фарфоровых черепков на Салазара — тот, багровый от ярости, стоял в дверях.

— Вы с ума сошли? — первым очнулся Ладислао. — Вы чуть не убили родного брата!

— И поделом, — буркнул Салазар — его так трясло, что он еле говорил. — Поганый сукин сын!

— Я полагаю, ты что-то услышал и как обычно всё не так понял, — начал оправдываться Леопольдо. — Ты вечно чего-то недопонимаешь, что поделать, такой уж ты уродился…

Когда у Салазара с волос посыпались искры и он, щурясь, толкнул грудью Леопольдо, тот спрятался за дубовый шкаф.

— Я не убью тебя, мерзкий трус, потому что не хочу на гильотину, — процедил Салазар; очи его налились кровью и отдавали алым — сейчас он походил на разгневанного вампира. — Но я объявляю тебе войну. Готовься, братик!

И он покинул кабинет. Стремглав взбежав по лестнице, ворвался в спальню и упал ничком в кровать. Всю ночь Салазар бил кулаками в подушку и грозился распотрошить Леопольдо, как индюка.

Утром, вскочив ни свет, ни заря, он оседлал Невесту и отправился в Монастырь апостола Симона, при котором располагалась и мужская семинария. Одноэтажное длинное здание было выстроено квадратом и отгорожено от мира живой изгородью, такой густой, что сквозь неё не проникал свет. Монастырь находился на отшибе, в отдалении от Буэнос-Айреса, рядом с крохотным, заросшим травой водоёмом.

Но красоту местности оценил только Данте — любитель природы. Салазар плевать на это хотел. Он долго трезвонил в колокольчик у входа, пока не явился монах, наголо обритый, в коричневой рясе, подпоясанной верёвкой. Он пригласил Салазара во внутренний дворик, а чёрная птица насторожила его — монах глянул на неё сурово.