Вдруг дверь открылась, и в раздевалку вошел мужчина в белом полотенце на бедрах. Его шкафчик был рядом с моим, и он его открыл. Если не считать того, что мы были разного пола, то картина напоминала сцену в бассейне, я только пришла на сеанс, а мужчина уже поплавал. Мы посмотрели друг на друга.

«Вообще-то это мужская раздевалка», – сказал он улыбаясь. А потом протянул мне руку. Это был интеллигентный мужчина лет сорока. Он был совершенно не похож на человека, которого могло занести в это место. В его взгляде были доброта, ум, романтика. Я стояла в лифчике и чулках, держа в руках снятое платье. Он что-то взял из шкафчика и ушел.

Я обернулась в полотенце и вышла в фойе. Дамы сидели вокруг стола в трусах и лифчиках. Они о чем-то говорили, сопровождая речь активными телодвижениями. Их руки и головы плавали в густых клубах табачного дыма. Я взяла стакан сока и села радом. Юная полуголая негритянка с грудью, похожей на яблоки, целовала взасос только что вошедшего мужчину средних лет в кашемировом пальто с портфелем. Поджарая женщина немного за тридцать с узким задом и сигаретой в зубах показывала присутствующим новую татуировку на лобке, отогнув до самой промежности черные спортивные трусики отличного качества. Вновь пришедшие дамы раздевались. Одна, сняв все, кроме трусов, нагнулась всем телом вниз, чтобы застегнуть ремни на босоножках, ее широкая задница в красных кружевных трусах напоминала сердце, которое вот-вот должна пронзить стрела Амура. В общем, здесь были все свои.

«Господи, скажи, что я здесь делаю?» – думала я. И хотела было уйти, но, чтобы не мучиться потом в догадках неизвестности, решила досмотреть этот спектакль до конца. Нас пригласили в зал для развлекательной программы. В центре – шест, по периметру диваны. Я увидела моего знакомого из раздевалки и села рядом. Программу вела взрослая высокая дама в черном бархате и блестках. Она предложила присутствующим познакомиться и сыграть в игру: «Пусть каждый по кругу скажет кто он». Когда подошла моя очередь, я сказала, что я космонавт. У шеста пыжилась вялая малолетняя стриптизерша, танец которой мог возбудить только подростка. Я расстроилась, мои надежды на интересный вечер почти растаяли.

«Ну все! Я улетаю на свою планету», – сказала я своему новому знакомому, собираясь на выход. «Может, вы останетесь? – ответил он, – после танца я хотел предложить вам кальян и шампанское. У меня сегодня юбилей».

Я так удивилась, что осталась. Это был мой первый романтичный вечер с мужчиной. Мы сидели на полу в полотенцах у открытого окна, пили шампанское и курили кальян. Слева от нас, за окном, стоял теплый осенний вечер и тишина старого московского двора, погружающегося в сон. Справа – полуголые люди, ждавшие своей очереди, чтобы совокупиться в единственной уединенной комнате. Мужчина оказался генным инженером, любителем театра и человеком с фантазией. В этот день ему исполнилось сорок лет, и, согласитесь, не каждому придет в голову встретить его таким образом. Я рассказала про свой любимый театр в Москве и «Бред вдвоем», который я обожаю. Он пообещал пригласить меня в театр. Мы попивали, покуривали, посматривали в открытое окно, смеялись, и я совсем забыла, зачем сюда пришла. Не знаю, что случилось, но эта романтика стала тем ключиком, который на сегодня запер вход в мое влагалище. Да и тупое совокупление в уединенной комнате было бы слишком примитивным, а я не хотела портить такой необычный вечер банальностями. Генный инженер оказался человеком тонким и понимающим, словно прочитав мои мысли, он попросил в подарок на день рождения мое тело для массажа. «Только массаж, не более, – сказал он, – это будет для меня лучшим подарком».

В совокупительную комнату стояла очередь. Боже, как печально, что люди лишены фантазии и так зажаты. Прийти в такое место и ждать пока освободится кровать за закрытой дверью, когда вокруг столько свободного места. Не проще ли снять комнату в отеле? Мне понравилась идея стать подарком на юбилей. Она дала полет моей фантазии, усиленной шампанским и очередью из стеснительных развратников.

Я встала, забыв про полотенце. Десяток глаз уставились на нас, а Генный инженер чмокнул меня в родинку на животе. Раздались аплодисменты. Я почувствовала себя на сцене, где я была всем сразу – сценаристом, актером, конферансье и декорациями. Я отодвинула от себя именинника и вышла в центр комнаты.

– Ты в порядке? – крикнул мне вслед виновник торжества.

– Я? В полном! – я прошла мимо глазеющей очереди. Взяла лежащие в углу неизвестно чьи босоножки в стразах и надела на себя. В центр зала я возвращалась, чеканя шаг острыми каблуками.

– Ого! – выкрикнул двухметровый лысый мужик. Он стоял в очереди первым, но сразу забыл, зачем.

– Э! Ты куда смотришь, – заорала его спутница, грудастая блондинка в розовом белье.

– Господа! – я похлопала в ладоши. – Кто-нибудь из вас знает, что такое любовь?

– Любовь или влюбленность? – крикнул неизвестно откуда взявшийся умник.

– Да какая к черту разница? – раздался второй голос. – Бред все это!

– Ти-ше-е-е-е! – скомандовала я, подняла вверх ногу и покрутила в воздухе сверкающей босоножкой. – Любовь и влюбленность – это огромная разница.

Опустив одну ногу, я тут же подняла вторую ногу и крутанула ей в воздухе. Стразы сверкали в свете уличного фонаря.

– Вы что, онемели? Говорите, раз начали! – лысый схватил нашу бутылку шампанского и глотнул.

– Влюбленность… Хм! Это импрессионизм.

– Ты рехнулась? Совсем мозги прогуляла?

– А ты смешной! – я притопнула ногой, впилась в лысого взглядом и подняла перед собой ладонь, как будто держала в ней бокал шампанского. – Представь! Я вижу мужчину, – бокал сделал круг перед его лицом. – Он мне безумно нравится. Безумно! Я его почти не знаю, но это не важно. Не имеет никакого значения! – я провела указательным пальцем по бедру, доставая воображаемую кисть. – Я беру краски и начинаю рисовать! la impresión! Ты меня понимаешь?

– Нет! – покачал головой лысый, как под гипнозом.

– Я рисую мужчину! – я сделала пальцем-кистью несколько мазков в воздухе. – Он лишь мое впечатление. Выдумка! Какой он на самом деле, меня не интересует. Я наслаждаюсь! Понимаете? Наслаждаюсь! – я покрутила в воздухе пальцами в красном маникюре. – Пульсирующие вибрации, искрящиеся чувства, лучики света на его коже. Легкость! Едва заметная улыбка! И никакой глубины, никаких проблем. Только пастель! Нежный и сладкий зефир, – я замолчала и уставилась на лысого.

– Ну-ну… А любовь – значит реализм? Ведь так? – он прищурился и показал, что раскусил меня.

– Конечно нет! – я расхохоталась и резко стала серьезной. – Это было бы безнадежно скучно. – Потом покрутила головой, щелкнула пальцами и добавила, что любовь не может быть скучной.

– Хватит умничать, говори уже! – вспылил он.

– В ней все перемешано! Это модерн! И еще черт знает что!

Очередь глубоко вздохнула, а лысый отвернулся к окну и сделал вид, что ему надоело это представление.

– Смотрите же! – крикнула я и села на шпагат.

Он подпрыгнул, его голова выехала вперед и застыла. Я продолжала, сверля его взглядом.

– Мужчина! Сильный. Властный. Широкий лоб, мощные скулы. Уже объелся зефира, – я хмыкнула. – У него свое представление о женщине. Он лепит любимую на свой вкус. Берет ее тело и выгибает так, что ее нос упирается в ее же задницу. Меняет местами руки и ноги! Рука становится ногой, нога – рукой и так далее. Вот так! – я выпрыгнула из шпагата, опрокинулась в лихой мостик, выкинула ногу вверх, а руку – в сторону.

– Дорогая, тебе же неудобно? – подбежал ко мне потрясенный именинник.

– Конечно неудобно! – проговорила я с той внятностью, с какой позволяло мое положение. – А ты думаешь, его это волнует? – я ловко поднялась, ноги снова раздвинулись в шпагате. – Или так! Женщина! Любит! Страстно! Она хочет слиться с любимым полностью. Без остатка. Поглотить! Ее рот раскрывается, губы становятся влажными и тают. И растут, растут! И вот мужчина по сравнению с ними кажется ма-а-а-аленьким, – я прищурилась и показала пальцами его размер. – Маленьким и очень сладким. Я беру свою любовь и несу к тающей пропасти. А-а-ам! – я облизнулась и бросила воображаемого мужчину в свой красный рот.