Да, в крепости нас ждали - сам Ут-Фубер с сыном и еще два ратника, все одеты крестьянами. Соммнианса не было. Никто нам с порога руки не вязал, комендант поступил хитрее. Он увел меня в верхнюю залу для доклада обо всем случившемся, а там оказались еще люди, которые и скрутили по рукам и ногам.
Признаться по глупости своей, но я до последнего мига верила словам лесничей, что тут нас ждут люди, готовые выслушать и простить. И правда была о слабости - Аверс больше месяца был в плену, я не так давно только встала от болезни. Не выжить нам было в разгар зимы, нужна была помощь, убежище.
- Оружейник ни в чем не виноват, - успела сказать я, - он даже не знает о том, что я сделала... У меня есть бумаги цаттов в замен...
Комендант, сощурившись на свет факела, смотрел, как мне затыкают кляпом рот и молчал. Потом кивнул, и меня, словно мешок, потащили в темноту замкового коридора.
Глава девятнадцатая
Тяжелые были дни, тяжелее прочих. Только не для сердца, а для тела - пока были земли занятые цаттами, везли меня тайно. Тройка крестьян, крытый обоз, лошаденка. Связанную, меня прятали у днища в плоский ящик, обложенный сеном. На стоянках выводили к огню, не развязывая рук, поили, кормили, отводили по нужде. Долгое время никто не хотел со мной говорить, и только когда нас провели через границу на свои земли, и прятать в ящик перестали, сын коменданта нехотя развязал язык.
По целым дням мы проводили вместе, как пленница и соглядатай, трясясь по дорогам до первого крупного города. На вопросы "Что с Аверсом?" и "Где Соммнианс?" Домто не отвечал, а вот что готовится мне - рассказал.
Ут-Фубер хотел восстановить свою честь и свое положение перед его величеством, и потому меня с такой заботой везли в столицу, не давая ни замерзнуть, ни оголодать. Добычу бумаг и пленение предателя он поставит себе в заслугу, и судить меня будут королевским судом. Хотя сам Домто удавил бы меня своими руками с большим удовольствием. Так он говорил.
А я думала... Расскажи я все оружейнику, быть может, он придумал бы лучший выход. Но мне стыдно было признаваться, и решение, предложенное Аникой, казалось лучшим. Теперь мы снова в разлуке, и уже я в плену, а не он. На ночных стоянках я подолгу не засыпала, надеясь, что в этот раз услышу конский топот и увижу Аверса, догнавшего обоз, чтобы спасти меня. На каждой стоянке я придумывала - как бы оставить след, но за неимением ничего, не могла ничего и придумать. То, что он меня не оставит, я не сомневалась. Лишь бы только нашел. А отбить у трех человек легче, чем после у стражников королевской тюрьмы.
Но Аверса не было... Дни за днями проходили, сменяя друг друга - снегопады, расчистка дороги, селения, переправы по льду. Горы остались далеко позади, уступив место болотистому замерзшему полесью, лугам с одинокими деревцами, небольшим холмам.
В первом же городке Ут-Фубер направился к местному совету, чтобы выпросить в сопровождение еще охрану и довольство. Печать, которую комендант тщательно прятал, выдавая себя за крестьянина, теперь красовалась на пальце и давала ему полномочия.
В городе мы задержались на три дня, и сбежать мне не удалось - как бы я ни высматривала такую возможность. И Аверса не было. Когда на одной из следующих стоянок Домто поймал мой взгляд, направленный в сторону ушедшей дороги, то сказал:
- Можешь его не ждать. Отец не глупец, чтобы дать тебе возможность улизнуть. Считается, что оружейник был убит при налете цаттов, когда сопротивление ловили, вот так и будет доложено. - Он хмыкнул. - Так что едва мы выехали из Шуула, оставшиеся должны были вывести его в лес и убить, оставив труп без погребения.
- Ты лжешь.
- Отцу лишние беды не нужны. Если у вас дела сердечные, вы оба так и будете спасать друг друга от смерти. Но только не в этот раз. Он уже мертв, а тебя повесят в столице на главной площади.
- Ты лжешь!
Он сидел недалеко, так что я дотянулась и лягнула. Домто в ответ пнул меня сильнее, и выплеснул миску с ужином в снег. Мне хотелось кинуться прочь хоть ползком, лишь бы сбежать, но двое ратников из городского сопровождения, подняли из сугроба, и связали еще сильнее. Теперь почти весь путь я проводила не одна, а с кем-то из стражи в седле, и ни днем, ни ночью с меня не спускали глаз.
Но отчаянья и слез не было. Домто мог сам верить, во что говорил, но я его смерти не чувствовала. Если бы это случилось, небо и земля поменялись бы местами, и я бы сердцем знала, что моего оружейника нет в живых. Я знала!
К воротам столицы и к воротам дворца гонцов послали раньше, чем мы сами туда прибыли. И потому, не увидев городских улиц, я попала сначала в закрытый воз, где меня привязали к кольцам, а потом и в маленькую холодную камеру, где сковали кандалами. Спустя пару дней, стража отвела меня мыться, дав сменить одежду и обувь на чистое, с чужого плеча платье. Зачем, я узнала лишь тогда, когда меня вновь повезли в закрытом возу и вывели на замковый двор. Через кухни, черными ходами, меня ввели в покои, где с рук на руки тюремные сторожа передали дворцовой, и та довела уже до маленькой залы, завешенной гобеленами.
У узких витражных окон на возвышении стоял два резных стула и столик для шахмат. Один человек сидел спиной, а второй лицом - немолодой полный мужчина. Всякая его морщинка, складки губ, веки говорили об усталости и нежелании чего-либо. Он глянул в мою сторону и махнул ладонью. Стража ушла.
Я никогда не бывала в столице, не бывала во дворце, и конечно не видела короля вживую. Но мне попадался в руки королевский золотой с его профилем, так что долго гадать о личности не пришлось. Передо мной был именно он, а не иной высокий вельможа двора.
Я поклонилась со всем почтением, какое мне позволяли скованные руки и ноги.
- До меня доходили слухи о некой одаренной в языках, что служит в Неуке. Этот замок был истинным оплотом. И Ут-Фубер один из моих доверенных лиц, поставленный там, не оправдал этого доверия.
Король замолчал, передвинул фигуру, и его оппонент передвинул свою. Я не заговаривала, памятуя о том слова мне еще никто не давал. На возвышении справа и слева стояли на треногах чугунные пиалы, полные горящих углей. Мне так хотелось сделать хоть шаг ближе к теплу.
