- Не знаю точно. Не помню, если и был об этом урок. Время вроде как работает ловцом момента. Смысл бежать к ходу и прорываться к человеку, если не поймана эта грань - здесь и сейчас. Пограничник всегда приходит во-вре-мя. Но про материю ничего не скажу. Тут у меня глухо. У папы спроси, как вернется.

  Ника вздохнула и сменила тему. Поделилась, как выхаживала собаку, и что это она не дала ее отвести в приют. Рассказала, как ее умотали показаниями, что похититель оказался человеком, про которого никто и никогда не подумал бы плохого. И что часть ее вины есть в том, что так доверчиво попалась на просьбу о помощи. Мол, где-то то ли котенок застрял, то ли щенок, сам не выходит, а залезть - рука большая. А там емкость с горловиной узкая, у баков выбросили.

  - Сказал, что подъехал на машине мусор из машины выкинуть, и услышал. А я, дурочка, не всполошилась, что людей нет, бетонный забор мусорку от двора загораживает, и его авто в двух шагах стоит.

  - Кошмар. Не могу и представить, что тебе пришлось пережить. Столько времени в плену, в багажнике, в подвале...

  - В больнице с психологом разговаривала, теперь уже не кажется таким страшным, отработала травму, как та говорила. Урок на бдительность получила на всю жизнь.

  - Его уже осудили?

  - Нет. Медики решают - псих или не псих, а полиция дособирает улики и показания. Главное, что он пойман.

  Мне захотелось вернуться к теме службы и особенностей наследников, но я не могла сообразить - что же еще можно выяснить у Ники, чтобы уложить в голове общую картину. А девочке явно наскучила не только та тема, но и напрягли воспоминания о похищении. Она стала бойко расспрашивать меня про то, как я живу, чем занимаюсь.

  Когда из подъезда вышла мама девочки и подошла, я вспомнила, что ее зовут Айри. Август окликнул ее в тот день в больнице, когда она примчалась к Нике, но познакомиться с ней помешала сама ситуация. Красивая женщина с правильными чертами лица и волосами, пересушенными рыжей хной. Аж царапнуло, жалко стало, что густоту и длинную женщина испортила таким обращением.

  - Это Ирис, та самая!

  - Нужно было раньше найти вас и сказать "спасибо".

  Не самое комфортное положение, когда благодарят и хвалят тебя так много и с такой искренностью. Я не знала - куда уже деть глаза, и неловко заворачивала беседу на взаимную радость знакомства, встречу, и оправдывалась:

  - Простите, мне еще столько нужно успеть! Я побегу к старосте!

  - Хорошо. Как Август вернется, будем ждать вас на семейный ужин.

  Желание

  Открыть коробку оказалось страшнее, чем я думала. Можно, как есть, стоя на стуле, дотянуться, приподнять крышку, нащупать чехол с инструментом, и все. Но ведь там - многое. Мои осколочки, память, иная жизнь. Я все же сняла ее полностью, открыла и взглянула на то, что лежит сверху. Листы из дневника. Дата, неровный от тогдашнего волнения почерк, первые слова - неверия и восторга "Я беременна!". На секунду скрало дыхание, но не накатило ни слез, ни приступа удушья, как раньше.

  - Можно и не сегодня, - осторожно послышалось от Юргена.

  - Сегодня.

  На экране светил "живой огонь", стул поставили на самом свободном месте, чтобы не сорить на мебель или постель. Юрген снял футболку и сидел просто так, не укрытый ничем, а стричь его я собиралась на сухую.

  - Доверяешь?

  - А что, уши можешь отстричь?

  - Больше года ножниц в руках не держала.

  - Ладно. Аптечка на верхней полке кухонного стеллажа. Если что.

  Я включила весь возможный свет - и верхний, и кухонный. Юргена спросила шутя, не испытывая ни сомнений, ни тревоги - я знала, что делать. Руки все прекрасно помнили.

  И как же это оказалось приятно - когда Юрген такой послушный, а я трогала его голову, чуть наклоняя в нужную сторону, пропускала пряди сквозь пальцы, разделяла их, расчесывала, тугим щелчком состригала кончики. У него даже линии роста волос были красивыми - что у лба и висков, что у шеи. Несколько раз я задевала пальцами шершавую щеку, чуть потемневшую от небритости, и отчего-то смущалась этого.

  Он не чужой мужчина, пришедший клиентом в салон, а мой, близкий. И прежде, естественно, я касалась и его волос, и лица. В губы целовала. Сейчас-то что? Широкие плечи, длинная шея, под гладкой и бледной кожей рельефом выделяются тонкие мышцы и крепкие связки, выдавая сухую силу, поджарую. И, будь она проклята, - температура. В Юргене словно заперли стихию огня, и к нему хочется прижиматься, - зачерпнуть тепла и энергии.

  Не получало стричь быстро. Наоборот, медленнее, чем нужно. Мне слишком нравилось, слишком много удовольствия приносил процесс. Осмелев, под прикрытием "нужно для дела", я лишний раз расчесывала ему волосы пальцами, а не расческой, наслаждаясь тем, как податливо скользят сквозь них черные пряди. Состригала еще миллиметр, то здесь, то там, осторожно поглядывая - не устал ли сидеть так и терпеть манипуляции.

  Я сдула приставшие к шее волоски, а он зябко вздрогнул.

  - Кисточки нет. Еще минута, и будешь свободен.

  Поцеловать бы его. В шею, в висок, за ухом, а ладони спустить ниже, к ключицам, к грудине, где тонкая ниточка шва. Память о жизненном испытании, шрам, металлические скобы, заново замкнувшие грудную клетку. Почувствовать бы сердцебиение под ладонью.

  - Все.

  Юрген ушел в ванную, я подмела, протерла полы и вернула стул на место. Сполоснула и убрала инструменты. Сейчас по плану - ужин. Как выйдет, так вместе приготовим макароны с сыром и соусом.