Юрген заварил чай себе в кружку и в вымытый термос, собрал бутербродов на завтра, приготовив так, чтобы утром закинуть в рюкзак и бежать. Вернулся на свое место и закрутил в руках новую банку растворимого кофе.

  - О чем задумался?

  - Что ты больше любишь пить - чай или кофе?

  - Пустой кипяток. Но это недавно, а так - чай.

  - Тебе понравился вечер?

  - Понравился.

  - Кофе на лавке, хлеб на ужин, километры пешком?

  Он сидел рядом, и я качнулась, легко ударив своим плечом его плечо:

  - А что не так?

  - Хочу тебе угодить и порадовать. Хочу, чтобы тебе рядом со мной хорошо было. Хочу услышать твое "хочу", если догадаться не получится.

  -Лучше и быть не может, Юр. Вот как получается, так и идеально. И догадываться не нужно - не смогла зайти в кафе, так и сказала. Ты же взаимно скажешь мне, если вдруг, что тебе по душе, а что нет?

  - Скажу.

  - Юр... а можно спросить? О личном.

  - Конечно.

  - Где у тебя импульс откликается?

  Юрген удивленно приподнял брови. Не совсем об этом ожидал вопрос, и судя по общему выражению лица, не думал, что это может быть неизвестно.

  - Разве не у всех?..

  - Покажи где.

  Он приложил ладонь к левой стороне груди:

  - От сердца, откуда же еще? Это же вызов.

  - Никогда ни с кем не говорил, не обсуждал, не слышал - как у других?

  - Трудно представить, что можно взять и начать выяснять, откуда у людей идет желание, или жажда, или... не знаю. Одновременно интимное и простое, как физиология.

  - А у меня в солнечном сплетении. Староста говорит, что у всех прочих, насколько знает, - здесь.

  Чуть задев кромку футболки, я положила пальцы на яремную ямку у Юргена, и опять ощутил разницу температур.

  - Я ледяная или ты аномальный?

  - Я аномальный. С рождения вечные тридцать семь и два, редко, но так бывает. Хочешь сказать, что мы выбились из общего ряда пограничников? Все, кто на сбои вылетел - тоже?

  - Катарину еще не спрашивала. А Германа как раз собираюсь спросить об этом же.

  - Лучше я сам спрошу. Мы вроде как друзья, а тебя он не знает...

  Руку он так сразу не отпустил, прижал своей, ловя и задерживая тот момент, что я к нему прикоснулась. Да, вслух не спросишь у человека, откуда идет желание или жажда... а почувствовать можно. Юрген ни слова об этом не произнес, а глубина дыхания изменилась. И меня задела. Что-то значимое было в том, что я первая взяла и тронула его таким чувственным жестом - кончиками пальцев к шее. Не на себе показала, а на его теле.

  По инерции разговор еще ушел на несколько фраз, а после Юрген взял и поцеловал меня.

  Катарина

  - Все еще нездоровится?

  - Нет, почему вы так решили?

  - Румянец у тебя, Ирис, прямо лихорадкой горит. Не температуришь?

  Староста позволил себе проявить заботу, приложил ладонь ко лбу, помычал, опять предложил чай с медом или настойки.

  - Душно немного.

  - Душно? Сейчас форточку приоткрою.

  Не в воздухе было дело, а в том, что я никак не могла вырваться мыслями из вчерашнего вечера. Позднего вечера.

  Не любила я Юргена, не сходила по нему с ума. Нравился, был приятен и привлекателен, только-только разбудил притяжение. Далеко до страсти, далеко даже до полного телесного отклика на его ласку, и он меня нечуткостью не попрекал. Не зацикливался на том, чтобы услышать от меня хоть один лишний стон и не добивался всеми правдами и неправдами более сильного объятия. Юрген никак не показывал, что ему хочется равных чувств. Если бы он только знал, насколько правильно поступал! Давал свободу испытывать то, что испытываю - сколько могу, не заставлял притворяться, не обижался и не разочаровывался.

  Господи, но как же мне было стыдно за другое! Юрген и себе разрешал не врать в том, что чувствует. Он говорил, что хотел, касался где хотел, в любви признавался, - никакой осторожности. В постели страха спугнуть меня, как дикого зверя, не существовало. Юрген был ласков, но вместе с тем так откровенен, что я не могла избавиться от смущения даже сейчас - когда наступил другой день. Сердце кидало в трепет от осознания - вот, как он меня любит, вот, сколько я могу подарить наслаждения мужчине, даже такая. И было стыдно за свою жажду - слушать. "Мало! Еще! Говори!" - у меня сердце об этом вопило и чаще билось не от поцелуя в губы, а от услышанного "любимая", "милая", "мой мотылек". И в мыслях не отпускало, жгло душу присвоенным счастьем.

  У старосты я договорилась встретиться с Катариной - ей здесь нужно было листки сдать, и она с утра прислала четыре сообщения подряд: "Куда пропала?", "Где задания?", "Мне уже некуда себя деть!", "Еще болеешь?", и я в ответ отзвонилась.

  Хозяин дома разговорами не отвлекал, обсуждал что-то с супругой по домашним делам. Силой воли я заставила голову переключиться на другое. Сидела на кухне старосты, тянула чай с душицей и начинала беспокоиться, поглядывая на время - где эта Катарина, и почему она опаздывает уже на двадцать минут?