Агафья, наблюдавшая в окно за Деей и Глебом, осталась довольна их взаимоотношениями.

«Ну, вот, кажется и Дея повеселела. Может, и не сразу, но, кажется, они придут к согласию… во всем…» – порадовалась она про себя, провожая взглядом покидавшую двор машину.

По пыльной проселочной дороге, джип несся навстречу своему неизвестному будущему, мимо небольшого поля, поросшего рожью; густого леса, полного загадочности, где под сенью деревьев было тихо и свежо; живописной полянки, утопавшей в море ромашек, душистого клевера, окруженной курчавыми зарослями; красивого ручья, с пологими бережками. Несмотря на скорость автомобиля, картинки вдали оставались неподвижными – это были горы, не такие торжественно высокие, как на Кавказе, но тоже по-своему прекрасные, отливавшие малахитом леса. Если получасовая тряска напрочь и отбивала желание о чем-либо говорить, то молчаливую возможность Дея использовала по-другому – упивалась очарованием местного ландшафта… Небо, с пушистыми, небрежно повисшими на нем облаками, бледнело. Если приглядеться, то можно было заметить легкое кристальное мерцание, едва их касались лучи, поднимавшегося солнца. И казалось, когда они растворятся совсем, исчезнет прозрачный вход в другие измерения. В них воображение черпало вдохновение! Легкий ветерок, играючи разбавлял волшебство утренней свежести чарующим ароматом трав, еще не подсушенных жарким солнцем, превращая воздух – стихию интеллекта, мыслей царство – в мощный магический инструмент. Видимо и птицы чувствовали это чародейство – не смолкая пели, перебивая друг друга, при этом перелетая с одного дерева на другое, вдруг резко взмывали ввысь, снова опускались и исчезали в звенящей зелени листвы. Различные бабочки – пестрые, однотонные, с какими-то дивными неземными узорами – порхали парами и поодиночке с цветка на цветок, переполняясь радостью и счастьем. Всё живое своим движением и голосами заполняло природу. Казалось, что все способные дышать и двигаться не только трепетно наблюдали красоты лета, но и спешили, как можно больше впитать его, запечатлеть, и у каждого были свои методы, и свой набор возможностей…

Глеб внимательно следил за дорогой, крепко сжимая, своими сильными руками, штурвал новенького автомобиля. Но не машина была сейчас для него главной фигурой. Его внутренности пульсировали от радости и счастья, что он наедине с ней, пусть, даже и несмелы его первые шаги в этом направлении…

«Черт! Черт! Черт! – неожиданно пронеслось в мужской голове. – Я же обещал себе держаться от неё подальше… Похоже она сама есть та сила, с которой мне не справиться.… А если вновь повторится…»

Горчевский украдкой взглянул на Дею, поглощенную созерцанием природы. Хотел, было, он отделаться от мыслей, в которой молодая женщина занимала большую их часть, играла основную роль, да не тут-то было. Он вспомнил, сколько раз просыпался среди ночи и бисер пота, как пузырьки взволнованной воды покрывали все его тело, от того, что снилась она. Как перехватывало его дыхание, каждый раз, когда Николай Романович, мимолетом, упоминал о дочери. Сколько трудов ему стоит сейчас, встречаться с ней, говорить, и при этом держать дистанцию.… Миновав еще одно поле, небольшую липовую рощицу, попутно окунувшись в незабываемое благоухание соцветия, джип выехал к Ардыгели и по мосту выскочил на другой берег, на асфальтированную дорогу. Наконец, перестало трясти и рукотворное достижение современности представилось ровной, уложенной по последнему слову технического прогресса, дорогой, превратив её в совершенство, что позволяло до Нейвы домчаться быстро.

Дея взглянула на Глеба.

– Мне показалось, что в вашей жизни амазонит, каким-то образом оставил след? Я не права?

– От чего же – правы.

Во мне… живет змея воспоминаний,

Недвижно спит она под бурями страданий,

Но в безмятежный день терзает сердце мне, – улыбаясь отшутился он строками Адама Мицкевича, взглянув на спутницу.

– Ну-ну…

Того змея воспоминаний,

того раскаянье грызет…

– поддержала Дея весёлый тон строками Пушкина.

Горчевский весело рассмеялся. Было видно, что все, происходящее, на данный момент с ним, доставляет ему удовольствие. Ей же понятно, что он не хочет и не готов делиться своим тайным.

«Что ж, пусть так! – подумала Дея. – В конце концов, у каждого свои скелеты, в его собственном шкафу…»

Больше она не стала о чем-либо спрашивать Горчевского. Лицо его было чуть напряжено, но незнающему этого человека, показалось бы каменно-спокойным. За темными стеклами очков, скрывался взгляд, устремленный вперед, в тоже время, способный выдать думы Глеба. При каждом их движении, он еще с большей силой сосредотачивался на дороге. Ему хотелось спрятаться от тех мыслей, которые сейчас копошились в голове, словно червь в осенней листве. Одно Горчевский знал точно, что не хочет ни внимать им, ни принимать их.

Через пятнадцать минут въехали в небольшой и старый городок со странным названием Нейва, сохранивший в себе тот безупречный дух былого, что так нравится нам сейчас, когда мы касаемся прошлого.

Низкорослые, одно и двухэтажные, постройки перекликались со старинными особняками, горделиво выпячивающими свой изумительный фасад, утопая в пышной растительности. Короткие улицы и улочки, плавно соединяясь, вели в следующий переход, и так было бесконечно, отчего казалось, что улиц здесь великое множество, и все они запутанные, напоминающие паутину. Население примерно в пятьдесят тысяч и обилие улиц, улочек ничуть прибывших не смущало, да и городок от этого свою самобытную прелесть не терял. Напротив, глядя на нескончаемое движение людей, приходила на ум только одна святая истина – движение – это жизнь. И все же центр у него был. На нем то и находилась городская ратуша. Ну, хорошо, хорошо, пусть здание Администрации района, хотя сути это не меняет. А по выходным площадь заполнялась торговыми рядами и отдельными лотками со всевозможными товарами. Нейва, как провинциальный городок, ничем особенным не отличалась в своей этой обыденной жизни от других таких же малых городов со своей неповторимой историей и исключительным прошлым. У первого встречного постового Горчевский уточнил направление.

– Порядок в танковых войсках, – весело сказал он, вернувшись в кресло водителя.

– Не уж то так все весело?

– Именно! Прямо знаменитость наш Михал Михалыч! Этот постовой, то же оказался его родственником.

Дея рассмеялась.

– И кем же приходится постовой?

– Племянником! Так что, нам велено еще один ПРИВЕТ передать.

– Не так уж это обременительно.

Короткие улицы провинциального, но чистенького городка быстро привели путешественников к заветной цели. Старинное здание красного кирпича видно было издали. Без лишней вычурности и помпезности, он скромно хранил в своем облике задумку архитектора или быть может, учтено и исполнено пожелание бывшего хозяина.

Фасад его отделан необычным орнаментом, и это было единственным украшением трехэтажного здания, бывшего аристократического особняка с большими окнами.

Автомобиль Глеб остановил напротив входа в Государственный Архив, о чём свидетельствовала табличка, прикрепленная к стене здания. Дея вошла первой, следом шел Горчевский, о чем-то размышляя.

– Вы к какому специалисту идете? – спросила пожилая женщина, сидевшая за письменным столом, перекрывавшим вход в длинный коридор.

– А-а, простите… – начала было Дея, так как не сразу обратила внимание на нее и немного растерялась от неожиданного вопроса.

– К нам просто так нельзя. Не положено! Нужно записываться заранее.

В коридорах здания стоял гул, будто гудел пчелиный рой. Люди негромко переговаривались, а движение совершалось не просто суматошливо, а озабоченно беспорядочно. Одни ходили из кабинета в кабинет, другие сидели на лавочке возле двери, кто-то списывал образец, кто-то тут же заполнял бланки. Эта суета отвлекала внимание, так что заметить сразу маленькую женщину, да еще такой значимой должности, как дежурный, было вполне естественным.