– О-о-о-она плоха-а-ая, дурна-а-ая, из глу-у-убин взыва-а-аю к ней, господи-и-ин… Вене-е-еда! Вене-е-еда! – ужасно застонала голова. – Дайте мне к ней…

– Говори, где ее можно найти, и мы сделаем так, что вы соединитесь.

– За-а-а-а Дуной, за Старой Гнездицей, к се-е-е-еверу направьте стопы свои… Там, там Дружица-а-а-а. Та-а-а-ам…

Гантульга улыбнулся, поцеловал Милоша в окровавленные губы. Натянул на голову край мешка, завязал ремень.

– Дай ему!

Послушный слуга бросил мешок так, что тот покатился под ноги Булксу.

– Он боится боли. Выдави из него все, что нужно. Ступай, отомсти за моего отца. Выбей Дружичей и приведи мне маленького сына Милоша.

Булксу ударил челом, рукой на ощупь потянулся за мешком с останками Милоша, отступил спиной вперед.

Каган развернулся, взял на руки Гантульгу как ребенка и направился к юрте. Всюду, где он ступал, опускались головы, наклонялись топоры и копья, бунчуки и шапки.

За большой юртой Булксу вышел на всадников, ждущих у ее входа. Это не были хунгуры или союзники – даугри или угорцы, – были это лендичи высоких родов и обширных волостей. Нынче уже не горделивые, нынче уже не конные и не оружные, но сломленные, согнутые тяжестью поражения. Побитые и покоренные.

Группу возглавлял высокий мощный мужчина с орлиным носом, черной бородой, в сварнийском шишаке с бармицей и с железными бляшками на кольчуге. Когда Булксу проходил мимо, он как раз снимал с пояса меч. А потом пал на колени, покорно, как пес, ожидая, пока каган решит принять у него клятву. За ним стоял старик в обшитом мехом плаще, с лысоватой головой, держа станицу – хоругвь, украшенную деревянным, тупо глядящим во все стороны Трибогом. А дальше стоял на коленях отряд воинов, усатых и бородатых, с головами, бритыми под горшок, в кольчугах, кожанках и сюркоттах.

Будь у Булксу больше времени, он бы увидел, как на его глазах творится история, а палатин Старшей Лендии Драгомир бьет челом и приносит клятву кагану хунгуров. Но голова в правой руке Булксу напоминала об обязанностях. Он шел к юртам, шатрам, туда, где у двухколесной повозки, запряженной каурыми лошадьми, ждала его жена Конна и сын. Маленький, всего шести весен Могке, что выставлял нетерпеливое личико в малахае над бортом.

Булксу подошел ближе, осторожно положил мешок на повозку, а потом сам туда вскочил. Поцеловал и обнял жену. Схватил и поднял Могке. Целовал, прижимал к груди, а в глазах его светилось счастье.

– Могке, малыш мой. Мой сынок, моя душа, жеребенок мой, – шептал он. – Могке, отцу твоему дали важное задание. Отец твой выслужится кагану, а милость падет и на тебя тоже. Может… займешь свое место в юрте по правую руку от владыки?

– Долго тебя не было, – сказала жена.

Булксу поставил сына на повозку.

– Нужно ехать. Зови рабов, подданных сестер и твоего брата Тормаса. Мне нужны будут силы. Все кони, все мужчины. Пусть аул объединится, словно связка дротиков, пусть станет единым копьем в моей руке. Если удастся, то станем великими. Куплю тебе… рабыню. Коней, новую, лучшую юрту. Тотемы и драгоценности. Заушницы и эти… лендийские обручи на голову.

– Сто это? Папа? Сто это? – спросил маленький Могке, кладя руку на мешок и пытаясь катать его, словно был это набитый шерстью мяч.

– Это наше счастье и слава, сын мой. Не трогай, пусть лежит. А то еще укусит!

– Возвращаемся едва живые, – сказала Венеда. – Лишь заступничеству Ессы можем быть благодарны, что наш пепел не развеял ветер. Но когда мир рушится, когда нет мужа, нет королевства, а дела становятся жесточе, чем бездна Чернобога, Дружица – еще стоит.

– Тут пока не было хунгуров, – сказал Прохор, домарат родового гнезда Дружичей. Толстый, мощный, с длинными прямыми волосами, связанными ремнем. От него исходило тепло, а еще чувствовался запах дыма, потому что они застали его у ям для вяленья рыбы.

– Возьми у меня Яксу. Он едва жив. Пусть Люта положит его спать.

– Мама, я не хочу спать, – сказал мальчик, хотя глаза его закрывались сами по себе. – Мама… я забыл лошадку, где моя лошадка? Где?

– Ты оставил ее в Дзергоне, – вздохнула Венеда. – Град сгорел, потом народец убил моего родственника, Стурмира. И потом пришли хунгуры и выбили оставшихся под корень. Мы едва сумели уйти в леса.

– А-а-а! Лошадка!

– Забрали твою лошадку.

– Тогда я им головы отрублю! – вскинулся Якса.

– Завтра утром. Как выспишься, малыш. Да заберите его, у меня руки отваливаются.

– Я не пойду без мамы, – взбунтовался мальчик.

– Не пойдешь. Люта тебя отнесет, – Венеда с облегчением отдала мальчика служанке.

Спустилась с повозки, приподнимая край истрепавшегося, грязного платья.

– Мы выехали с пятью воинами и тремя слугами. Возвращаюсь одна, с одним едва живым волом вместо лошадей.

– Милостивая госпожа… – начал Прохор. – Дурные вести пришли перед вами. Это правда, что…

– Господин наш, Милош из Дружичей, погиб на Рябом поле. Напав на кагана Горана Уст-Дуума. Убил его и сам пал, посеченный. Не знаю, кто подговорил его на такое безумие. Завтра я срежу волосы, оденусь в черное. Завтра стану выплакивать глаза, хоть и не знаю, дождусь ли его похорон. Все завтра… Если доживем. Веди…

Он подал ей руку, поддержал, когда они шли через майдан прямо к семейному палацию. Дружица выстроена была иначе, чем обычные грады и крепостные башни лендичей. Квадрат палисада окружал майдан, конюшни, кузницы и хаты слуг. Позади, за вторым частоколом, были загоны для скотины, сараи и амбары. А на небольшом холме стоял простой каменный палаций с двускатной крышей.

– Госпожа, я приказал приготовить ужин.

– Натопи баню. Мы три дня убегали из Дзергоня с ордами на хвосте. Чудо, что мы все еще живы, Прохор. Что будет дальше – и не спрашивай.

– Прошу, – толкнул он дверь и провел ее по ступеням вверх, в большой зал рыцарской усадьбы. В очаге горел огонь, вспышки пламени выхватывали из темноты грубо тесанные столы, оловянные и серебряные миски с юшкой, хлеба и лепешки, кувшины с вином, мед в деревянных ковшах. На каменных стенах за лавками темнели шкуры, взблескивали камни в мертвых глазах лесных волков, горных медведей, снежных барсов и трехглазых оленей. А под ними – скрещенные копья, продолговатые рыцарские щиты, топоры и цепы с моргенштернами. Сияла изогнутая, словно змея, Дружица на красном поле. Родовой герб Дружичей.

Из-за стола встал только один обитатель дома – высокий, худощавый мужчина со светлыми волосами, выглядывающими из-под серого капюшона. Инок, монах, опекун и лектор в домашней часовне, привезенный еще Милошем. Увидев его, Венеда вздрогнула, почувствовала, как сдавливает ей грудь. Но не подала и виду.

Он тоже не показывал ничего, шел с опущенной головой, не поднимая взгляда, хотя она всегда восхищалась его красивыми синими глазами.

– Хвала Ессе, госпожа.

– Хвала, Арно. Я рада… – ей не хватило слов, а может и дыхания, – видеть тебя в добром здравии.

– И вас, госпожа. – Он хотел взять ее под руку, но движения их разминулись, Венеда присела на лавку, отбросила платок на спину, позволив, чтобы черная коса упала на правое плечо.

Прислуживала им кряжистая светловолосая женка с короткой стрижкой невольницы; Венеда ее не помнила. Неловкая – гремела мисками, разливала вино на стол, когда подавала кубки. А может, просто почуяла волю, когда весть о смерти господина разошлась среди слуг и невольников. Но кнут Прохора напомнит ей об обязанностях.

– Прохор, говори, – сказала Венеда, едва утолив голод. – Что тут происходит?

– Ты, госпожа, наверняка уже знаешь, что после Рябого поля предатель Мирча Старый затворил Нижние Врата перед недобитками наших и открыл их перед хунгурами. Христин из Ястребной, палатин Младшей Лендии, встал перед ними над Санной. Но погиб с остальным рыцарством. Тогда хунгуры пустили орды, сжигая города и села, забирая тысячи невольников, рубя головы и руша сборы черной магией. Драгомир, палатин Старшей Лендии, не мог обороняться. Выслал послов, бил челом кагану, говорят, что целовал под хвостом его коня и ел дерьмо с руки. Принял власть с недобитками, с кастелянами, жупанами, конюшими, войском и остатками двора Лазаря.