Он шел, спотыкаясь о трупы, о брошенные окровавленные мечи, камни, овечьи и коровьи шкуры, которые ночью служили хунгурам постелью. Шел, потому что признал одного из пришельцев. Высокий худощавый рыцарь с благородным лицом, стоящий среди победителей. В простом шлеме со стрелкой на носу, в крапчатой шкуре снежного горного волка, наброшенной на пластины доспеха. С Белой Цаплей на багряном поле щита. На прекрасном, стройном как танцовщица коне с узкой головой и большими глазами.

Домарат Властович! Королевский палатин, один из сильнейших господ Старой Лендии.

– Вельможный господин! – простонал инок, протягивая руки. – Вы меня не узнали? Я Грот из Ивна, садовник божий! Господин! – крикнул он, видя, что рыцарь хмурится, будто в гневе. – Мы встречались при королевском дворе год назад, на турнире в честь весеннего равноденствия!

– Брат Грот! – воскликнул наконец Домарат и даже хлопнул себя по лбу. – Узнал, узнал! Что же ты тут делаешь? Сдается мне, что мы спасли твою святую шкуру!

– Бегу, как и все. Стану молиться за ваши души Ессе за помощь в спасенье от демонов.

– Не такие уж они и страшные, эти демоны, – Домарат махнул на тела зарубленных хунгуров. – Гляди, и у них есть кровь в жилах. Они люди. А значит, их можно убить железом. Что же ты тут делаешь?

– Шел из Посавы, из сбора, господин.

– А мы едем три дня и три ночи, прямо с битвы, – проворчал рыцарь.

– Это правда, что говорят?

– Правда, правда, – Домарат смотрел в сторону. – Наш владыка, король Лазарь, мертв. Хунгуры отрубили его святую голову, когда он не захотел бить челом их кагану.

– Праотец, убереги нас от зла! – простонал Грот. – И что теперь? Куда…

– Беги, спрячься, где сумеешь, брат. Никто не встанет против них, разве что в Старшей Лендии, под Старой Гнездицей. Да что я стану тебе рассказывать, мы бежим не как рыцари, лендийские властители, а как разбитое войско. Бежим, потому как за нами идет целая хунгурская орда. Не будут милосердны к домам и сборам. Особенно к сборам. Сровняют с землей каждое село отсюда и до Дуны.

– Они прошли через горы? Как это?

– Господарь бил им челом! – крикнул другой рыцарь, в испятнанной кровью кольчуге, с бледными злыми глазами. Он все время трясся в седле, а его непокой, испуг – страх – передавался и коню: тот дергал головой, рвал удила, крутился, вертелся, пытался присесть на задние ноги. – Мирча Старый нас предал! Затворил Нижние Врата перед недобитками с Рябого поля, но отворил их перед хунгурским каганом.

– Не пугай нашего брата, милсдарь Фулько, – проворчал Домарат. – Он и так едва от смерти ушел. Часть орды пошла вперед. Те, что здесь лежат, только предвестники бури. Перешли хребты Санны, идут Подгорицей. Яростны и злы. Меры в насилии не знают.

– Будь проклят Мирча Старый в дому и на подворье! Будь проклят в городе и в поле, сидя, стоя, пока ездит, пьет, работает и спит! Будь проклят так, чтобы ни одного целого члена у него не осталось, – голос Фулько вздымался все выше, переходя в крик, – от маковки до самой стопы! Пусть вывернутся из него внутренности, а мясо его пусть источат черви. Будь проклят он купно с Чернобогом-предателем и Волостом-лжецом. С Продосом, мерзким карликом, и с Ганной кривоклятвенной! Проклят с теми из наших, кто опоздал биться с врагом и не встал на Рябом поле, вызвав ярость врага!

– Хватит уже, Фулько, – успокоил его Домарат. – Бредишь.

– А как хунгурам не быть в ярости, – говорил, как бредил, бледный рыцарь, – когда Милош Дружич убил на Рябом поле их кагана, Горана Уст-Дуума. Убил коварно, не по-рыцарски, притворяясь, что хочет бить ему челом, принести клятву, а сам за пазухой спрятал стилет.

– Ну да, – согласился Домарат. – Дурно он поступил. Хунгурское проклятие на всех нас падет. Кровь за кровь.

– Мы должны покарать потомков Милоша, чтобы королевство не страдало, мы должны убить их или выдать хунгурам…

– Ты говоришь как язычник, Фулько, а потому лучше уж молчи! – отрезал Домарат.

– И что же мне делать? – простонал Грот. – Посоветуй, добрый господин.

– Пехом, да по дорогам, забитым беглецами, ты далеко не уйдешь. Догонят тебя и убьют. Но есть способ. Ищи спасения в сильном, укрепленном граде или в замке. Хунгуры их не осаждают, спешат сильно. Хотят занять столицу, залить всю страну и только потом начнут расправляться с такими вот гнездами.

– Тут недалече, ежели господа позволят, – вмешался молодой оруженосец в кольчужном капюшоне, отброшенном на спину, и с Паношем на щите, – есть большой град, зовется Дзергонь. Мили две отсюда, к востоку от шляха. Недавно его построили. Там будет безопасно.

– Верно. Да ведет тебя Есса, – сказал Домарат. – Но по пути будь осторожен, – рыцарь склонился в седле, Грот увидел вблизи его серые уставшие глаза. – Мы по селам да хуторам дурные вещи видели. Язычество восстало, стоило королевству пасть. Старые боги вспоминаются. Возвратятся и… сожгут сад Праотца, ходя которым, учил он нас закону, когда были мы детьми, – договорил он задумчиво.

– Но не корни, от которых по весне свежим ростком снова возродится единая вера.

– Было бы только кому ее возрождать. Пусть с тобой пребудет удача.

– Господин! – застонал Грот. – Заберите меня с собой! Прошу смиренно.

– Мы идем прямиком к Старой Гнездице, и времени у нас нету. Не беру женщин и братьев, потому что иначе мы бы и за месяц не дошли.

– На коленях молю…

– Нет.

Все надежды Грота рухнули в пустоту. Он хотел отвернуться, однако Домарат прихватил его за плечо.

– Прежде чем меня проклинать, погляди сюда, брат. Погляди и уразумей.

Развязал ремни и откинул клапан сакв, подвешенных через шею коня. Грот заметил блеск золота, смешанный с синим и зеленоватым отсветом сапфиров, изумрудов и жемчуга. Дольчатые листья дуба на тяжелом, обернутом тканью обруче… Слова так и не сорвались с его губ.

– Знаю, что ты не предашь, да и мы успеем уехать далеко. Везу это с поля боя в Старую Гнездицу. Не могу задерживаться дорогой. И теперь ты знаешь, отчего так. Гневош! – вскинул рыцарь голову. – Труби сбор. Нет ни минуты.

Грот бессильно стоял и смотрел, как Домарат, Фулько и остальные панбратья-рыцари собирают оруженосцев и пахолков, как формируют колонну, а потом отправляются на мокрых, уставших лошадях на северо-запад, к Старой Гнездице, увозя в сумах корону короля Лазаря, который милостью Праотца и проклятием хунгурских кривых клинков покинул свое великое и преславное королевство.

И снова он топтал дороги, ведшие на запад, шел среди буро-серой толпы беженцев, толкаемый, гонимый, опережаемый всадниками, повозками и телегами, запряженными низкими мохнатыми волами.

При взгляде на дорогу могло бы показаться, что вся Младшая Лендия, Подгорица, а может, и Монтания высыпали на шлях, убегая от близящейся тучи хунгуров. В толпе были, по большей мере, селяне и невольники – шли целыми семьями в сорочках, рубахах, в плащах, женки в чепцах и с косами, обернутыми вокруг головы, тянули за собой детей. Мужчины волокли узлы с добром, вели бурых коров с увенчанными буйными рогами головами, дети погоняли стада гусей, курей, уток, дорогу забивали целые отары овец, гурты коз, тележки, что волокли смерды и на которых восседали целые семьи. И повозки, редко когда запряженные конями.

Потная, разгоряченная толпа, провонявшая страхом, легко впадающая в смятение. То и дело они миновали лежащие на обочине тела или стонущих стариков, женок, плачущих детей, которые не выдерживали убийственного темпа. Несколько раз, после дуновения ветерка, после взблеска весеннего солнца или далекого ржания лошадей, раздавался испуганный отчаянный вопль: «Хунгуры! Хунгуры!». Тогда вся эта масса рвалась вперед в отчаянном беге, люди спотыкались, топтали один другого, а тех, кто падал, просто давили колесами повозок, семьи бросали узлы и корзины, оставляли животных и мчались к лесу, спотыкаясь, вереща, молясь и плача – и всякий раз совершенно зря. Кочевников пока что видно не было.