Для людей подобных Гриффиту жестоким обстоятельством жизни являлось то, что их боялись и ненавидели за то, с чем они родились. Трамповые пароходы были не для слабых духом, здесь требовалось заслужить уважение суровых и прочных как гвозди людей, зарабатывающих тут на скудное существование. И Гриффиту удалось завоевать авторитет, порой используя и кулаки. Но жалость и сантименты были роскошью, которую я не мог допустить в этом бизнесе, достаточно тяжелом и опасном, чтобы еще и исполнять роль няньки.

— Итак, каков будет ваш ответ?

— Виноват, сэр. Обещаю, больше неприятностей не будет.

Я отпустил его и позвонил Да Сильве. Голова все еще болела, и мне была нужна большая чашка крепкого кофе.

Была середина предполуденной вахты Мак-Грата, и я пришел на крыло мостика с чашкой кофе в руках отдохнуть от утомительной бумажной работы в канцелярии. Ветра не было, и зеркально гладкая поверхность воды цвета яркой кобальтовой сини едва заметно колыхалась на длинной низкой зыби. То и дело летучие рыбы с крыльями, сверкающими каплями воды на солнце,  взмывали в воздух и пролетали футов сто, прежде чем возвратиться в естественную для них среду обитания. Солнце, находившееся только на середине своего пути к зениту, уже нагревало своими лучами открытые стальные палубы и конструкции так, что они обжигали при прикосновении. Я стоял в тени брезентового тента, натянутого над левым крылом мостика, и наслаждался тем легким ветерком, который возникал от десятиузлового хода судна. Слева по борту панорама отдаленного южного берега Борнео медленно уплывала вдаль. Прибрежные равнины и невысокие холмы были покрыты буйной зеленой растительностью, среди которой тут и там поднимались струйки дыма, обозначая поселение даяков. И далее, на расстоянии, виднелись серо-голубые очертания горной, таинственной внутренней части острова.

До сих пор спокойный переход не был богат событиями.

Вольфганг Эберхардт и его жена Амелия поднялись на борт в день отхода и заняли пассажирский "люкс", из которого они выходили на короткие прогулки по шлюпочной палубе рано утром, пока солнце не припекало, или после захода солнца. Еду им Да Сильва приносил в каюту. Судя по внешности, Эберхардт приближался к пятидесяти, это был высокий, начинающий полнеть блондин со светлой кожей и голубыми глазами. Его лицо несло отпечаток как многолетнего нахождения под тропическим солнцем, так и чрезмерного увлечения спиртным. Его жена, напротив, была невысокого роста, миниатюрная, седовласая. Она всегда носила широкополую шляпу или зонтик для защиты от солнца, и ее бледная, почти фарфоровая, кожа служила разительным контрастом с красноватой, продубленной шкурой ее мужа.

Несмотря на все мои подозрения Эберхардт оказался именно таким, каким описал его По. Ничего явно подозрительного в его грузе не было, и все бумаги были в полном порядке. И все же, для состоятельного бизнесмена было весьма необычным путешествовать на борту старого парохода, даже того, который перевозил его груз. Регулярная линия, обслуживаемая судоходной компанией "Бернс Филп", была более быстрым и комфортабельным средством добраться домой в Новую Гвинею. Теперь я имел возможность изучить его вблизи, так как через Да Сильву получил записку, написанную рукой Эберхардта. В ней он просил доставить ему удовольствие отужинать со мной и моими офицерами.

В кают-компании "Ориентал Венчура", как правило, было немноголюдно. Обычно там принимали пищу я, Лотер и младшие помощники, хотя один из них постоянно находился на вахте. Старший стюард, ответственный за все вопросы питания на судне, также обычно ел там. Радиоофицер нес вахту согласно расписанию радиопередач и периодов радиомолчания. Он ел либо с нами, либо в радиорубке в зависимости от расписания. Старший механик со своими ассистентами, хотя и имели право принимать пищу в кают-компании, предпочитали непринужденную атмосферу своей рабочей столовой, где они могли есть, не снимая комбинезонов.

Я усмехнулся, подумав о традициях и церемониях военно-морских кают-компаний, которые были близки Лотеру, с их дурацкими ритуалами, парадной формой, начищенным столовым серебром, безупречными белыми куртками вестовых и посредственной едой, восполняемой изрядным количеством алкоголя. Наш стол по сравнению с ними был сделан на скорую руку. Трамповые пароходы судоходных компаний Гонконга не блистали качеством и количеством пищи, за которую были готовы платить судовладельцы. К счастью, и я, и старший стюард были знакомы со всякими маленькими хитростями, которые позволяли дополнить судовые припасы, и экипаж обычно неплохо питался, если не быть излишне привередливым.

Тем не менее, просьба со стороны Эберхардта означала то, что следовало приложить особые усилия.

В ответ на записку Эберхардта я написал формальное приглашение ему и его супруге, а также проинструктировал всех офицеров явиться в кают-компанию с чистыми руками и в белых рубашках. Затем я обговорил со старшим стюардом вопросы меню. Похоже, он принял просьбу Эберхардта как вызов своим способностям, и поспешил проконсультироваться с коком. Затем надо было позаботиться о напитках. Судовая пресная вода, которую зачастую принимали из не заслуживающих доверия источников и хранили в редко очищаемых стальных танках, куда добавляли немалое количество дезинфектантов, пахла илом, хлорином и угольной пылью. Но, верный своему слову, По снабдил нас несколькими ящиками пива, которые занимали немало места в нашей скромной рефкамере, и изрядным количеством шотландского виски, предпочитаемом Эберхардтом.

Я наблюдал, как Мак-Грат вышел из рулевой рубки и поднялся на верхний мостик взять пеленга ближайших мысов, чтобы нанести место судна на карту. Насколько я мог понять, Мак-Грат и Гриффит помирились друг с другом. Не было видно открытых признаков враждебности, как, впрочем, и особой сердечности. Что ж, вы не обязаны любить человека, с которым вместе работаете. Я плавал с людьми, с которыми при других обстоятельствах я ни за что бы не общался. Сослуживцы по необходимости, как их называли, люди, с которыми ты работал в течение своего контракта, и больше не видел и не желал снова видеть. И было много пьяных, буйных, размахивающих свинчаткой неудачников, маскирующихся под моряков в портах Дальнего Востока. Я сталкивался с такими, которых было бесполезно штрафовать или угрожать им властями. Но, хотя у меня на рукаве и было четыре золотых нашивки, я пробился из самых низов и знал все баковые уловки. Человек, поднявшийся против меня, получал урок. Если он его выучил — хорошо, если нет, то второй раз я был еще жестче. Он платил штраф побоями и кровью, и была вероятность, что власти найдут его валяющимся в припортовой аллейке.

Я считал, что руковожу эффективно и большей частью мной довольны. Оплата справедливая, еда не давала поводов жаловаться, и судно, хоть и старенькое, но мореходное и более комфортабельное, чем большинство трампов военной постройки. Работа была тяжелой, но так было на любом другом судне, старающимся заработать на нерегулярных и невысоких фрахтовых ставках Востока, где слово "конкурент" значило "головорез" и где ценилось не соблюдение правил и постановлений, а их нарушение. Но в этом крылись возможности. Как я уже говорил Мак-Грату, Роудены издавна жили на побережье Кента и имели длинную родословную моряков и контрабандистов — эти характерные черты я унаследовал в полной мере. Я также приобрел что-то вроде репутации капитана, знающего всякую укромную якорную стоянку и каждого нечестного чиновника от Калькутты до Владивостока. Соответствовало это действительности или нет — это я предоставлял судить другим. Не было недостатка в выгодных предложениях от По и других агентов по доставке грузов, о которых не следовало спрашивать и которые нужно было укрыть от внимания таможенных и налоговых органов.