Дилан пустился бы во все тяжкие на вечеринке. Держу пари, он даже оживил бы это место и вызвал небольшое волнение. Звёздный рокер на сборе средств для искусства? Боже мой! Он будет в центре внимания и заставит всё двигаться. Его образ жизни должно быть, капитально отличается от такого. Бьюсь об заклад, там людей не заставляют носить тесные костюмы и неудобные платья, если они не хотят.

Если бы я поехала с ним в Калифорнию, мне было бы удобно. Я могла бы надеть кроссовки, его старую футболку и джинсы. Я могла бы есть, пить и сидеть, не чувствуя, как корсет врезается мне в рёбра. Дилан держал бы меня за руку, мы бы смеялись, и это было бы непринуждённо. Он, вероятно, заставил бы меня сделать что-нибудь сумасшедшее, например, прыгнуть в бассейн в одежде, пока рок-звёзды и супермодели смеялись бы, а потом присоединились к нам.

Может быть, это тоже не моя сцена, но, по крайней мере, я могла бы расслабиться и действительно повеселиться.

Беру бокал шампанского у одного из официантов, но это всего лишь прикрытие. Я уже выпила один бокал, и, несмотря на атмосферу вечеринки, расслабляться не собираюсь. Одно неверное слово может сорвать сотни тысяч спонсорских долларов.

Дилан говорил, что вынужден заниматься тем же самым ради спонсоров тура. Такие разные миры, а проблемы одни и те же.

Я делаю шаг назад, стараясь не вздрогнуть от прострелившей боли в ноге. Приду домой — выброшу эти туфли. Переминаясь с ноги на ногу, вспоминаю о скованности в ногах. Бёдра всё ещё болят от последней встречи с Диланом в воскресенье.

Мы попрощались ещё одним раундом занятия любовью, скорее отчаянным, чем нежным, хотя чувства становились всё более противоречивыми у нас обоих. Мы понимали, что прощаемся, и от этого факта каждого прикосновения казалось мало. Я отчаянно пыталась взять по максимуму. Мне уже было известно, как быстро эти воспоминания могут исчезнуть, и я хотела запомнить их как можно больше, чтобы наполнить свой разум и тело.

Безжалостное признание повисло между нами. Я не просила его остаться, и он не просил меня поехать с ним. Если бы он это сделал, я отправилась бы с ним, и чёрт с ними, с последствиями.

Качаю головой, заставляя себя сосредоточиться на вечеринке, и надеюсь, что моя вежливая улыбка не выглядит слишком натянуто и неискренне. Я ведь должна здесь быть, верно? Мечты сбываются.

Так почему мне хотелось на другую, чужую вечеринку?

Шампанское холодное и вкусное, когда я делаю ещё один глоток, несмотря на моё правило одного бокала. Вижу Блэйна, который еле заметно качает мне головой.

Чёрт. Я киваю, выпрямляюсь и опускаю свой бокал, расслабляясь, когда мой маэстро слегка улыбается мне, прежде чем повернуться к женщине, у которой было слишком много подтяжек лица. Сезон ещё даже не начался, а я уже устала подчиняться.

И самое грандиозное представление ещё впереди.

Тяжесть моего выбора обрушивается своим весом на мои плечи, втаптывая моё посредственное настроение в глянцевую плитку пола.

— Почему ты скучаешь здесь одна? — Пол приближается, понизив голос. Он прекрасно смотрится в костюме, с собранными сзади в его обычный хвост волосами. Он так счастлив при виде меня, что я чувствую себя немного виноватой за то, что на днях смеялась над его машиной с Диланом. В конце концов, это сложный бизнес. Только потому, что он надеялся на что-то большее, вовсе не означает, что я должна игнорировать присутствие друга в симфонии.

Я улыбаюсь и снова беру свой бокал.

— Смазываю голос.

— Оно и слышно, — отвечает Пол, более хрипло, чем обычно. — Просто не злоупотребляй смазкой.

Моргаю часто и кусаю губы, чтобы сдержать улыбку.

Пол даже не понимает, что сказал. Он трет свои слезящиеся глаза.

— У меня разыгралась аллергия от всех этих духов.

— У меня нет аллергии, а голова всё равно кружится.

— Даже самые дорогие духи оказываются чересчур приторными, когда их так много в одном месте.

— Жаль, что нельзя открыть окна или включить вентиляторы.

Он смеётся.

— И испортить чью-то прическу? Да ты мечтательница. Но ты здесь новенькая. Все здесь должны блистать красотой. Ни в коем случае нельзя показывать, что ты устала.

Я переношу вес на другую ногу, пытаясь ослабить давление, страстно желая сбросить каблуки и почувствовать холодную плитку голой стопой. Может быть, я смогу ускользнуть в уборную и сделать это.

— Раньше я бывала на таких приёмах с моим отцом. Ненавижу чувствовать, будто я продаю себя. От этого пиара меня тошнит. Это главная причина, по которой я предпочитаю ансамбли сольной карьере.

— Не любишь софиты?

— Меня волнует музыка, а не слава или известность. Мне плевать, увижу ли я своё имя в таблоидах. — На самом деле, мне кажется, хуже, когда люди хотят всё время знать о тебе. Быть под постоянным прицелом камер утомительно. Интересно, на сколько я могла бы сейчас улизнуть в уборную и пересидеть там? Хотя, мне всё равно было бы мало времени. — Но вечерами, подобные этим, я бы с удовольствием сбежала от всего этого.

Пол гримасничает и незаметно тянет за воротник, как будто тот его душит.

— Я тоже ненавижу такое. Если ещё хоть один человек вспомнит «Йо-Йо Ма», когда узнает, что я виолончелист…

— Слава Богу, я не единственная.

— Ты не выглядишь счастливой по этому поводу. — Он отпивает свой напиток.

— Страдание не любит одиночество, Пол.

— Давай я заплачу, а ты разыграешь припадок, чтобы мы могли выбраться отсюда.

Ах если бы. Хотя мне от части интересно, сколько он предложит.

— Я уже потратила два часа и семнадцать минут. Не то, чтобы я считала. Возможно, доживём до самого конца.

Он кивает кому-то на другом конце комнаты.

— Да, эти вечеринки — как корабли: утонут они, захлебнемся и мы. По крайней мере, Блэйна смоет вместе с нами.

— Он действительно хорош в своём деле. Мне нравится, что он не ведёт себя так, как будто он выше всего. Несмотря на то, что мы все знаем, что он главная достопримечательность, он ведёт себя, как любой другой участник симфонии.

Пол кивает.

— Наш последний маэстро был кошмаром. Он относился ко всему ансамблю так, как будто мы были его личным крестом, вёл себя, словно у него не было времени для нас, и он даже не оправдывался перед руководством.

Каким-то образом Блэйн справляется со всем, даже с некоторой долей изящества, несмотря на то, что время от времени ведёт себя грубо.

— Тогда я рада, что не застала его.

Пол допивает немного янтарной жидкости из своего бокала.

— Я рад, что между нами не возникло никакой неловкости.

Внезапная смена темы разговора застает меня врасплох, но я радуюсь и отвечаю честно:

— Я тоже.

— И ты не скажешь мне, кто этот парень?

— Узнаешь достаточно скоро, — увиливаю я, не зная, что сказать и что думать. Моя жизнь была жизнью обычной девушки полгода назад. Теперь на меня навалились сложности.

— Ну, кто бы он ни был, ему крупно повезло.

От неловкости я начинаю краснеть.

— Спасибо.

Улыбка Пола становится слегка нервной.

— О, лёгок на помине.

Откуда он знает?

— Кто?

— Маэстро. Он приближается. Должно быть, слышал, что мы обсуждали его. Ну или мы слишком застоялись на одном месте, уклоняясь от своих обязанностей, и стали лёгкой добычей. Сделай заинтересованное лицо.

Синхронно наши позы становятся ещё более напряжёнными, и мы поворачиваемся к Блэйну с нетерпеливыми улыбками, готовясь к худшему, что могут сделать только музыканты перед разговором со своими дирижёрами.

Должна признать, что сегодня, когда его тёмные волосы взъерошены, а шампанское придало его строгим глазам нехарактерный блеск, он выглядит особенно эффектно. Чёрный пиджак подчеркивает широкие плечи, а жилет — стройную талию. Искренняя улыбка превращает его из «милашки с потенциалом» в «невероятного красавца».

— Привет, Рэйчел.

— Привет, Блэйн. — Конечно, он подошёл, когда я осталась наедине с Полом — с человеком, которому он велел мне не давать «ложных надежд» и не проводить с ним много времени.