— Там ничего особенного. Старенький домишко, который отремонтировали и меблировали нержавеющей сталью. — Я рада, что он не был в моём доме. Пусть у меня будет хоть одно место без воспоминаний о нём, чтобы я могла превратить его в убежище.

— Знаешь, в пятницу у меня большая вечеринка в Голливуде. Много ужасных типов из индустрии. Куча испорченных поп-звезд, которые ничего не делают сами.

— Звучит ужасно. — Я вздрагиваю, затем вздрагиваю от того, как хорошо до сих пор ощущать его внутри себя.

— Это будет кошмар. Ты должна стать моей парой. Мы сможем убедиться, что никто из них не воспримет себя слишком серьёзно. — Его член снова начинает твердеть во мне — новое чувство, которое заставляет меня подавиться воздухом, потому что на этот раз он возбуждается только моим телом. Его возбуждает мысль о нас.

— А меня вообще впустят? Может, мне уже начинать учиться делать лицо уточкой. — Я пытаюсь поднять настроение, хотя мои голова и сердце кричат ​​от радости и ужаса одновременно.

Дилан касается моего соска тыльной стороной пальцев.

— Мы заявимся туда и напомним им, на что похожа настоящая музыка, и речь не о том, как ты выглядишь. А о том, что она заставляет нас чувствовать.

Я фыркаю.

— Да, потому что ты действительно крут в глазах других, Дилан.

Он хлопает ресницами.

— Приятно осознавать, что я больше, чем просто красивая мордашка.

— Это так, — говорю я серьёзно. И ты заставляешь меня переживать опасные, захватывающие дух эмоции.

Он ложится и крепко обнимает меня.

— На что бы походила наша жизнь, если бы ты поехала со мной?

Как я могу ответить? Как я могу позволить себе представить это?

— У меня были бы проблемы со спиной из-за ревностной борьбы со всеми фанатками, которые постоянно бросаются на тебя.

— Конечно, но это заняло бы всего, сколько, три часа в день? Тебе нравится плавание? У меня есть бассейн.

— Нравится, если подворачивается момент.

— Значит, решено. Ты скажешь своему дирижёру, чтобы шёл нахрен — у тебя отпуск — и поедешь со мной. Ударение на слове — поедешь.

Если бы было так легко. Мысль заставляет меня улыбнуться, но нужно оставаться реалисткой.

— Я же знаю, что ты шутишь. И даже если это не так, у меня выступление в пятницу. — И на всю оставшуюся жизнь. — Это торжественное открытие симфонии, когда множество важных лиц приходит на коктейльную вечеринку, а симфонисты должны развлекать спонсоров болтовнёй.

— Это хотя бы весело?

— Может быть, для кого-то и да. Я же подобное ненавижу. Это заставляет меня чувствовать себя отвратительно, как будто мы очаровываем людей, которые готовы дать нам деньги за то, чтобы мы продолжали играть музыку, которую будем играть в любом случае. Если спонсоры хотят сделать пожертвование, они должны делать это без помпезности и политических игр.

Дилан целует моё плечо.

— У меня такое ощущение, что дело не только в симфонии.

Он с такой лёгкостью читает меня.

— Мой отец постоянно выставлял меня напоказ в таких кругах. Это заставляло меня почувствовать, будто меня похитили или что-то в этом роде. Играющая обезьянка, которая хлопает в ладоши за доллары. Я просто хочу играть музыку.

— Мне знакомо твоё чувство. Иногда спонсоры действуют так, словно мы им принадлежим. Я устаю улыбаться перед камерами, позировать с тем или иным дурацким продуктом, который никогда в своей жизни не использовал, и мне вдруг платят за то, будто я не могу жить без него.

— Они платят тебе за фальш, а мне платят только тогда, когда я могу убедить скучных патронов в том, что наша версия классики — то, что надо.

Мы оба замолкаем, осознавая, насколько далеко на самом деле находятся наши миры, но в некоторых отношениях они абсолютно одинаковы. Мы оба — винтики в механизмах настолько больших, что они могут поглотить нас.

— Пусть это будет тебе моим обещанием. — Поцелуи, которые он оставляет на моей шее, посылают спирали удовольствия прямо к клитору. Видимо, задняя часть шеи у меня является одной из эрогенных зон.

— Да? — притворяюсь дурочкой, ощущая покалывание.

— Думаю, тебе стоит взобраться на меня и использовать мою сперму в качестве смазки.

— Ни одной женщине не понадобится смазка с тобой, Дилан.

— Других женщин нет. — Он дважды толкается в меня, прежде чем выйти и снова перевернуть меня на спину. Его сперма и моя смазка текут по моим бёдрам, как тёплый мёд. Избыточная влажность позволяет ему тереться головкой члена везде между моих ног, скользя по мне, от чего у меня подгибаются колени.

Я улыбаюсь.

— Но я начинаю видеть преимущества твоей смазки.

Он бросается вперёд и требует глубокого грубого поцелуя, от которого у меня кружится голова.

— Залезай на меня.

Больше влажности покрывает внутренние части моих бёдер, когда я широко раздвигаю их, чтобы оседлать его. Он прав, это чертовски горячо, и я хочу этого, хочу больше. Я наклоняюсь вперёд, случайно толкая мои груди ему в лицо.

Дилан сжимает их вместе и облизывает взад-вперёд, уделяя больше внимания моим соскам, заставляя меня снова чувствовать боль от желания заполучить его, прежде чем я осознаю, что могу иметь и то, и другое. Пропускаю руку между нами, направляя его и опускаюсь на каждый твёрдый дюйм его члена, пока мы снова не становимся одним целым.

Дилан откидывается назад, схватив меня за бёдра и прижав к своему члену. Каждый кубик пресса напрягается, и эти длинные, мускулистые V-образные мышцы становятся более выраженными с каждым поворотом его бёдер.

Я хочу запомнить его вот таким. Я сверху, в позиции власти, но он — тот, кто руководит, без усилий направляя меня к очередному оргазму. Он садится и сгибает ноги в коленях, одной рукой дотягиваясь до моего клитора. Другая — вокруг моей киски, покрывает её спермой, прежде чем Дилан вскидывает брови со порочным выражением лица и тянется к моей заднице.

Боже ты мой.

Глава 9

Мои уши гудят от грохота сотен разговоров, которые я не могу разобрать. Если честно, мне всё равно, что говорят. Во всяком случае, большая часть — это претенциозная педантичность или повторяющиеся разговоры об одном и том же. Стопы пульсируют, когда я отхожу в угол передохнуть.

Весь вечер я только тем и занимаюсь, что очаровываю богатых спонсоров. Попахивает дешевым каламбуром на тему поиска покровительства богатенького покровителя, но мне отчего-то не до смеха, я слишком измотана. Плюс эти каблуки убивают меня.

Все участники симфонии здесь, шикарно одетые, потому что, когда ходишь вокруг да около ради необходимости финансирования, ты должен выглядеть так, будто тебе не нужны деньги. Мы усердно работаем со спонсорами, льстим, не будучи очевидными, благодарим, не будучи послушными, подчёркиваем их вклад и значение, стараясь казаться искренними, когда ведём себя так, словно мы зависим только от них.

Их вклад действительно что-то значит для меня, но альтруизм кажется фальшивым, когда в дело вступает лесть. Почему мы не можем просто отпраздновать нашу общую любовь к музыке вместе?

Но это не традиция.

Мы очаровываем потенциальных спонсоров всё дольше и дольше, стремясь получить их покровительство, всю вечеринку заставляя чувствовать себя заманчивыми и щедрыми, не прося их явной финансовой поддержки. Вы никогда не сможете напрямую попросить их о помощи или ослабить вашу бдительность. Каждое слово должно быть выверено и распределено с точки зрения того, что этот человек должен услышать, чтобы вложить свои деньги.

Умножьте это примерно на пятьдесят — количество людей, с которыми я лично переговорила, — и я уже умираю от желания убраться домой.

Интересно, что сейчас делает Дилан? Его вечеринка сегодня вечером, в нескольких милях от меня, как физически, так и по настроению. Здесь снисходительно улыбающиеся дамы увешаны бриллиантами. Мужчины в смокингах, фраках и с развратными улыбками. Я поймала больше одного взгляда, направленного на мою грудь. На его вечеринке тоже будут деньги, но, держу пари, гости более интересные и крутые. Рэперы, музыканты, знаменитости отрываются на свободе, вместо того, чтобы стоять и пытаться показать свои познания в классической музыке и объяснить, какую симфонию лучше играть.