Над крайним от забора барханом вились голуби. Они деловито клевали зерно. Многие наедались до того, что с раздувшимися зобами не могли подняться и, чертя крыльями по зерну, ковыляли в сторону от людей, заваливались.

– Короче. Это расхитители и обжоры, – обругал их Кирка. – С ними надо бороться.

Видать, и правда не впервой занимался Кирка этим делом. Достал из рюкзака старую замызганную сетку и начал растягивать над зерном.

– Ты что, как истукан стоишь? – крикнул он Славке. – Помогай. Колышки воткнём, чтоб сетка поднялась.

Тут Славка быстро всё понял, тем более, что колышки у Кирки были.

Когда набралось порядочно голубей под сеткой, они со Славкой выдернули колья, и голуби забились в ячеях.

– Помогай, – скомандовал он Славке и принялся скручивать головы голубям. Тушки бросал в мешок. Славке было противно заниматься такой охотой, но он, глядя на Кирку, обречённо принялся сворачивать головы красивым, с радужным оперением птицам. Ему хотелось казаться умелым, деловитым, как Кирка, а не слюнтяем и размазнёй.

– Ребята, это ведь птицы мира, – ужасалась Верочка. – Как вы можете? Нельзя!

– Они уничтожают государственное зерно, – ухватила Катерина нужный смысл. – Давай, помогай, – и тоже свернула голову голубю. В Верочкиных глазах стоял испуг, потом возникли ужас и отвращение.

– Я не могу. Они ведь живые. Нельзя! – повторяла она.

– Не могу – не могу. Неженка. Надо! – требовательно проговорила Катерина, хотя вряд ли по сердцу была ей самой эта жестокая расправа.

– Короче – это охота, – завязывая мешок с тушками голубей, проговорил назидательно Кирка. – Благодаря охоте человек выжил. Если бы доисторические люди были такие слюнтяи, как ты, Сенникова, они бы вымерли. Они не только голубей, но и крыс, мышей и лягушек ели и змей. Хочешь жить – умей вертеться.

Конечно, Славка был по сравнению с Киркой неумёха, но он хотел научиться. И ему показалось, что правильные вещи говорит Канин Нос. Славка послушно выбрался за Киркой через лаз в заборе, поддержал доски, чтоб выбрались девчонки.

– А теперь ощипывать их будем? – полюбопытствовала Катерина, которой нравилась эта необычная охота и лазание по заборным дырам.

– А я не могу, я не буду теребить голубей, – запротестовала Верочка.

– Не можешь – научим, не хочешь – заставим, – сурово резанул Кирка, ведя их к железнодорожной насыпи. Опять удивлял он Славку своей практичностью, умением и знанием. «Кирка нигде не пропадёт», – с завистью решил Славка.

В отвале на железнодорожной насыпи подымливал каменноугольный шлак, вываленный маневровыми паровозами.

– Учитесь, пока я жив, – назидательно повторил Кирка и, засучив рукава рубахи, принялся прямо из лужи набирать руками грязь и обмазывать тушки голубей.

Славка, косясь на ловкие Киркины руки, сделал вид, что ему уже приходилось обмазывать глиной голубей. Куколки-кулёмки складывали рядком.

Что теперь прикажет сделать с ними Кирка?

– Перед следующей операцией мы с Ворожейкиным выпивали по сто граммчиков, – сказал Кирка. – Как?

Но никто его не понял.

– Да с вами каши не сваришь, – разочарованно проговорил Кирка.

В глазах Катерины и Верочки светилось любопытство. Что будут дальше делать ребята?

Каменноугольная зола, высыпанная из топок маневровых паровозов, дымилась целыми неделями в отвале, пока не ударяли дожди. Кирка нашёл железный прут от арматуры и, разгребая каменноугольную розово светящуюся золу, стал класть в жар голубиные тушки. Славка ухватил, что надо делать и, найдя железную полосу, тоже стал засыпать обмазанные глиной тушки раскалённой золой.

– Молодчик, – похвалил его Кирка, – Ты меня заменишь. У Славки давно брезгливость сменилась почтением к Кирке, который знал и умел делать то, о чём он, Славка, до этого дня и представления не имел. Вот это человек! Даже Верочка успокоилась и не говорила, что голубь – это птица мира.

– Готово, – сказал Кирка.

Околотив гарь, запёкшуюся глину с пером, сложили испечённые тушки в сумку и вслед за Киркой двинулись к Медуницкому пруду, на берегу которого райцентровские жители справляли по воскресеньям дни танкистов, кооператоров, ракетчиков, железнодорожников – все, что предписывалось календарём праздничных дат.

В субботу здесь было безлюдно. Разложили скатерть-самобранку – две газеты областного размера. Вот тут-то и понадобились соль-перец. Всё предстало в аппетитном виде.

– Не стол, а престол, – похвалил Славка Кирку.

– А я есть не буду, – упёрлась Верочка. – Это птицы мира.

– Да иди ты. Заладила. Птица мира, птица мира, – передразнила её Катерина.

– Тогда мы тебя больше брать не будем, – пригрозил Кирка.

Верочка с испугом покосилась на него и замолчала. Она выложила свой зелёный лук, малосольные огурцы и помидоры. Угроза, видимо, подействовала на неё.

– Может, ты и пить не будешь? – сердито спросил Кирка, доставая из рюкзака «огнетушитель» – тёмную бутылку вина «Агдам». Он ухитрился зубами сорвать пластмассовую пробку и набулькал в зелёную эмалированную кружку. – Короче – по солнышку. Славка, ты первый, – скомандовал он.

Славке не хотелось в глазах девчонок, особенно Катерининых, выглядеть этаким маменькиным сынком, хотя он никогда не пил по-взрослому из кружки, но решился и глотнул. Вино оказалось противным по запаху, но сладким. Морщась, выпил. После выпитого захотелось есть.

– Славка, как ты можешь, – сказала Верочка.

– А вот так, – храбрея, сказал Славка.

Кирка протянул кружку Верочке. Та панически замахала руками:

– Нет, нет, нет. Ни за что.

– Пригуби, – потребовал Кирка.

– Не могу и не буду, – упёрлась Верочка.

– Всё, больше не берём, – заключил Кирка.

Верочка обеими руками взяла кружку, заглянула в неё и сделала глоток.

– Ой, как противно, – и протянула кружку Катерине.

– За тех, кто в море, – сказала Катерина. – За стюардесс! – и храбро опорожнила кружку.

– Это японцы не пьют, – наливая себе, сказал Кирка, – Потому что они жёлтые и косоглазые, а мы белые и широкоглазые. За нас с вами и хрен с ними, – он по-мужиковски дуплетом засадил кружку «Агдама» и ещё добавил, – Теперь и поесть можно.

Голуби оказались вкусными, да и Верочкины малосольные огурчики тоже. Под вино всё шло хорошо. Только Верочка не ела, не притрагивалась к мясу.

– Съешь для расширения кругозора, – говорила ей Катерина.

– Не. Не буду, – отмахивалась та. – Это же голуби.

– Ну немного, – и протянула Верочке голубиную ножку.

– Повторяю. Больше брать не будем, – снова пригрозил Кирка.

Верочка взяла голубиную ножку, начала есть.

– Ну вот, приобщили дикаря к цивилизации, – сказала Катерина.

Видно, вино всё-таки подействовало. Славке стало весело. И вторую кружку он уже выпил безбоязненно. А у Кирки оказалась ещё одна бутылка «Агдама».

– Это вам. А сам я выпью водки, – и бесстрашно налил себе из четушки.

Ели-пили, вспоминали, как Катерина выиграла плюшевого крокодила.

У Катерины было весёлое настроение. Она даже запела:

Тихо вокруг. Кто-то ворует лук.

Грядка пустеет, Верка толстеет -

Вот как полезен лук, – и захохотала. Видно, она слегка закосела.

Славка и Кирка засмеялись. Вот уела так уела. И только Верочка

вдруг вскочила и со слезой в голосе крикнула:

– Никогда я никакой лук не воровала.

– И этот? – подъел её Кирка.

– И этот, – крикнула Верочка и вдруг заплакала. Её обидела не только песня, но и то, что она толстая. Да какая она толстая?! Вовсе не толстая! Кроме того, она вспомнила, как Славка во время похода за лисичками вырвался из её рук и остервенело вытер то место, в которое чмокнула она его. Всё одно к другому. Почему они её презирают и всё время подтрунивают?

– Дура, – крикнула Катерина, – Шуток не понимаешь.

– От дуры и слышу, – огрызнулась Верочка. Ух, какая вредная, оказывается, эта Первозванова.