И не смотрите в резонатор лазера оставшимся глазом, как рекомендует инструкция. Большинство демонов тупые, как мешок с молотками. Это не значит, что они безопасны – компилятор C++ тоже очень «безопасен» в руках увлеченного пятикурсника. Есть люди, которые могут поломать все что угодно, а вычислительная демонология подразумевает очень неприятный оттенок в таких словах, как «антивирус» или «утечка памяти».

В общем, я самым серьезным образом опасаюсь того, что Борис, Пинки и Брейн собираются со мной сделать. (И очень, очень зол на Энглтона, который им это приказал.) Тем не менее приходится признать, что они более чем компетентные кибермаги и не забыли о мерах безопасности. Сущность, именующая себя Рамоной Рандом, – черт, это даже может быть ее настоящее имя, может, так ее звали, когда она еще была человеком, до того, как Черная комната превратила ее в оккультный аналог управляемой ракеты, – соответствующим образом зафиксирована в соседней комнате. В шкафу – перед двумя дырками, которые просверлил в стене Брейн, – стоит треножник с лазером, светоделительной пластиной и термостатическим боксом, содержащим культуру ткани, выращенной из создания, которого и вовсе не должно быть на свете. И все это подключено к плате, которая выглядит так, будто ее придумал Эшер, объевшись ЛСД.

– Все готовы? – спрашивает Брейн.

– Готов, – отзывается Борис.

– Готов, – вторит ему Пинки.

– Вообще не готов! – кричу я.

– Спасибо, Боб. Пинки, как там удаленный терминал?

Пинки смотрит на маленький дешевый телеэкран, подключенный к приемнику.

– Слюни пускает. Думаю, она спит.

– Хорошо. Свет.

На обратной стороне платы начинает мигать диод, и я краем глаза замечаю, что Брейн управляет им при помощи пульта от телевизора. Умно, успеваю подумать я, прежде чем он нажимает следующую кнопку.

– Кровь.

Что-то начинает течь из бокса, шипит на странном соединении на плате, которое вдруг вспыхивает серебристым светом. Я пытаюсь отвернуться, но сияние приковывает мой взгляд, как пузырек кипящей ртути, который вдруг надувается и заполняет весь мир. А потом, будто слепое пятно, растет, охватывает всю голову до затылка.

– Символическая связь установлена.

В нос мне бьет сильнейший запах фиалок, и по спине бежит целая орда мурашек, которые затем все забираются мне в живот, чтобы свить там гнездо.

«Привет, Боб».

Этот голос ласкает мне уши – как бархатный пух на сорванном неделю назад баклажане, знойном, но с гнильцой в глубине. Мне сводит кишки. Я ничего не вижу, только водоворот света, а фиалки разлагаются на что-то неописуемое.

«Ты меня слышишь?»

«Слышу».

Я прикусываю язык и чувствую вкус звука стальных гитар. Рассеянно отмечаю: синестезия. Я о таком читал: если бы ситуация не была такой опасной, это было бы захватывающе интересно. Тем временем моя правая рука напрягается и пытается разорвать изоленту – без моей воли. Я пытаюсь ее остановить, но не могу.

«Оставь мою руку в покое, будь ты проклята!»

«Я уже проклята», – легкомысленно отвечает она, но мои мускулы перестают сокращаться.

И тогда я понимаю, что не шевелил губами, а Рамона – что еще важнее – не говорила этого вслух.

«Как это контролировать?»

«Воля становится действием: если ты хочешь, чтобы я тебя услышала, я слышу».

«Ого».

Светомузыка замедляется, по краям начинает проступать реальность. Такое чувство, будто кто-то вогнал мне в голову железнодорожную шпалу.

«Меня тошнит».

«Не делай этого, Боб!»

Ее голос звучит – или ощущается? – тревожно.

«Ладно».

«Постарайся не думать о невидимых розовых слонах», – мрачно думаю я, и по коже бежит холодок, когда я осознаю последствия. Только что меня забросили в неуправляемый телепатический контакт с женщиной – или чем-то, что выглядит женщиной, – из Черной комнаты, а я такой ботан, что даже не подумал, что нужно бежать отсюда со всех ног.

Зачем это Энглтону? Он же создает гигантскую информационную утечку – если, конечно, мы оба выживем. Как же мне не пускать Рамону к себе в голову?..

«Эй, хватит меня во всем винить! – Я чувствую, что ее раздражает ход моих мыслей. – У меня тоже голова болит».

«Так почему ты не сбежала?» – вырывается у меня, прежде чем я успеваю заглушить эту мысль.

«Мне не дали такого шанса. – Я чувствую горький металлический привкус. – Я не совсем человек. На нелюдей конституционные права не распространяются. Скажу только, что этим ублюдкам лучше надеяться, что я никогда не освобожусь от этого зарока…»

Я чувствую, что сплевываю, и только потом понимаю, что теплые железы у нее в гортани – вовсе не слюнные протоки.

– Боб.

Я ошалело моргаю. Это Брейн. Смотрит на меня из своего заземленного пентакля.

– Ты меня слышишь?

– Да-да.

Я пытаюсь сглотнуть, и ощущение мешочков с ядом у меня за щекой ослабевает. Вздрагиваю. Чувствую след огорчения Рамоны и зловещее хихиканье: клыков у нее нет, просто очень хорошее соматическое воображение.

«Дай я приду в себя», – говорю я ей, а потом пытаюсь послать невидимого розового слона куда-то в ее сторону.

– Как ты себя чувствуешь? – с любопытством спрашивает Брейн.

– А как, мать твою, я себя должен чувствовать? – рычу я. – Господи Иисусе, дай мне ибупрофен или хорошую бритву. У меня голова раскалывается. – Потом я понимаю еще кое-что. – И освободи меня. Кто-то должен пойти в соседний номер и освободить Рамону, и я не думаю, что кто-то из вас, парни, захочет подойти к ней на расстояние плевка – без стула, хлыста и баллончика слезоточивого газа.

Я вспоминаю, как она ненавидит свое начальство, и снова вздрагиваю. Работать с Рамоной – это как ехать в дамском седле на черной мамбе. И это только до того момента, когда мне придется сказать Мо: «Дорогая, они назначили мне в напарницы демоницу».

Ребята не отвязывают меня от кресла, пока не начинает действовать ибупрофен, – вот какие тщательные и осторожные.

– Ладно, – говорю я, откидываясь на спинку и глубоко вздыхая. – Борис, что вообще происходит?

– Это чтобы она тебя не убила, – мрачно сообщает Борис; он явно раздражен – как и я. – И чтобы создать неотслеживаемый канал связи для задания, о котором ты ничего не знаешь, потому что…

Он показывает на лэптоп, и я вдруг понимаю, почему он так раздражен: Энглтон не пошутил, когда написал, что инструкции самоуничтожатся.

– Вот твой билет на самолет, открытый, на ближайшее свободное место. Дальнейшие инструкции получишь на Сен-Мартене.

Он вручает мне книжечку с авиабилетами.

– Где? – я чуть их не роняю.

– Нас отправляют на Карибы! – радуется Пинки, даром что не кувыркается. – Солнышко! Песочек! И надувательство! И нам дали игрушки!

Брейн методично собирает оборудование, укладывая его по частям в большой чемодан на колесиках. Его явно что-то забавляет. Я пытаюсь перехватить взгляд Бориса: он смотрит на Пинки то ли с восхищением, то ли с жалостью, то ли и с тем, и с другим.

– А «на Карибы» – это куда именно? – спрашиваю я.

Борис встряхивается.

– Совместная операция, – объясняет он. – Европейская территория, франко-голландское правительство – нас туда пригласили. Но Карибское море – американское. Поэтому Черная комната прислала нам Рамону.

Я морщусь:

– Скажи мне, что ты шутишь.

Вмешивается другой голос, не слышный всем остальным:

«Эй, Боб! Я все еще тут. Девушку нельзя заставлять долго ждать».

У меня возникает ощущение, что заждавшаяся Рамона может вести себя очень плохо, так плохо, что последствия никакая страховка не покроет.

– Не шучу. Совместная операция. Много возни. – Он аккуратно берет свой мертвый ноутбук и прячет в портфель. – Завтра иди на комитет, возьми протоколы, потом езжай в аэропорт и улетай. Рапорт по итогам заседания подашь потом, когда спасешь мир.

– Уф. Лучше я сейчас пойду и выпущу Рамону из клетки.