–Правда, – серьёзно сказал Кирилл.

–Но что это за правда – не знаю… Читаю – и чувствую, что правда, что всё так, всё правильно. Но когда пытаюсь это объяснить, себе или ещё кому-то, – правда ускользает. Вот когда пишу сочинение: вроде бы всё верно, всё хорошо, умно, толково, красиво – а правды нет, одно враньё. А где правда, где она? Разве она исчезает? Разве она умирает? Нет, конечно, только куда она девается? Я чувствую это, но не знаю, как объяснить. И не хочу ничего объяснять, не нужно это, я просто чувствую, бессознательно чувствую. А у него, у его героев, есть правда. Не всё правда, много всего помимо правды, но и правда есть, та самая правда! Они, его герои, барахтаются в грязи, но в этой грязи есть всё-таки крупицы золота! И одна такая найденная крупица стоит всех трудов, всех сил, всего времени, да что там – жизни всей стоит одна такая крупица! «…страстной проповеди добра для всего человечества» – вот оно: каким бы тёмным, грязным, нищим ни был мир его произведений, над ним неизменно сияет луч света. Всего только луч, но сияет! Ведь не может быть одной только тьмы кромешной, одной только грязи! Не может! Не верю я, что одна только тьма вокруг, не хочу в это верить. И мне нужна такая крупица. Разве нам всем она не нужна? Она нам больше нужна, потому что и тьмы у нас больше! Нужна, только почему мы не ищем? Почему мы слишком многое пытаемся понять умом, а не сердцем? Ведь не умерло в нас сердце, ведь оно живо, оно тоже хочет правды! А мы не слышим его, мы… уже не дети! Мы уже не такие мудрые!

–Мне вообще кажется, что человеку с рождения дано всё, – сказал Кирилл. – Но с годами он начинает это растрачивать. Блажен, кто оставит себе хотя бы частичку того дара, которым был наделён с детства.

Мы пошли дальше. Я боялась признаться Кириллу, да и самой себе, что устала. Устала, бесконечно устала от своих собственных слов, от впечатлений, от той радости, что внезапно подхватывала меня, кружила в своих объятиях, а потом так же внезапно оставляла. Мне хотелось побыть одной, но я шла с Кириллом, и неведомая грусть мало-помалу охватывала меня. Так мы брели, бездомные дети, ищущие крупицы золота в густых сумерках огромного мира.

***

Утром мы попрощались с хозяйкой и, подхватив рюкзаки, направились к выходу из хмурой квартиры. Кирилл, пропустив меня, замешкался в дверях.

–Вот он, настоящий Питер, – сказал он, оглядываясь. – Нищий и гордый.

У Казанского собора мы сели в автобус на Петергоф. Я смотрела в окно, когда пришло сообщение. «Не знаю, где ты и где я. Те же песни и те же заботы». Ты пишешь… И я скоро вернусь. Ты рад?

После тишины и полумрака автобуса Большой каскад с его толпами казался слишком ярким и громким. Мы свернули на боковую аллею, подальше от людей, по кленовой тропинке – к гавани. Мне не хотелось разговаривать, Кирилл тоже молчал. Тоскливо. И как тянется день!

Мы бесцельно перешагивали с камня на камень, а потом уселись под причалом и долго смотрели на розовато-сизые облака, застывшие у воды, на бесшумные метеоры, на чаек, то камнем падающих вниз, то свободно взмывающих вверх. Над нами прощально веяли флаги; дул тёплый береговой ветер. Скоро поедем на вокзал, где ждёт поезд; он повезёт нас домой, оставив на память непонятную книгу и смятую фотографию. А завтра мы будем в Москве.

Автобус мягко катил по асфальту. Я смотрела в окно. Зажужжал телефон. Игорь? «Я люблю тебя». Это написал Кирилл.

***

Солнце светит прямо в крыши,

Отражаясь в позолоте,

И лучом на эшафоте

Иероглифами пишет.

Пишет, как пришли сюда мы

Королём и королевой

Мерить город правой, левой –

Разноцветными шагами –

И над метрополитеном

Шум истории услышать.

Солнце светит прямо в крыши,

Ало удлиняя тени.

***

Я опаздывала. Родители долго и торжественно провожали меня на учёбу, давая последние наставления. Папа просил не разговаривать с незнакомыми. Мама всё сокрушалась, что я опять надела кеды с разноцветными шнурками – и где только мои туфли? Так что двери уже закрывались, когда я влетела в электричку под свисток машиниста. А на вокзале была такая давка, что хочешь не хочешь, а стой вместе со всеми у спуска в метро.

К своему корпусу я бежала со всех ног. На крыльце меня ждала верная Ленка:

–Я уж подумала, ты вообще не придёшь!

Мимо раздевалки – к охране. Махнули билетами, припустили по коридору. Вот и большая поточная аудитория. Пригнувшись, – как скрипят ступени! – забрались на последний ряд. Сели. Достали листочки и ручки. Перевели дух. Подняли головы, огляделись.

Шла организационная лекция, после которой начинались занятия.

–Итак, – говорил мужчина в деловом костюме, прохаживаясь по аудитории. – Не забывайте, что вы теперь лицо нашей передовой молодёжи…

–…сейчас он предложит активно бороться за мир… – хихикнули мы с Ленкой.

–…и вы должны соответствовать гордому званию студентов величайшего вуза нашей страны…

–…от сессии до сессии…

–…наш факультет совсем молодой, но уже зарекомендовал себя как один из наиболее выдающихся…

–А сколько лет мифологическому? – я удивлённо повернулась к Ленке.

–Да уж немало! – прошептала она.

–…и на вас возложена огромная ответственность за политическое, экономическое и социальное будущее России…

–Политическое? Экономическое? – насторожилась я и тронула за плечо девушку с переднего ряда:

–Это какой факультет?

–Управленческий, – ответила она.

Расхохотавшись, мы с Ленкой скатились по ступеням и вылетели в коридор, где ещё долго смеялись, прислонившись к стене.

–А мифологи где заседают? – спросила я, успокоившись. – Я думала, ты знаешь, куда идти.

–Да я вроде смотрела, – Ленка покосилась на дверь. – Нам седьмая поточка нужна.

–А это девятая!

–Ну извини, я же в «инвалидной» группе по зрению, – Ленка махнула рукой. – А вот где была твоя голова?

–Она тоже в «инвалидной» группе!

Мы подошли к седьмой поточке и попали в крошечный тамбур, отделённый от аудитории ещё одной дверью. За створкой виднелся преподавательский стол и часть первых рядов, заполненных первокурсниками. У кафедры стояла декан факультета; рядом, на стуле, сидела, по-видимому, лекторша – первой парой у нас была античная мифология. Мы с Ленкой затихли, и совсем другие, не официальные, а тёплые и душевные слова долетели до нашего слуха.

–…так приятно видеть вас, – проникновенно говорила декан. – Вступительные экзамены позади, но впереди ещё много испытаний, и каждый экзамен, каждый зачёт, надеюсь, будет для вас главным. Удачи вам, успехов, а если будет трудно, приходите, поможем!

Нам бы войти и сесть на свободные места, но какое-то оцепенение охватывало меня при мысли, что весь поток, и декан, и лекторша – и Игорь, главное Игорь! – будут смотреть на нас. Повернувшись к Ленке, я осторожно спросила:

–Может, не пойдём? Всё равно ничего важного на первой лекции не будет…

–А что ты предлагаешь?

–Погулять.

Мы вышли к фонтанам и улеглись на тёплый газон. Я закрыла глаза, и не голуби – чайки летали над нами, а рядом не Ленка – Кирилл, и где-то в стороне шумит Большой каскад. Кирилл… Как ты там? Я ведь нарочно не захожу на форум. Из-за него и из-за тебя. Чтобы он мне писал и чтобы не писал мне ты. Я не думала, что так получится… И теперь не знаю, как быть. А он совсем рядом, за стенкой… Но до чего же не хочется на занятия!

–Что у нас сегодня? – спросила я.

–Какие-то общие лекции… – вяло ответила Ленка: её разморило на солнце.

–Как ты думаешь, это ужасно – прогулять первый же день?

–Ужасно…

–Никогда так не сделаем?

Мы открыли глаза, переглянулись и рассмеялись, а потом, подхватив сумки, пошли к главному зданию. Обогнув его, мы очутились среди яблоневых посадок. Там, откуда мы сбежали, в душном корпусе, шли пары, а здесь, здесь было раздолье, и глаз радовался залитой солнцем листве. Скинув обувь, мы, новоначальные студентки, ходили по тёплой траве, пробуя спелые яблоки, мы собирали каштаны и жёлуди и выкладывали узоры из веток, строя ловушку ускользавшему лету.