- Года три назад сложно было б представить, что осознаешь себя отцом и дедом практически одновременно, – проговорил Эркена.
Раймон перевёл взгляд на мужчину, и подумал о том, что, наверное, этому нежданному теперь уже родственнику ещё сложнее, чем ему самому. Лицо мужчины было уставшим, но счастливым, каким-то отстранённо-безмятежным.
- Да, вы правы… Знаете, хотя бы просто то, что они сейчас с нами, уже даёт нам силы. Я мог только надеяться, что с моим сыном всё будет хорошо – как ни мало он приспособлен к жизни, тем более в этом новом, чужом для него мире, но он взрослеет, все взрослеют однажды, хотя мы, ранни – медленнее, чем вы… Но я даже представить не могу, что значит для вас… Узнать о том, что у вас есть дочь и практически тут же её лишиться, хоть на время, но мы ведь не знали, на сколько времени.
- То, что я понимал, что в этом нет моей вины, глобально не делало ситуацию легче. И теперь не делает. Больше не нужно изводить себя бессмысленной тревогой от неизвестности, но непростых разговоров будет ещё много. У меня как не было слов для них, так нет и сейчас.
- Возможно, вам просто нужно начать разговор, а слова сами подберутся. В конце концов… Обретение семьи – это ведь счастье, думаю, она тоже будет счастлива, что теперь у неё есть отец. Знаете, тут можно многое сказать, про традиции и про кровные узы, но главное ведь то, что вы для неё делали, делаете и ещё будете делать. Пусть вы не знали о ней ранее, но ведь в том нет вашей вины, и даже понимая это, постарайтесь себя в этом не винить. И дайте ей самой сделать выбор – принимать вас или нет. Не продумывайте сценариев вашего разговора, просто сделайте первый шаг.
Эркена отошёл от кроватки, устало потёр лицо ладонями.
- Мир на пороге кризиса, мы на пороге больших перемен в нашей жизни… Можно сказать, что вожжи из наших рук выпали, и события развиваются стремительнее, чем к тому готова наша психика. Но иного выхода у нас нет, кроме как продолжать действовать в водовороте, который мы не смогли оседлать… Это никогда не было легко. И нам останется только надеяться, что им справиться будет легче, чем нам.
Выглянувший из-за двери палаты Вито тихонько, чтобы не потревожить детей, позвал ранни в коридор. Раймон, смущённо улыбнувшись Эркене, проследовал за человеком, коротко предложившим ему немного пройтись. Разговор… Было понятно, разговоров уже было много за последние дни, и будет ещё много – у Люсиллы с этим неожиданно обретённым отцом, и, наверное, у Лорана с ним же… Как многое может измениться за пару дней, и к самым серьёзным переменам заранее невозможно подготовиться, хоть, казалось бы, и настраивал себя на них. Сознанием ранни невозможно представить, что чувствует человек, который не спал двое суток, насколько он вымотан морально и физически, тем более если учесть, что в таком режиме он жил уже несколько месяцев. Однако и ранни знают, что такое усталость, по крайней мере, моральная, что такое нервное напряжение в постоянном ожидании новостей – возможно, не очень хороших. Раймон наблюдал это в течение долгих месяцев, день за днём и ночь за ночью размышляя, как у Вито достаёт сил, и когда эти силы кончатся… И видимо, ему предстоит услышать, что закончились они сейчас. Опустив голову, ранни просто шёл следом за человеком, чувствуя, как сильно бьётся это уже ставшее для него родным сердце, видел напряжённые плечи Вито, и мечтал, чтобы всё наконец было уже сказано. Чтобы наступила пугающая ясность – что с него хватило бесконечного решения чужих проблем, с бесконечным отторжением, неблагодарностью главного, будем честны, источника этих проблем. Разве мало примеров расставаний из-за того, что дети не приняли кого-то нового у отцов или матерей… И говоря честно, Раймон сам уже устал извиняться за сына, пытаться сгладить острые углы. Теперь, когда жизнь Лорана вне опасности, он сможет справиться со всем, и пусть уж небеса упадут сразу, чем будут медленно опускаться, пока не раздавят его ощущением безнадёги, усталости и пустоты.
Вито остановился у лавочки в небольшом саду при госпитале. Раймон, задумавшись, случайно натолкнулся на его спину, на секунду позволяя себе, пусть даже в последний раз, сжать эти плечи, вдохнуть запах этих волос, и уже почувствовать боль разрывающегося сердца. Длинные смоляные волосы, затянутые в хвост, были переброшены через плечо, и Раймон стал перебирать их пальцами, чтобы хоть как-то постараться успокоиться. Он сел напротив Вито, обеспокоенно заглядывая ему в глаза, стараясь, чтобы слёзы, застывшие в глазах, не прочертили розовые блестящие дорожки по щекам.
- Вито… Прежде чем ты начнёшь говорить, позволь мне сказать кое-что. Я благодарен тебе за всё, что ты сделал для меня, я не знаю, как выразить тебе свою признательность… Ты был единственным, кто поддерживал меня всё это время, кто помогал мне, кто держал меня. И, хоть я и понимаю, что ты, возможно, считал это своим долгом, ты вовсе был не обязан… Я даже не знаю как сказать тебе, как много ты для меня сделал…
Голос всё же сорвался, и Раймон, опустив голову, замолчал. Предательские слёзы всё-таки взяли верх. «Вот и всё…» – подумал он, стараясь успокоиться, понимая, что должен был быть готов к этому уже давно.
Вито вздохнул. Мягко говоря, мог ли он ожидать и рассчитывать, что начало разговора будет лёгким и приятным. За эти дни, конечно, если и оставались они наедине, то не до объяснений как-то было, не до разговоров о жизни в общем, жизненная конкретика как-то не давала, ну наверное, не даст и теперь… Но чего он хотел, готов он или не готов, а Раймон тут полностью прав, и принять это придётся, как бы ни хотелось, чтобы это… ну, хотя бы было несколько позже, потом…
- Раймон, я знаю, что вёл себя в последние дни не самым понятным и приятным образом… Впрочем, не знаю, вёл ли я себя понятным и приятным образом когда-либо за эти почти четыре года… И я понимаю, что любой лимит терпения заканчивается однажды, и чаще всего тогда, когда мы к этому готовы меньше всего… Ты не обязан был молчать так долго. Не стоило, совершенно не стоило. Если тебе не нравились какие-то мои действия и решения, тем более если не нравились они все… Я как-то догадываюсь, что то, что я делаю сейчас, может быть уже как-то слишком, но твоё молчание вполне развязывает мне руки, в своей заботе я теряю границы раньше, чем способен задуматься о их наличии. И то, что я предупреждал об этом, тоже меня не оправдывает. Я говорил, что вы мне дороги, что вы часть моей жизни, и да, я распоряжаюсь вами именно как частью моей жизни, важной частью, которая я не могу позволить, чтобы была мне не подконтрольна… Я совершенно не представляю, что я мог бы сделать, по крайней мере, сам, добровольно, чтобы не действовать с вами тиранически и при том чтобы вы остались в моей жизни, если у тебя есть такое решение – я надеюсь на него, но подозреваю всё же, что решения нет, и мне совершенно не хочется слышать продолжения… Но тем не менее, я должен и буду его слушать.
Раймон удивлённо уже минуту смотрел в глаза Вито. Его слова совершенно не вязались с тем, о чём думал сам ранни. Когда мужчина замолчал, Раймон взял его руку в свои, чуть притягивая к себе, прикасаясь щекой к горячей ладони.
- Вито… Если бы я только мог выразить словами всё то, что чувствую сейчас… Но я могу сказать это только на своём языке, а ты не сможешь этого понять, даже переведи я это на земной, на бракирийский, на любой другой. Конечно, я хотел бы думать, что твои расчёты и твои планы на будущее касаются и меня, хотя я понимаю, что я уже мог тебе просто надоесть… Теперь, когда с Лораном всё хорошо, когда его жизнь вне опасности, ты, вероятно, хотел бы освободиться. От этой нервозности, от тревоги, что я принёс в твою жизнь. И пусть ты называешь это хорошим расчётом, взаимовыгодой, или ещё как угодно. Конечно, со стороны, наверное, выглядит это всё прозрачнее некуда, и я не мог найти более выгодный вариант там и тогда, чем сесть на твою шею, обременить тебя своими проблемами, тем паче, что ты их действительно решал, и решал успешно. Я сожалею, что доставил тебе столько неприятностей, но я всё же старался хоть как-то, хоть чем-то тебе помочь. Я хотел бы отблагодарить тебя за каждый день, каждую ночь, когда ты позволял мне оставаться с тобой рядом, жить тобой – во всех смыслах этого слова. Прости меня за то, что я боялся и до сих пор боюсь нарушить твои устои мирной жизни, твои понятия о взаимовыгодном союзе, при котором каждая из сторон извлекает пользу, а остальное не столь важно. Это время, что я провёл с тобой, пусть оно было и тревожным, нервным и не самым лучшим для тебя, но я старался показать тебе… как ты мне дорог. Вито, это прозвучит, наверное, глупо и по-детски, но я люблю тебя.
