- Я-то неверующая теперь, у меня эти иконы так стоят, как картинки. А ты, раз веришь, возьми. Не доска крашеная защищает, конечно, а вера, не умеют люди верить в себя - вот в доску верят… Но если поможет тебе это - так что бы ни помогло, лишь бы живой добралась.
Не взяла.
- Этак мне, может, и Христа, и Богородицу, и святого Николу, и святителя Серафима с собой брать, а то, может, и церковь саму разобрать по бревнышку и в заплечный мешок? Не возьму. Тяжела она, а сила не в ней, а в Боге, а он и в глуши таёжной слышит. Не последняя я Настя в этой деревне, найдёте, кому отдать. А я себе ещё другую икону найду…
Святые отшельники, когда в лес уходили, мало вещей с собой брали, а Бога в сердце с собой несли. Крепка была их вера - и к святителю Серафиму из лесу медведи приходили, не трогали святого, с рук его ели…
Всходящее солнце робко ещё первые лучи из-за кромки леса высовывало, когда выехала она к тракту. Сама не поверила, как увидела, головой даже потрясла - может, мерещится ей снова? Нет, взаправду она эту часть пути прошла. И так радостно, так легко на душе, хоть и помнит - труднейшая часть пути впереди. А хочется в пляс пуститься - ну, Мужик только рад, чувствует настроение всадницы, загарцевал, заржал, выписывая круги по припорошенным колеям. Тише, глупый, рано радуешься, снова нам в лес, на ту сторону, за дикие речки, не все имеющие имена, к болотам, не для нас хожие христианские дороги…
Узкими лесными просеками вышла к Полуденному Ваиму. Может быть, повезёт на какой-нибудь заброшенный дом снова наткнуться? Настя уже совершенно ничего против хоть десяти скелетов в нём не имела, она и не заметит их сейчас, и бояться в принципе уже не способна, усталость, бессонная ночь своё брали, она из седла едва не падала, скоро без всякого морока что-нибудь видеться начнёт… А Мужику - ему хоть бы что, он в избе поспал, теперь бодр, теперь-то пока его умаешь, чтоб поспать дал… Голоден вот - да, с голоду ещё больше зол, на том берегу пощипал торчавшую по крутому склону из-под снега траву, доволен не остался, отщипнул ещё хлеба, и поддался таки на уговоры не беситься, не рваться неведомо куда, не продолжать рыть копытом слежавшийся, подтаявший-подмороженный снег, а продолжить путь. Там поедим. Между двумя Ваимами нашли они такое место - охотничий домик на большой опушке в редколесье. Настя покричала - никто не отозвался. А ведь был кто-то недавно, ещё вьётся сладкий, с ума сводящий дымок… Верно, разошлись охотники на промысел, что ж, жаль, что не у кого спросить разрешения воспользоваться гостеприимством этого дома… Но говорил же дед покойный, в прежние времена законом было, что любой дом открыт для путника, и если нет хозяев - по работам куда ушли - то на столе хоть кринка молока и каравай должны остаться, или хоть горшок каши в печи. В некоторых местах и сейчас этого обычая держатся - а иначе как проживёшь? Ты не накормишь - так и тебя в свой черёд за что кормить? Под навесом у стены небольшая копна сена была, а других лошадиных копыт не видать тут, значит, пешие охотники. Значит, никому другому в ближайшее время не понадобится. Там привязала Настя Мужика, а сама в избу пошла. Низкого полутёмного помещения и не разглядела особо, нашла скамью, рухнула - и как в колодец провалилась.
Проснулась - солнце уже к закату повернуло, над зубчатым лесом стояло. В доме по-прежнему никого не было, печь протопилась окончательно, но нашёлся в ней котёл с мясной похлёбкой, Настя зачерпнула поварёшки две - удержаться никак не возможно, но и больше не посмеет, надо и совесть иметь. А то как девочка в сказке про медведей. Да что ж поделаешь, если неизвестного благодетеля всё нет, чтоб в лицо ему спасибо сказать, а ей нужно продолжать путь? Может, думала она, и не поймёт, что тут кто-то был, не будут у неё уши гореть за такую невежливость. Да нет, куда там. Не заметно, может, что убыло похлёбки, да заметно, что убыло сена - у Мужика другие понятия о вежливости. А главное - следы…
С хозяином она на выходе с полянки столкнулась - выходил из леса, две заячьи тушки и тетерева тащил.
- Здравствуйте, добрый человек, - очень стыдно было Насте, но не могла б она столько часов прождать, даже и знай, что придёт - усталость бы своё взяла, если уж не голод, - я тут это… пока вас не было… Отдохнуть мне очень уж было надо. Вы уж простите…
- Здравствуй, коли не шутишь, - лицо безбородое, но не потому, что обритое, а очень уж повылез волос, несколько длинных жидких седых прядей в отвороте полушубка теряются, лицо непроницаемое, словно обломок скалы, уже немного водой отшлифованный, однако резкие черты - крупный нос, жёсткая складка губ, тяжёлые веки - сохранились, сами глаза светлые-светлые, словно серый мартовский снег, - кто таков, откуда? Нечасто тут незнакомое лицо встретишь, а уж такого юного охотника на таком добром коне впервые вижу… Ты это переживать брось, чай, у меня там сундуков с драгоценностями не было, ограбить-то меня не мог?
Принял за мальчишку… Это не так плохо, подумала Настя. Всё же девице в долгий путь пускаться одной опасней, чем юноше. Улыбнулась, постаралась голосу и выговору Елисейки подражать.
- Не до того мне было, дядя, я больше суток в седле…
- Ну так и чего, уже отдохнул, что ли? И горшок с похлёбкой очистил что ли? Давай-давай, вертайся, и слушать ничего не хочу! Пока при мне не поешь как следует, и с места не сдвинешься! Ты откуда такой? Я тут уж двадцатый год, слава богу, охочусь, всех охотников, что бывают здесь, знаю, и всех мальцов их подрастающих…
- Нельзя мне, дядя, - увиливала Настя, какое там в избу, там шапку снять заставит, а стрижка у неё хоть и короткая, а всё ж не мальчишеская, - дальше мне в дорогу надо, и так уж я это… куда столько спать-то…
- И куда ж ты это так спешишь?
Настя закусила губу, подбирая слова, чтоб лишнего не говорить, и тут уцепилась за сказанное:
- Говорите, двадцатый год здесь охотитесь? Значит, здешние места хорошо знаете?
- Можно сказать, что и хорошо.
- Не укажете ли тогда путь, как поскорее к болотам выйти?
- Ба, так убиваться идёшь? Ещё летом, осенью могу понять, что на болотах делать, места там ягодные, да и на дичь богатые, а зимой туда - я б не сунулся.
- Далеко ль они отсюда?
- Ну, вёрст пятнадцать будет или двадцать, это какой дорогой идти…
- Можете показать ту, что в пятнадцать?
Светлые глаза прищурились насмешливо.
- Не из наших же ты мест… Что ж там такое на болотах этих, чтоб издалека так на них переться?
- Кама в том месте узкая, мне реку перейти надо.
Охотник расхохотался.
- Однако ж, затейливый ты парень… И как тебя, такого молодого и дурного, мамка из дому отпустила?
- Так и отпустила - померла мамка. Отца иду искать. На ту сторону мне, говорю, надо. На той стороне батя мой на промыслах. Не можете указать, дядя - так уж как-нибудь дойду, только не задерживайте, нельзя мне задерживаться. Уж простите, что с вашим гостеприимством так, но нужда приказывает.
Мужчина посерьёзнел.
- Ну, коли так, то другой разговор, конечно… Чего ж не проводить? Доведу. Обожди только, добычу вот закину…
- Так прямо и пойдёте, что ли? - ахнула Настя, не поверив услышанному.
- А чего? Места взаправду хорошо знаю, тут не вру, все стёжки-дорожки исхожены. А без провожатого тут и костей твоих не найдут потом, останется отец твой и без жены, и без наследника.
Насте стало стыдно - не за ложь свою даже, а то, что на ночь глядя дёргает человека в путь хоть не неведомый для него, но всё равно опасный. Может, и разумней ведь, в самом деле, остаться, ночь заночевать, наутро, со свежими силами отправиться? Но словно неведомая сила гнала её, не давала стоять на месте, и Мужик копытами нетерпеливо бил - устать он не успел, а теперь ещё и подкрепился. А ну как, наутро передумает охотник, а она время потеряет? Да и ведь не зовёт она его, не умоляет, вывел бы её к дороге той - всего и делов. Нет же, сам навязался, беспокойство, что ли, за непутёвую голову…
