Ну да, конечно! Есть тут, откуда человеку взяться, одна она тут, дура… Был бы человек - не стоял бы там столбом, голос бы подал, к ней бы пошёл, а это дерево трухлявое, пополам в стволе сломанное. Всё ж не мало Роза втолковывала ей, что нет нечисти никакой, нет ни чертей, ни леших, а есть вот такое, как ей в темноте в дереве человеческий силуэт привиделся. У страха, говорят, глаза велики, и без нежити в лесу есть, чего бояться…
И словно в ответ - вспыхнули жёлтые огоньки на той стороне. Два, четыре… Они? Догнали? Всё же решили на другую сторону идти? Ну, тут-то не до чёрных человеков, не до чертей с кикиморами. Схватила ружьё, прицелилась, наводя мушку между жёлтых злобных глаз. Не стреляла она в том светлом мягком лесу - она-то его только таким видела, выходя из домика и вдыхая восхитительный воздух, наполняющий силой и бодростью до самых кончиков ногтей - ни косуль, ни тем более волков. Ха, смешно б было и сказать такое… Больно ударил в плечо приклад, грохот едва небо на голову не обрушил - училась-то она училась, да мало… Однако ж с коротким взвизгом шлёпнулась туша на чёрный лёд, кажется, скрежет когтей слышен был… Нет, мёртв. Зароились, потом остановились шесть остальных жёлтых огоньков… Следующий выстрел чиркнул по тёмному льду. Злое тявканье рассыпалось по серому льду. Повернули. Не настолько дурные, чтоб с человеком с ружьём тягаться. И слава богу. Второй-то раз могло уже не повезти ей так.
Редкие звёзды выпрыгивали из сосновых макушек и запрыгивали обратно. Подошла она к крайней избе, толкнула дверь - долго не поддавалась. Сыростью, тленом дохнуло. Мужик захрапел, зафыркал - ты куда это меня тащишь, в склеп, в могилу? Дудки! Нет уж, это тебе, мой хороший, дудки, ночевать вместе будем. Если поместишься ты под низким, чуть-чуть макушки не касающимся потолком…
Спички есть, нашлась какая-то ветошь, полешко, чтоб настругать лучин. Нашлось неглубокое блюдо, где всё это разложить, дым в маленькое окошко, в прорехи в крыше выносит. Печку-то не затопишь, развалилась она. Ничего, и так переночевать можно… Настя нашла в углу небольшую кадушку с каким-то зерном, понюхала, предложила Мужику - тот щипнул немного губами, посмотрел на временную хозяйку выразительно, с укором - мол, сама это ешь, в питании вот он очень был переборчив. Потоптался, сжевал лезущую в окошко, что по колено от земли, сухую траву, потом рухнул на земляной пол - решил, раз уж так, предаться заслуженному отдыху. Настя вздрогнула невольно, хоть и знала уже об оригинальных манерах Мужика.
Продолжала оглядывать дом - да, не ждали здесь гостей, на стол не накрывали, постелей не стелили. Ну так что ж, она и сама. Может, найдётся что, что в дороге пригодится. Вот ножик - хороший, у неё и свой неплохой, дедов охотничий, только чуть послабже сказочных мечей-кладенцов, которыми, говорят, камень режется, будто масло. Нашла диво - лук со стрелами, но ни к чёрту, отсырел лук, его просушивать, перетягивать… Перебрала заячьи силки и какие-то копья и рогатины, с которыми и не знала, совладает ли. Можно, конечно, взять вот такую, волку в лоб отлично б было засветить, но не лишняя ли поклажа для рук… Копнула ворох шкур в углу - лучше б не делала этого. Смрад, за давностью лет, уже слабый, а с неожиданности в ноздри ударил. Кости там. В неверном свете от её маленького костерка череп недотлевший гаденько так ухмыляется…
Визгом разбудила Мужика, забарахтал ногами, чуть не опрокинул стол и блюдо с костерком на нём, долго ржал, храпел, фыркал, требуя подать сюда того врага, чтоб забить его копытами.
Ну, и что? Ну, скелет. Он уж мёртвый давно, он не кусается. Видно, таков печальный конец был последнего жителя этой деревни… Или уже позже, такой же вот заблудший путник, как она, забрёл и здесь упокоился? Сколько ж он так… Да неужто столько времени сюда никто не заходил… Страшно, сквернее некуда умереть вот так в одиночестве и остаться без погребения… Что же, мог бы так и дед Фёдор? Да нет, его б деревенские всё равно нашли… Однако ж лежит он без отпевания… кому сейчас отпевать…
Настя села на шатающийся табурет у стола, смотрела то на огонь, то на перебирающего копытами во сне Мужика, то оглядывалась туда, в угол - скелета отсюда, конечно, не видать, и ничего-то не разобрать в груде шкур, только та же неопределённая тьма, что по углам, за развалинами печки, за сундуками с неопознаваемой трухой, клубится. Словно гнездо крыс там… Лишь бы не привиделся ей в этом неизвестном бедолаге дед Фёдор, та ночь дикая, когда ревела она, уткнувшись в пахнущую пылью и полынью шкуру Марты, и то чудились ей вздохи и шевеление с кровати, то чудилось, что прямо сейчас начнёт тело разлагаться, и как в страшных сказках, которыми перекормили её ребята, полезут из него скорпионы, змеи да летучие мыши… Что сказать, прости, кто б ты ни был, добрый или недобрый при жизни был человек, вот и она тебя не предаст земле, не предашь пока что - снега по колено, не время для погребения, ей мёрзлую землю нипочём не угрызть… Может, придёт кто летом, схоронит кости твои, может, найдёт где здесь бумагу какую, как тебя звали-то, и крещёный ли ты был…
Нет, не страшно было Насте в доме с мертвецом, если подумать - так и совсем не страшно. Первое - и не выглядит он уже как мертвец, не опознать в нём человека, мужчина ли был, женщина, молодой ли, старый - не представить его живым. Второе - так словно и не одна, сидит, разговаривает с ним, жалеет его - где-то семья его, потомки его теперь… Хоть помолиться за его душу - может, Господь в милости своей упокоил её и так, может, мытарится она где-то здесь, из-за печки печально глядит на кости свои, на случайную гостью… В доме отца Киприана Настя книги церковные читала, канон отпевания там тоже был, кое-что запомнилось оттуда… Оно ей совсем не по чину, да где здесь взять того, кому по чину… Может, призрит Господь и на её молитву, случай-то тут особый… Так ведь и она безвестной, без погребения, могла б где-нибудь лежать, и случайный путник смотрел бы на щерящийся в бурьяне череп и в голову б ему не пришло, что грустно смотрит на него с того света младшая Великая Княжна…
Так и не уснулось, конечно - какой тут сон. Храпит во сне Мужик - стены трясутся. Ему что, хоть сотня скелетов тут в ряд лежи, Роза говорила, он только лошадиных костей боялся смертно, а остальные для него как и не кости, а так, деревяшки. Потрескивали лучины в блюде, она отстругивала и подкладывала новых. Слышались вдалеке долгий вой и тявканье - у волков нынче свадьбы, а кому невесты не досталось, те бродят по лесу, по двое-трое или поодиночке, рыщут, чью бы жизнь забрать, силу свою доказать… Где-то крылья захлопали, протяжный вяк прорезал ночь - не упомнить, какая птица… Треск у реки в валежнике - лось, может… Голос понемногу крепнет. Посмеялась бы, наверное, Роза сейчас над ней, истово крестящейся и поглядывающей в тёмный, страшный угол…
Что, много б отдала, чтоб к жарко натопленной печи в доме отца Киприана сейчас прижаться? Да… Первую, ну вторую версту вот так на внутреннем своём огне пролетаешь, как выпущенное из пушки ядро - весь мир по плечу, кажется. Стелется под копытами синеватый снег, стелется вокруг зелено-коричневая стена сосен. Но правду это Роза говорила, первое испытание - долготой, самим расстоянием и временем. Однажды и Мужик замедляет ход, карабкаясь на крутой берег оврага, и смертная тоска догоняет, хватает за пятки - куда ты, куда, посмотри, здесь ни жилья, ни следа человеческого, одна ты осталась в тёмном непроходимом лесу, и далёк уже путь, и назад уже не повернёшь - много проехала, так же труден обратный путь, как вперёд. Одолеешь ли? Ох, да, если б было возможно… Если б разомкнуть сейчас веки - и родную спальню свою царскосельскую увидеть, мягкий полумрак, в котором не неведомая жуть по углам проступает, а очертания знакомых и любимых с детства вещей… Ох, да, она б первым делом скинула всю эту одежду, в которую завёрнута, как чучело капусты - под шапкой шаль, под полушубком кофта, под ней поверх рубахи шаль обвязана, под ватными штанами ещё одни вязаные, как выглядит это всё, сложно сказать, зеркала в полный рост в Малом нету и никогда не бывало. Она б сладко потянулась, а потом зарылась в тёплую, дышащую чистотой и лёгким запахом фиалок постель, как следует взбила б свою любимую подушку, свернулась клубочком, поглаживая вышитый вензель, как любила перед сном, накрылась с головой одеялом - никаких волков, никакого леса, никакой дороги, где ни следа человечьего, только заячьи да птичьи… Ох да, если б ей все те недоеденные ею когда-то завтраки - аппетит перебила булочкой, или мясо жирновато показалось - крошки б не осталось на тарелке, капли на дне бокала! Если б ей тот покой, ту безмятежность родного дома, нерушимого семейного круга…
