Не сразу совладав с чёрными, греховными мыслями, Ольга подумала о том, чтоб схоронить себя в святой обители. В самом деле, какой другой путь был для разбитого женского сердца? И колебалась, конечно, и металась - как оставить Аделаиду Васильевну, чью теплоту и привязанность она чувствовала по-прежнему и почти ужасалась ей, одну с Фёдором Васильевичем, разбитым, выпитым горем так, что похож был на призрак себя самого, но и как сметь скорбеть вместе с этой семьёй, чужая ей, принёсшая в неё горе? Господь один может теперь устроить её путь. В уединении, в молитвенном труде душа очистится, умиротворится. Молиться о тех, кого потеряла, о тех, кому не смогла помочь… Ольга часами стояла в полупустом храме - приходила не только на службы, а во всякое время, когда звало сердце, кажется, бесконечно могли литься слёзы, отражая золото свечей и образов. Редко решалась она подойти к иконе святой равноапостольной Ольги, чаще стояла у иконы Пречистой «Всех скорбящих радосте», испрашивая божьей помощи в осуществлении трудного выбора. Наконец, она решилась, и воскресным днём отправилась в Крестовоздвиженскую обитель, которую до этого так и не случилось посетить, хотя очень мечтала об этом.
День был неласковый, вьюжный, холодный. Сколько раз она ни сворачивала, всё казалось, что метель бьёт прямо в грудь, снежная пороша лицо обжигала, ветер норовил сорвать шапку, хватал за полы пальто, пытался забраться в рукава. Будто твердил - остановись, поверни. Не дурной ли знак? Нет, это дьявол искушает, это испытание твёрдости её, дорога к богу дурной быть не может… Начала вполголоса напевать тропарь Честному Кресту, полегче как будто стало. Благо, и прохожих, которые бы посмотрели на неё, как на дурочку, было в такую погоду на улицах не слишком много.
Монастырь сейчас считался как бы недействующим, и много посетителей в нём не бывало. Тем не менее, во дворе стояло два огромных, заляпанных грязью грузовика, и возле них суетились какие-то люди. Они покосились на Ольгу, Ольга на них, никто, впрочем, ничего не сказал, и шагу к ней не сделал.
Разобраться в нынешнем обустройстве и порядках было, конечно, непросто. Ольга сунулась было в одну дверь, но оттуда вышла навстречу женщина совершенно мирского вида и одеяния, с малым дитём, которое едва доставало, чтобы держать её за руку. Она замерла было в растерянности, и тут же в спину её толкнули двое мужчин, корячащих по узкому коридору свежесколоченную, видно, ещё пахнущую стружкой кровать.
- Посторонитесь, гражданочка, и не хочем, а затопчем! Чего ж вы стоите тут, как потерянная? Вам куда надобно? Потому как если в госпиталь, то это вон туда дальше, а если к кому из сестричек пришли - то это выйти и через другой вход…
- Мне бы матушку настоятельницу увидеть, - смутилась Ольга, очень надеясь, что не придётся объяснять этим совершенно мирским, небритым и замотанным, но весёлым людям цель своего визита.
- А, так это вам вообще в соседний корпус… Вот смотрите, вот так выйдете, - один из мужчин, продолжая держать одной рукой свой конец кровати, принялся другой обильно жестикулировать, - там увидите построечку такую небольшую, а из-за неё крыша виднеется… Вот к этой крыше вам и надо. Поди, не заблудитесь. Ну, давай, Микитич… Ай, да что ж она, проклятая, не проходит?
- А кто обмер делал? У твоей бабы, Артём, ноги длинные, а у тебя зато руки кривые!
Ольга снова вышла под сумрачное, клубящееся плотными тучами небо. Метель здесь, во дворе, всё же была тише, ветер гасили стены. Кое-где прокопанные в снегу дорожки уже успело занести, приходилось ковылять, едва один раз даже не набрала полный сапог снега. Ничего, выбралась.
Матушка настоятельница, игуменья Мария, приняла её ласково. Ольга сидела вся красная, опустив глаза, когда игуменья с келейницей своей наперебой расспрашивали её о жизни её, о семействе - прямо тут сквозь землю провалиться хотелось, вот ведь о чём она не подумала, что придя с таким-то заявлением, что желает посвятить жизнь свою Богу в стенах этой обители, придётся с первых шагов говорить неправду доброй женщине, у которой ей находиться в подчинении… Успокоила себя тем, что при постриге уж правду всю откроет. Уж божья служительница, от мирской суеты и тем более политики отрёкшаяся давно, не выдаст её, об этом что говорить. Быть может, и совет даст, что сказать во время таинства, чтоб не открывать правды всему честному собранию? Сказать, например, что просто крестили её с другим именем, хоть вполовину, но правдой будет… А может быть, и… Ольга вспомнила некоторые жития, которые случилось ей читать во время болезни ещё в Царском Селе. Запомнилась одна святая, под именем Марин в мужской монастырь поступившая, духовным подвигом себе послушания мужские, с тяжёлым физическим трудом избравшая. Не вполне ли достойный подвиг пред Господом - отречение от имени своего, от своей личности?
Игуменья, впрочем, заминки собеседницы поняла по-своему.
- Дитя, ты говоришь как будто решительно, но в то же время я вижу в тебе сильное колебание. Между тем ты понимаешь, что такое решение - серьёзное, его нельзя потом отменить. Как единожды избранного мужа ты не можешь потом оставить, покуда Господь не призовёт одного из вас к себе, так и обет Господу - супружество духовное - соблюдать предстоит до самой смерти. Быть может, это воля матушки твоей, но ты чувствуешь, что ты не вполне согласна с этой волей?
Что сказала бы Аделаида Васильевна об этом её решении? А она узнает, когда Ольга, после этой вот разведки боем, объявит о нём. Может быть, вздохнёт с облегчением, что больше не придётся делить кров и нести ответ, как за родную, за чужую девушку. А может быть, кто знает, очень расстроена будет… Ведь кажется, о своём решении дать приют скрывающейся неведомо от кого незнакомке, продиктованном, быть может, минутной жалостливостью, она не пожалела покуда… Как с дочерью, делилась с нею размышлениями и воспоминаниями о юности, как от дочери, принимала помощь и заботу…
- Часто бывает, что воля Божья является нам через родительскую волю. Порой мы не можем принять её сразу, подчиниться ей не через силу, а с любовью и благодарностью. Но Господь устроит всё наилучшим образом. Молись о ниспослании вразумления и благодати Божьей, только решение, принимаемое с ясным и спокойным сердцем, угодно Господу.
- Вы полагаете, стало быть, матушка, что мне не нужно быть монахиней?
- Этого я не говорила, я не знаю этого, а знает только Господь. Не стоит бояться и печалиться, решение посвятить себя Богу не требуется от тебя сиюминутно и одномоментно, ты должна бы знать, что долгий период испытания предшествует принятию пострига. И если ты не уверена в своём решении, у тебя есть время, чтобы в молитве и размышлении найти верный путь. Быть может, путь твой - в супружестве и чадородии, в заботе о мирной и спокойной старости твоей матушки. Воспитаешь детей в любви и послушании, научая жизни богоугодной и скромной, сопроводишь заботой и участием последние дни матушки своей, а затем и супруга, которого пошлёт тебе Господь, и вдовицей придёшь в святую обитель. Если, конечно, - тут матушка Мария тяжко вздохнула, глубокие морщины печали прочертили её лоб, - будет, куда приходить… Не самое лёгкое время ты выбрала для избрания такого пути, хотя может быть, такое-то время более всего для духовного подвига подобает… Ты сама, думаю, успела заметить, в каком состоянии находится ныне обитель.
- Я не много успела заметить за время своего пути, - вежливо отозвалась Ольга, не полагая, что её суждения будут тут уместны.
- Обитель наша… теперь не совсем уже наша. Новая власть реквизировала у нас, почитай, всё, что могла. Трапезную заняли, теперь совместных трапез мы лишены. Кладбище и школу отняли в веденье города. Хозяйственные корпуса, прачечную, скотные постройки - всё забрали. В больнице обустроили госпиталь для солдат, квартиры отданы семьям работников да расквартированных здесь частей. Сёстры вынуждены обслуживать раненых, бельё им стирать, да более того - жить бок о бок с мирянами, видеть каждодневно служебную, семейную их жизнь, участвовать в их делах - легко ли в таких условиях жить согласно данным обетам, соблюдая тихость и чистоту помыслов, уделяя положенное время и трудам, и молитвенному бдению, и духовным чтениям, и службам церковным? От мирской суеты уставшие сюда шли, и мирская суета их здесь нашла. Нет более уединенья, мирской искус с нами денно и нощно. Многие сёстры колеблются, помышляя решиться на перевод в другую обитель, которой подобные преобразования ещё не коснулись, если не повсеместно творится то же богоборческое дело, только любовь к обители сей и сёстрам своим во Христе удерживает их, не позволяя покинуть в такую тяжёлую годину тех, кто здесь останется.
