- Да погоди ты, Матюша, тут не о том речь… Ну, так что тебе-то не так?

Лизанька подняла на него свои огромные глаза.

- Понимаете… Ваня ведь вас зовут, правильно поняла? Мне страшно. Хоть они и говорят, что здесь жить страшно - но там ведь вообще неизвестно, что и как… Мне кажется, что мы не доедем, что нас убьют, что-то плохое случится… И вовсе, мне не верится, что папочка жив! Если б он был жив, он давно бы вернулся…

- Интересно он это так… Пропал на западе, а нашёлся на востоке. Что за волшебство?

- Да тихо, Колька, бывает и не такое.

- На самом деле, папочка был не очень хороший человек. Он часто кричал на маму, иногда бил её… Они ведь не равные были, он из благородных, она попроще. Но он женился на ней, потому что она была очень красивая. Его родня потом всё время попрекала маму, поэтому нам с ними не зажилось… Он, наверное, очень переживал из-за этого, и поэтому кричал на маму… Бабушке с дедушкой тоже всё не очень нравилось, им всегда хотелось выше быть, они не любят, когда их так попрекают. Дедушка ведь за войну орден имел, личную благодарность получал, ну и что, что предки у него не родовитые… Зато по отцу он военный потомственный. Он ведь и жалованное дворянство, говорил, мог получить… И меня папочка, мне кажется, не любил. Наташу любил, и Артура, конечно, а я уже лишняя была. Да и вообще чувства у меня в связи со всем этим нехорошие. Но мамочка, конечно, и слушать ничего не станет, она вещи собирает… К тому, конечно, и бабушка толкает, потому как жить-то трудно, то так дедушка получал, да тётя Леля уроками подрабатывала, а теперь только тётя Поля работает…

- Как вы живёте-то там, если одна тётя Поля работает? А остальные чего?

- Ну, они ж из тех, - фыркнул Матюша, - у кого женщине работать вообще неприлично. Да и профессии ни у кого нет никакой. Куда они пойдут, на завод?

- Я очень не хочу уезжать! Я боюсь… И я не хочу разлучаться с Исааком и Антоном, - добавила она простодушно, - так давно у меня не было друзей…

- Ты могла бы вспомнить в подробностях, что говорил тот человек? Если это, конечно, при тебе было.

- Ой, я не знаю… Они ведь не в моём присутствии говорили, я только немного слышала, ну и потом мамочка пересказывала… Человек, говорит, сразу видно, достойный и благородный, ваш муж, говорит, жив и зовёт вас к себе, вам необходимо собрать всё ценное и…

- Много того ценного-то?

Лизанька задумалась.

- Деньгами-то нет у нас ничего, конечно, но маменькина шкатулка с драгоценностями, и фамильные его вещи, те, что после него остались, я всего не знаю, их трогать не разрешается… Одно колечко маменька продала - его сестра отцова дарила, маменька её не любит, говорит, через силу подарок был, не на счастье, и вот прилично, говорит, вышло…

- То есть, сидите, как куры на золотых яйцах, что ли? Полно драгоценностей, а они голодают?

Лизанька даже руками замахала.

- Что вы, как можно семейные-то ценности продавать? Маменька ладно, платья продала многие, ну, вот колечко это, тётя Поля и тётя Лёля многое продали, ну, дедушкины вещи… а это нельзя, нет. И конечно, нельзя, чтоб они тут в руки красных попали, поэтому их нужно взять непременно, лучше вещей поменьше взять, это-то всё потом купится…

- Так что он говорил-то, Лизанька? Где твой отец, что он делал все эти годы-то? Почему хоть письмо к вам не написал, с этим человеком не передал?

- Я не знаю…

- А какие-то хоть доказательства он привёл вообще, что не врёт?

- Ну, он сказал, что он его сослуживец и тайно прибыл в Москву, чтобы вывезти его семью…

- Только вас, значит?

Девочка смутилась.

- Ну да. То есть, потом, наверное, и бабушку и остальных заберём, а пока только нас, всех сразу-то сложно вывезти…

- Так, всё ясно, - тряхнул головой Ванька, - попались твои родичи со своим-то недоверием ко всем вокруг, как кур в ощип.

- Что тебе ясно-то? Мне вот, например, не ясно ничего.

- Да то, что это мошенники. Прознали, что дед тово, дуба дал - он из всех хоть мужчина был и житейски соображал что-то, а остальные глупые перепуганные курицы, ну и пришли, значит, со сказочкой… Собирай, мол, всё самое ценное и с нами поехали. Отберёт это всё по дороге и пристукнет… да даже и не пристукнет, чего там с бабы и детей сопротивленье?

- Похоже на правду, - кивнула Шурка.

- Ой, что вы, быть того не может! Маменька сказала, он истинно благородный человек, князь!

- Князь на побегушках, съезди, привези мою семью, а главное - шкатулку с драгоценностями, ну…

- А вдруг и правда папаша её живой?

- Ну и что ж ты советуешь, отпустить, что ли, их к колчаковцам?

- А ну и пусть бы дули к Колчаку своему, раз он им так любезен!

- Не, ну так нельзя! Я считаю, тут уж надо Антонова батю известить. Это уж его епархия.

Алексей снова поклялся, что всё же улучит момент и объяснит ребятам это своё невольное лукавство. Сколько раз уж хотел, да всё момент был неподходящий.

- Не, это лучше не торопиться. Может ведь, тут и нет ничего такого. Сами разберёмся. Нечего занятого человека почём зря дёргать, сами сознательные, сами разберёмся. Разберёмся же, товарищи? И тем более, они ж не прямо завтра уезжают, может, новые сведенья появятся, может, мать Лизанькина сама передумает.

- Вот что, - Ицхак поднял палец, - первое, что мне нужно, Лизанька - это чтобы ты нам дала знать, когда уезжать соберётесь, хоть тем же способом, через прачку, хоть каким. Да хоть в окошко письмо кинь, заверни только во что-нибудь…

- Мы-то во дворе завсегда, - кивнул Колька, - когда не в школе, конечно.

- Ах, как хотела бы я тоже в школу! Так невыносимо одиноко почти без всякого общения…

- А второе - опиши мне как можно подробнее отца твоего, как помнишь. И как звали, и какой он из себя, и привычки, повадки…

- Что ты задумал?

- Увидите. Вы лучше скажите сразу, кто со мной в деле?

- Ну, про меня-то ты знаешь, - вспыхнул Алексей.

- Да все в деле, - за всех сказал Ванька, но никто не возразил, - или ты сомневался?

Если Лизанька и была разочарована, что возвращают её обратно в её всё-таки изрядно выхоложенную комнату, а не сбегает она со своими прекрасными рыцарями, из которых, к стыду, пока не решилась бы выбрать достойнейшего, то в то же время и успокоена была, ибо так сразу решиться на такое серьёзное действие она всё же не могла. Равно и постылой, и родной и желанной была маленькая комнатка, где столько предавалась она мечтам над книгой или сидя у окна. Тут же хотелось ей зажечь свет и схватить дневник, но боялась разбудить мамочку или тётю Асю, хотелось и выпить горячего чаю, согреться и успокоиться, но и этого было нельзя. Может быть, она после рискованной этой прогулки заболеет, и тогда мамочка откажется ехать? За стенкой кто-то завозился, Лизанька моментально нырнула в постель, и только рукой книжку под матрасом нащупала, вспоминая любимые моменты из романа…

Тут всё было ещё серьёзнее и рискованнее - потому что Ицхак прекрасно понимал, а Алексей тем более, что попустительство старших имеет пределы. На такое дело они их нипочем не отпустят. Поэтому с вечера было прослежено, чтобы одежда висела так, чтоб удобно было её взять, и ботинки у самой двери были, про дверь Ицхак сказал, что сам запрёт, чего, конечно, не сделал. Ну, прямо скажем, риск, да. Но кто ж меньше чем даже за ночь к ним залезет… Да и вообще какой дурак, говорил Ицхак, полезет в квартиру, если обычно нормальные люди ночью дома запирают, кто догадается-то, что в сей раз не так? Короче говоря, можно б было, конечно, и через окно, но зачем ребят лишними трудностями нагружать, если и так можно? Правда, вот если их поймают - то труба…

Не поймали. Выйдя из подъезда на тёмную, уже по-зимнему холодную улицу, Алексей испытал в первые минуты истинно мистический страх. Никогда он ещё не был на улице так поздно. В редких окнах ещё горел свет, и редкие прохожие торопились по тихим, замершим, замёрзшим улицам домой. Где-то далеко, кажется, цокали копыта припозднившегося экипажа, но в основном только вой ветра, гоняющего по мостовой снежную крупу, оттенял тишину. Словно вымерло всё… Словно говорило: и тебе здесь не место, не в этот час…