- Ну, значит, чтоб дело в долгий ящик не откладывать, на сию ночь и спланируем, - хлопнула по коленке Шурка, - чем раньше узнаем от неё, в чём там дело, тем скорее решим, что там дальше делаем. Теперь вопрос - кто пойти может?

- Я могу, - тут же отозвался Ицхак.

- Думаешь, доктор и бабушка Лиля отпустят? - с сомнением покачал головой Алексей.

- Доктора и бабушку я беру на себя. Не волнуйся, я иду, и ты тоже.

- Куда ему-то, - замахал руками Матюша, - с крыши сверзится - костей не соберёт…

Шурка посмотрела на него, как на дурачка.

- Так на крышу нам всем и не обязательно. С чердака вылезать же будем. Полезем мы с Ванькой, я страховать буду, Ванька свесится. Уж на Ваньку-то ты не думаешь, что он сверзится?

Ну, такое и думать было смешно.

- Ну вот, значит, порешили. Мы её вытащим, на чердак втянем, а там уж… там уж видно, чего, тикать или как… Второй вопрос - она ж там, дома, в этой своей ночнушечке, поди, будет. Надобно что-то тёплое захватить.

- Дедову шубу принесу, - отозвался Матюша, - она медвежья. Худая сейчас-то уже, но всё равно тёплая. Ну а там на ноги - посмотрю, чего…

Вот так всё сложилось, спланировалось удивительно легко и быстро, Алексей только глазами хлопал - не сон ли это вообще. Каким таким образом Ицхак уболтал бабушку Лилю и доктора - неизвестно, но они успокоились заверением, что на крышу их воспитанники не полезут.

- Ну, это-то я соврал, - прошептал Ицхак, когда они лезли по рассохшейся, но крепкой лестнице, Алексей впереди с фонарём, он следом, готовый его подхватить ну или смягчить падение, - потому что ты-то, конечно, на чердаке посидишь, а я-то на крышу полезу.

- Что? Зачем?

- Затем, что как бы Ванька ни хорохорился, что лучше его это никому не сделать, а уж придётся как-то мне, пусть уж научит… Потому как сам подумай, увидит она кого-то чужого за окном - что, пойдёт к чужому? Завизжит, поднимет весь дом, тогда точно пиши пропало… Я ей, конечно, сказал, чтоб к окну подходила почаще, но это я на случай, думал, дать знак…

Алексей нащупал крышку хода и откинул её - к счастью, не закрывался чердак уже давно, с тех пор, как ещё в 16м жандармы, то ли по чьему-то глупому доносу, то ли с собственных пьяных глаз, решили, что на чердаке кто-то регулярно прячется, да ещё и подаёт ночью сигналы фонариком, и вышибли замок с мясом. Никого на чердаке, конечно, не оказалось, только соседская кошка, охотящаяся на голубей - видно, она-то и шумела, а фонарик оказался кусочком кровельной жести, очень удачно нависающим над слуховым окном и отражающим свет из окон соседнего дома. Но замок так никто и не починил.

Чердак у дома был большой, хороший. И крыша ни в одном месте не худа, сухо. Пыльно, конечно, да голубиный помёт всюду. Ребята уже были все в сборе, только их ждали. Ванька сразу сказал, что он сам себе хозяин, когда куда хочет, так и ходит, Шурка обещала, что для святого-то дела дед её отпустит, ну а Матюша просто обещал удрать. Удивительно, что так же был и Колька, у него-то вроде как родители строгие…

Выслушав соображения Ицхака, Ванька скрипнул зубами, но признал, что он прав.

- Ну, значит, будешь слушать меня. Я тебя обвяжу, помогу к краю спуститься, и сам у края буду, чтобы если чего… Потому как второй этаж всего, конечно, да и верёвка надёжная, и узлы уж я вязать умею, но не дай бог же, если что… Идём, значит, втроём. Ты, Шурка, замыкающей, чтобы если что, поймать этого за шкирман что ли…

Алексей прямо слышал, как колотится у него сердце. Тёмный чердак, освещённый лишь тремя их фонарями - Шурка свой оставила Матюше, да Колька ещё фонарик принёс, маленький, но довольно сильный - был страшен, таинственен, неясные тени колыхались за балками, а то раздавался шорох, хлопанье крыльями, громкое гурление - голуби, имеющие обыкновение здесь устраиваться на ночлег, разве что ближайшие балки покинули, а совсем убираться с чердака им было лениво. Ребята сидели на каких-то старых ящиках, близ тёплой, пахнущей пылью и извёсткой трубы дымохода. От понимания, что если вот их застукают, то всенепременнейше примут за каких-нибудь воров, вперемешку с паникой было и какое-то удивительное возбуждение. Не раз, конечно, вместе с сёстрами Алексею случалось участвовать в каких-нибудь шалостях, но никогда они не были сопряжены с таким-то, настоящим риском, да и вообще, сколь часто ему везло-то в них участвовать… Сейчас же всё было серьёзно и более так… взросло. Алексей невольно вспоминал многочисленные рассказы, какими щедры были его новые знакомства, и представлял их кружком революционеров, собравшихся на тайное собрание, и чудились ему в шорохах в темноте, до которой не доставал свет фонариков, шаги шпиков или полицейских…

- Ну и вот, как раз полночь пробила, они смотрят - а крест на той могиле эдак вот медленно поплыл…

- Колька, прекрати, а! Сознательный вроде, а чепуху какую-то собираешь, как бабка тёмная…

- Ничего не чепуху, это дядька мой собственными глазами видел и мне рассказывал, а он коммунист, он врать не станет.

- Кривой какой-то коммунист твой дядька, раз в чертей верит!

- А я те что, про чертей?

- Ну про мертвяков, где разница? Не встают мертвяки из могил.

- Так и не мертвяки оно было, оказалось, там от дождей почву повело, и она просела, ну и в земле крот какой рылся, что ли, вот пласт земли вместе с крестом съехал. Но струхнули все знатно.

- Да уж… Погоди, я вот тут ещё историю знаю… Но то, наверное, враки уже…

- Тихо! Идут, кажись!

Прямоугольник мутно-сизого неба в слуховом окне заслонила тень - первым лез Ицхак, за ним Шурка, вдвоём втащили Лизаньку, дрожащую, как осиновый лист. Тут же накинули шубу, дали место у трубы. От холода ли, возбуждения, девочку всю трясло, и долго она не могла вымолвить ни слова.

- Вы чего там так долго возились-то?

- Ну скажешь тоже! Ещё ж окно надо было притворить так, чтоб не надуло, повозиться пришлось. А то б точно всполошились все…

Заботливая Шурка, оказалось, принесла пирожки. Голод неожиданно проснулся у всех и зверский, а пирожки, кажется, были ещё чуть тёплые, и вкусные безумно, настолько, насколько вкуснее еда, съеденная на тёмном пыльном чердаке у трубы дымохода, в которой слышалось гудение ноябрьского уже ветра, чем выложенная на блюдо и стоящая на обеденном столе

- Ну, рассказывай.

Лизанька набрала в грудь побольше воздуха, собирая решимость. Бледное её личико в свете фонаря казалось совсем призрачным. Она скользила по лицам ребят настороженным взглядом, но Ицхак по дороге, видимо, убедил её, что они «свои» и бояться их нечего.

- Вы знаете, быть может, - обратилась она главным образом к Ицхаку и Алексею, как знакомым ей, - что две недели тому назад умер наш дедушка?

- Слышали, - кивнул Ицхак, - хотя не знали точно, конечно, что это он… Как-то тихо это прошло, но соседи говорили…

- Да, дедушка умер, и теперь наша семья ещё в большей нужде, потому что дедушка всё же получал небольшую пенсию, хотя её очень сократили сейчас… К счастью, нам ещё помогает семья Наташи… Но недавно с маменькой связался один человек… Я ведь рассказывала, что мой папочка пропал без вести ещё в начале войны? Муж тёти Поли, дядя Василий, погиб, а мой папа пропал без вести… Так вот, этот человек сказал, что мой папа жив, что он нашёлся, и он зовёт нас к себе. Что маме нужно собрать всё самое ценное и ехать к нему. Ну, и мы с братом тоже…

- Куда это к нему-то?

- Не знаю точно, я слышала мало. Ну, куда-то на восток, туда…

- Туда, где Колчак, ясно. Он вроде как в Белой Армии сражается.

Лизанька захлопала глазами.

- Откуда вы знаете?

- Не важно. Ты продолжай.

- Так вот, он говорит, у них там мы будем хорошо, безбоязненно жить, а потом они победят, ну и…

- А тебя во всём этом что не устраивает? - прищурился Ванька. Лизанька замялась, облизывая губы.

- Нет, ты подумай, каковы… У них родня в беляках, и ещё хотят, чтоб им пенсию не сокращали! Спасибо скажите, что вовсе не отменили!