- Конечно, зайду. Завтра, вон, ещё пальто дяучонкино да шапку самой этой боярыни нести, не готовы пока… Да вот сяводня сдали они мне ещё постели да какие-то сорочки… Уж чаво сорочки самим не постирать, работы-то там… Как не пойду, ишшо не раз пойду! Сямья-то там большая, стирка не переводится! А чаво ж сами не зайдёте? Передать-то мне не труд, чаво уж… Да ведь смех какой, с соседними квартирами письмами обмениваться… Оно правда, не май месяц, так бы через балконы можно, они соседствуют у вас вроде… Мы так с соседками всягда через балкон, и соль там передать, и чаво ещё… Да и тут - всего-то по лестнице подняться-спуститься, не труд, ноги молодые, уж на что я не дяучонка давно, а и не запыхалась даж…
- Да понимаете… - Алексей замялся, всё ж некрасиво про людей дурное говорить, но хорошего тут не скажешь.
- Да не ждут они нас в гости, - усмехнулась Лилия Богумиловна, - не их мы поля ягоды.
- А, вон оно что… Ну это да, спясивые они уж больно. Я ж почему и говорю, боярыня. Сама-то бабка ишшо ладно, просто старуха ворчливая, а эта держится ровно царица, ровно и в самом деле из благородных, а какие они благородные, как есть мещане, дед, небось, в детстве в лавке карамелью торговал… И на дяучонку, когда выскочила, этак шикнула, ровно она об меня замарается… Нехорошие люди. Ну, давай, чаво у тебя там…
- Сейчас, - Ицхак прямо здесь, на коленке, что-то поспешно карябал, - только скажите, можете передать тоже тихонечко? Может быть, в карман там её пальтишка или какой ещё вещи положить, а то ведь могут её больше к вам и не допустить…
- Эй вы, нашли почтальона! - устыдила бабушка Лиля, но прачка покачала головой.
- Да чаво, мне не труд… Всё одно туда идти… Ох ведь люди тоже, сколько перестирала им после похорон, а положено ж после смерти из вящей что дарить, так они, понимаешь, платок мне носовой подарили! Оно с одной стороны, покойный-то дед был, мне из его вящей что сгоже-то, да и человек я им посторонний, а всё ж неприлично… Видела потом, старуха таскала на базар продавала, пинжаки там какие-то, рубахи, ещё чаво… Это вот для них прилично, а вон хоть дворнику бы нашему рубаху подарили, чай, и для них двор-то метёт…
Ицхаку было неловко задерживать работающего человека, но тётка, кажется, и сама была рада поболтать.
- Бабка ещё тоже, говорит раз: ты, мол, у меня кофту украла… Вот номер-то, а! Сроду чужого не брала, да и начёрта б мне твоя кофта была, ты тоща, как щепь, мне кофта твоя на руку едва налезет… И не видала я никогда сроду кофты этой, чтоб с цветочками и камушками, не сдавала она такую никогда… Ну, тут я и обижаться, конечно, не стала - старый человек, уже позавчерашний день за вчерашний принимает, сама, небось, куда эту кофту засунула, а то может, и нет той кофты давно, может, она лет тому десять уж как молью съедена… Ну, а после она и не вспомнила больше про ту кофту ни разу - то ли нашла, то ли совсем забыла про неё… В другой раз уж не помню, что помянула-то я такого, про газеты какие, что ли, она говорит так гордо: моя, мол, дочка стихи пишет, её в таком-то журнале печатали! Ну, мне-то что, пишет да и пишет… Эко достоинство, вот если б она руками чаво делала, порты там матери стирала - так оно б ещё уважение… А стихами - оно чаво, сыт не будешь, это кому делать нечего… Ну чаво, готово? Ну, пошла я…
Алексей углубился в чтение, пока Ицхак мерил шагами комнату. Лизанька писала в своей обычной манере, в какой и говорила.
«Здравствуйте, любезные и уважаемые Антон и Исаак! Очень сожалею, что приходится вот так писать вам, и стыжусь этого дерзкого и недостойного, конечно, поступка, но я близка к крайней степени отчаянья, и выслушав меня, я надеюсь, вы извините меня. Нам срочнейше необходимо увидеться! Я умоляю только не думать, будто я совсем утратила девичий стыд, но в этом отчаянном положении мне попросту не к кому более обратиться! На балкон меня более не пускают, уговорить пустить меня гулять нечего и думать, как и прежде, и даже более, и я не знаю, каким образом мне с вами увидеться, может быть, вы что-нибудь придумаете. Я очень надеюсь, что вы что-нибудь сможете придумать, как нам можно будет увидеться, при встрече я смогу объяснить вам больше, нежели сейчас в письме, и сможете придумать, как мне быть. Только умоляю, если в ваших намереньях будет что-нибудь предпринять, а то может быть, вы решите, что это девичий вздор и что я со своей недостойной и дерзкой просьбой не стою вашего внимания, но если всё же моё несчастье сколько-нибудь трогает вас - умоляю, поторопитесь! Ибо я даже не знаю точно, когда это может произойти, но может быть, уже через неделю меня не будет здесь, и думать о том мне совсем не хочется, потому что тогда кажется, что и смерть была бы лучше… Заклинаю вас оставить в тайне моё письмо и никому не открывать его содержания, потому что если оно дойдёт до маменьки, то боюсь, будет настолько худо, что хуже и некуда вовсе…»
Подпись была едва втиснута в конце листа - с размером его Лизанька, конечно, не рассчитала.
- Да уж, не разглашать содержание… а в чём содержание-то, кроме того, что она просит увидеться и что она в отчаянье? Это и в строку бы уместилось…
- Женщина, Антон, пишет не словами, а между строк. Да и в словах, если поглядишь, есть главное, важнейшее зерно - она говорит, что через неделю её может здесь не быть. Они собираются уехать куда-то! Интересно, куда. В монастырь, что ли, решили всем бабьим населением податься… А она, видимо, уезжать ну совершенно не хочет. Чего это вдруг? Хоть из дома бы выбралась наконец.
Алексей посмотрел на друга укоризненно.
- Вот недавно ж говорил - чего б им не уехать тогда туда, где не так страшно? Накаркал… Ну и, ведь она чего-то боится! Может быть, и не отъезда, тут выводы делать рано, но может быть, и в самом деле при встрече больше скажет…
- Боится она - это у них семейное… Нет, мне и самому что-то в этой истории крепко не нравится. Сидели-сидели, вдруг сорвались куда-то… Если уж она не радуется и не прыгает до потолка, что наконец куда-то едет, то тому причины должны быть. Но что придумать-то, в самом деле…
- Будто мы можем им помешать, если они захотят уехать!
- Нет, это-то конечно…
- Да и увидеть её как? Из дома её не пускают, на балкон теперь тоже, не в кармашке же так же от прачки нам к ней пробираться…
- Ну вот это я как раз придумал… Сиди, короче говоря, жди, две головы хорошо, а чем больше, тем лучше.
Мигом оделся и убежал, даже не застегнувшись.
- Давно кто-то не простывал, - покачала вслед головой бабушка Лиля.
Через полчаса маленькая комнатка Алексея была полна - не повернуться. У большинства ребятишек как раз уроки закончились, так что пришли не только Ванька и Шурка, а все их друзья. Алексей смотрел и удивлялся, как меняет Шурку простенькое платье, с улыбкой вспоминал, с каким удивлением вообще узнал, что Шурка девчонка. Ну да, имя ведь и мужское, и женское…
- В общем, так, я думаю - главное выяснить, которое окно от её комнаты.
- Ну, одно уже известно - выходит оно во двор, раз говорила она, что из окна часто смотрела, как на лужайке собачки играют. Кроме её, конечно, и ещё какие-то окна выходят, может, и тёти Аси этой зловещей…
- Это не проблема, - махнул рукой Ванька, - ну, ошибёмся - так перезавесимся… Если даже так и выпадет, что как раз в этот момент эта самая тётя Ася будет в окно глядеть - ну покажем ей жест какой неприличный, она, авось, в оборок упадёт и подольше в нём валяться будет.
- Погодите, вы чего придумали?
- Так с верёвки же в окошко к ней подобраться! Ну а чего, верёвка у меня есть крепкая очень, взрослого выдерживает - это факт проверенный, да думаю, она б и слона выдержала…
- А как забрасывать-то будете? Кошку ж это надо…
- Куда забрасывать? Зачем? А, ты думал, чудак, мы с земли? Мы с крыши же! К трубе привяжем, ну и… Чего там, делов…
Алексею не показалось, что делов. Крыша хоть с невысоким скатом, но покатая ведь. А сейчас на ней наледь. Убиться ж совсем ничего не стоит… Смелости замысла Ваньки и Ицхака оставалось только поражаться.
