Ицхак, впрочем, не дал ему долго проникаться настроением нелюдимой, исключающей всё живое зимней ночи, и потянул за собой уже известным маршрутом.

- Ну прямо ж как по писанному… Встречу назначил у парка… Да ещё в такой-то час. Для тайны, конечно, куда уж там… И даром что Лизанька зашмыгала, да и Артурчик не очень здоров - дело, мол, отлагательств не терпит, и всё тут. Что там по часам-то? Вроде вовремя мы… О, вон, наверное, и они. Ну а больше, наверное, и кому, в такой час и в такую холодину даже ворьё дома сидит, кроме самого вон нахального… Так, ты вон за ту будку зайди, а я пойду…

Экипаж, стоящий у входа в парк, был без извозчика, стало быть, за извозчика собирается быть сам. Уже открыл дверцу, да потянулся за чемоданчиком, стоящим у ног женщины, к которой жмётся маленькая фигурка Лизаньки. Ветер не доносит голосов, видно только, что женщина о чём-то причитает, размахивая руками. Как хорошо, что Лизаньке удалось расслышать имя таинственного посланца - Александр Александрович…

Ицхак бодрой размашистой походкой направился к маленькой группке, уже было собравшейся садиться в экипаж.

- Ночи доброй, Александр Александрович, ночи доброй, Евлампия Тихоновна! Как хорошо, что успел вас застать!

- Ты кто ещё такой? - мужчина лет тридцати, представительной, действительно, наружности, был, кажется, в изрядном замешательстве.

- Да почти и никто, Александр Александрович, а послал меня ваш друг Владимир Борисович, с тем что самолично изыскал возможность в Москву приехать и сейчас свою супругу с детьми совсем в другом месте ждёт. Чуть-чуть накладочка не вышла! Но вы ж не расстраиваетесь, думаю? Самолично ведь поприветствовать друга и сослуживца не откажетесь!

- Тебя послал Владимир Борисович? Что ты врёшь!

- Володя здесь? - захлопала глазами, совсем как дочь, худая женщина, зябко кутающаяся в осеннее пальто.

- А то кто же? Тот самый! Может, Владимиров Борисовичей и много, но такой-то один! Таких роскошных усов, наверное, во всей Москве не найдёшь, а уж такой выговор у него - благородный, окающий, ровно у батюшки… Да чего ж мы стоим-то, Владимир Борисович, небось, и так заждался, уж скоро четыре года, как семью не видел, а вы знаете, небось, что ждать да терпеть не в его натуре…

Александр Александрович нагнулся, будто бы взять саквояж Евлампии Тихоновны, а сам вдруг резко схватил чемоданчик, и намеревался, видимо, припустить бегом, да на развороте натолкнулся на выскочившего тут же из-за будки Алексея. Отшвырнул его, как котёнка - Алексей отлетел обратно к будке, звёзды из глаз посыпались, но момент был упущен - со спины, как кошка, набросился и повис Ицхак, из кустов выскочили сидевшие там же в засаде ребята, Шурка уже зычным голосом призывала дружинников…

- Уж простите, Евлампия Тихоновна, что пришлось на такой обман пойти, - Ицхак виновато покачал головой, - я, конечно, ровно не больше вашего о судьбе вашего мужа знаю. Но если б мы не вывели этого мошенника на чистую воду, вам бы сейчас совсем туго пришлось. Лишились бы последних средств к существованию, а то и самой жизни. Понимаете, если б и вправду он благородным человеком был, то на мои слова удивился бы, как это так его друг сначала его послал, а потом сам поехал и даже не известил его никак, а если б и уличил меня во лжи, то сделал бы это с возмущением и достоинством… Но в том и дело, что сам он о судьбе вашего мужа не знал ничего. Только и выяснил, по разговорам каким-нибудь вашим же и вашей родни с какими-нибудь знакомыми, как его звали да что он на войне пропал. И испугался, надо думать, что и вправду вживую он самолично заявился, тогда б крепко ему, конечно, досталось… А усы у него, кстати, фальшивые, я их в свалке-то отодрал, без усов он уже не такой представительный.

Женщина закрыла лицо руками.

- Какой ужас, боже, какой ужас… Подумать только, в какую беду мы могли попасть! Я и не знаю, как вас благодарить. Как извиняться перед вами, что так дурно о вас думала… О, вы не представляете, что такое жить во мраке отчаянья эти годы… Я ведь осталась одна, с тремя детьми, и вокруг неразбериха и кромешный ад…

- А вы б, милая, не держались так, как держались, - Лилия Богумиловна ловко сунула ей в руки чашку с чаем, - глядишь, и ад бы был не таким кромешным. Я вот одна, считай, как перст осталась - сыновей схоронила, мужа схоронила, братья тоже все почили, остальная родня бог весть, где… А глядишь, в чужих людях семью нашла. Друг за друга держимся и ничего, хорошо выживаем. А вы ведь при родне, и как же - одинокая и беспомощная?

- Издавна люди против беды всем миром вставали, - Аполлон Аристархович хмурился, осматривая расплывающийся на плече Алексея роскошный синяк, - а у вас что же, закон другой?

- Как же теперь я покажусь на глаза матери, сёстрам? Стыд какой…

- Ну, простую душу перед людской подлостью обнаружить - не такой и стыд… Впредь умнее будете, только и всего. Ну, ежели не хотите родню сейчас полошить - хотя может, они после вашего отбытия сразу-то спать и не легли - то оставайтесь пока у нас. Мы-то, правда, не уснём, где уж тут… А вам бы поспать, вам завтра против этого субчика ещё показания давать…

Лизанька едва в ладоши не захлопала - как хотелось остаться, дружная, тёплая атмосфера квартиры доктора пленила её, к тому же возможность хоть как-то помочь доблестному Антону, например, менять компрессы… Она безумно боялась, конечно, надоедать и навязываться, в жестоких телесных страданиях, она знала, люди бывают раздражительны, но ничего, это бы она потерпела, лишь бы и правда уметь быть ему полезной, но может быть, этому доктор научит её…

- Хорошо, что последнее переливание было не столь давно. Завтра сделаем внеочередное, сейчас-то, увы, возможности такой нет…

- Переливание? - расширились глаза женщины, - но ведь у него нет открытой раны?

- К сожалению, собственная кровь этого мальчика такова, что останавливаться сама почти не желает. Открытой раны нет, верно, однако от этого не многим легче - из-за хрупких сосудов, кровь сейчас разливается у него внутри.

- Боже, от чего с ним это?

- Родился таким. Как и ещё двое из моих воспитанников. Рана, которая обычного человека и в постель не уложит, для них может оказаться смертельной.

- Какой ужас… Я чего только не воображала про их болезнь, стыдно сказать…

- Герои, - проворчала бабушка Лиля, - уши бы надрать, да рука не поднимается покамест…

Из-за травмы Алексей не смог пойти на празднество на площади. Да и Лизанька, в общем-то, не смогла, потому что совсем разболелась. Но упрямо, отчаянно шмыгая, сидела у постели Алексея.

- Я правда не мешаю вам, Антон? - спрашивала она, осторожно отирая с его лба испарину.

- Нет, нет. Ты очень хорошая, Лиза. У тебя такие мягкие, ласковые руки…

«Как у мамы» - хотелось сказать, но очень не хотелось, чтобы Лизанька взялась расспрашивать его о родителях. Однако простота младенческая, как говорит бабушка Лиля, не знает границ и иногда сама не знает, как близка бывает к истине.

- Я всё знаю, - таинственно сообщила она раз, наклонясь к его постели.

- Что знаешь, Лиза?

- Дело в том, что вы очень похожи… вы только не смейтесь! На Цесаревича Наследника, его портрет хранился у дедушки, я часто на него смотрела… О, я понимаю, что вы, конечно, не он, так только в книжках бывает… Но знаете, о чём я ещё вспомнила… Вы только не смейтесь, прошу! Помните царевича Дмитрия, убиенного сына царя Ивана Грозного? Помните, как потом появился ложный Дмитрий, выдававший себя за чудом спасшегося царевича?

- Он даже, кажется, не один такой был…

- Ну, я про первого, самого известного. Он ведь с поддержкой поляков на Русь пришёл и захватил трон… Ну вот, и вы вроде как поляк…

Как ни паршиво себя чувствовал Алексей, его согнуло от хохота.

- Ох, Лиза… Ох, ты только это больше не скажи никому! Ох, зачем же ты так, мне ж больно смеяться сейчас!

- Так что же, - крайне удивилась Лизанька, - вы российский трон занять вовсе не собираетесь?