- Нет уж, к чёрту доживать до старости, - проворчал Олег, - мало ли, где когда головой ударялся, быть потом позорищем для родни…
По простому умилила третья история. В ней и обвиняемых как таковых не было, хотя слог у автора - тоже преклонных лет складского сторожа - был экспрессивным до потешного. Старик жаловался на крыс. Наглые твари с осени попёрли просто полчищами, решив, что здесь найдут и стол, и кров, несколько однообразный рацион их явно не расстраивал, а вот крепкие, добротные складские помещения, где об осенней непогоде можно было и не вспоминать, определённо восхитили. Обжились сами - привели с собой родственников, друзей и соседей, устроили себе среди ящиков и мешков гнёзда. И ежедневно изводили бедного сторожа своим «наглым и беспардонным поведением». По-видимому, им доставляло явное наслаждение наблюдать, как старый человек, со своими далеко уже не ловкими и проворными ногами, пытается за ними гоняться с палкой, человеческим смехом, как дьявольская коза из первой истории, конечно, не смеялись, но в глазах светилось явное торжество. Капканы не помогали - по первости в них попалось пара молодых нетерпеливых крысёнышей, но потом хитрые животные благополучно обходили их десятой дорогой.
- Ну и что, помогли старику в его беде? - спросил, отсмеявшись, Олег, - с чем только, оказывается, не приходится работать - и с чертями, и с крысами…
- Самое интересное, что помогли. Поймали и отрядили на склад двух дворовых котов. Старик сомневался, что будет толк, однако ребята оказались серьёзные, недели через две там уже тишь да гладь были - а склад немаленький. Сашка хотел даже служебные звания котам присвоить, но ему велели не баловаться.
- Вообще-то, смех смехом, хоть и выводит из себя это порой нешуточно, но что бы мы без этих дураков делали. Серьёзно, я помню навскидку три дела, где вот такая чушь как раз помогла. Они ведь всё замечают-то. Трактуют, конечно, как им больная голова подсказывает, а не так, как надо, но подмечают - множество деталей. Кто куда ходил, чего носил, что говорил… Свидетели с них в целом отвратительные, потому что несут откровенный бред, но если направить этот поток в нужное русло…
- Лично мне терпения бы не хватило, - проворчал Дамир.
Смех неожиданно смолк. Настя обернулась и вслед за Олегом повторила неосознанный жест - попытку передвинуть стакан из поля видимости. На пороге стояли Дзержинский и Петерс.
- Празднуем? - звучало не совсем как «пьянствуем» или «бездельничаем», но похоже. Александр утвердительно икнул, Айвар, как главный-ответственный, принялся объяснять, периодически от волнения едва не сбиваясь на латышский. Настя просто пыталась слиться с фоном, имея, кроме отходной молитвы, в голове одно слово: «Допрыгались». Ситуацию неожиданно спас Петерс, без церемоний сцапав только налитый стакан Айвара и откушав половину, после чего заявил, что вот это он лично вообще за выпивку не считает, и что пока ребята сидят культурно и ведут себя прилично, ругать их не за что, мало не половина из них на работе, считай, живут, так почему б им на работе - в нерабочее при том время - не отмечать, тем более что повод и правда достойный. В общем, материализовали ещё два стула… Настя сидела ни жива ни мёртва долго - да уж, удалась идейка… Петерса, надо сказать, она почти не смущалась, хоть и непосредственное начальство. А может, и именно поэтому. Всё-таки с ним она пересекалась чаще, и может, это так казалось, что человек он приятный и располагающий, даже при том, что порой её несколько беспокоил вопрос - знает ли он правду о ней, иногда казалось, что несомненно да, но виду никоим образом не показывал, но с ним рядом она по крайней мере могла нормально дышать, в отличие от загадочного, пугающего её Тополя. Вот сейчас поздравление Олегу с грядущим радостным событием ей очень даже понравилось. Простые, безыскусные вроде бы слова, а так хорошо и ладно подобраны - как добротная старинная постройка без гвоздя, где подогнано всё так, что ни щёлочки, ни заусеницы. Только вот грусть в глазах, тоска даже - это не она одна заметила. И видится в помрачневшем, посеревшем лице Олега словно некий стыд за своё уже практически состоявшееся счастье и благополучие - в то время-то, как две Мэй, взрослая и юная, по-прежнему в далёкой Англии, и неизвестно, когда снова встретятся с мужем и отцом.
- Якоб Христофорович, а какие дела-то их там держат? Выезд не разрешают? - робко спрашивает Дамир, - или попросту денег нет? Так ведь это дело-то решаемое…
- Не решаемое, - бесцветно отвечает Петерс, - не приедет она. Вообще никогда. На развод подала. Вот так-то бывает.
Ребята зашумели.
- Как - на развод? С чего, почему?
- Ну, оно понятно, долгая разлука… Но неужели так прямо чувства остыли? Другого нашла? Бледного англичашку какого-нибудь?
- Чепуха, настоящей любви ни расстояние, ни время не помеха, - отрезал Александр, выразительно покосившись в сторону Дзержинского, - значит, не любила. Любила бы - приехала бы, не сложней это, чем Якобу Христофоровичу было.
- Пишет, не хочет сидеть в России на гнилой картошке и любоваться, как у нас тут всё разваливается. Я так думаю, тут без старого доброго друга нашего Локкарта не обошлось, уж он явно нашёл, что ей порассказать… Ну, это не важно, что я там думаю, просто так есть, и всё. Может быть, в самом деле не надо было оставлять её так надолго… Получилось вроде как, что променял я их на революцию, на Россию, и как ни крути, и ещё раз променял бы, так о чём тут говорить? Пожал, что посеял.
- Ну нельзя так говорить! Будто она не понимала, за кого замуж выходила? Могло и иное быть, могли и в тюрьму посадить, лет так… на несколько… Она ведь как будто тоже коммунистка, что случилось-то вдруг? Отошла от идеи?
- Сложно сказать, может, и отошла. С идеей тут так… Можно от идеи не отходить, но и ни к чему другому не приходить. Собираться в клубах и беседы беседовать - это не в труд, хотя и за это получить неприятностей можно - на всю оставшуюся жизнь хватит. Но борьба непосредственная, действенная - это уже сложнее, когда не просто языком молоть, благие пожелания высказывать. Тут приходится принимать решения, чем-то жертвовать… И не всем и не всегда нравиться.
Настя в который раз уже пыталась представить себе эту Мэй. Она нечасто слышала, как Петерс говорит о ней, о маленькой дочке, которую тоже звали Мэй, но говорил всегда с такой жгучей, неизбывной нежностью, которой, казалось, было как-то тесно и неловко в тисках неуклюжих человеческих слов. Имя-то какое замечательное - Мэй. Май. Самое подходящее имя для жены революционера, лучше не выдумаешь. Об этой истории все, кто знал, не они одни - думали и говорили с некоторым даже придыханием, как о некой сказке в реальной жизни, как о неком символе правоты и красоты их дела, правильно сказать - влюблены были в эту любовь других людей и болели за неё душой ещё крепче, чем за собственные чувства и цели. И вот теперь - так… Несправедливо, неправильно. Не одному человеку сердце разбили, многим. У Насти прямо руки чесались - сесть написать письмо этой Мэй, благо с языком тут проблем нет. Что ж ты делаешь, глупая! Нищета её пугает, неурядицы её пугают… А там ты что будешь иметь? Что тебе вся Англия может дать вместо такого золотого, замечательного человека, что она маленькой Мэй даст вместо её отца? Да глупости, глупости, конечно. Не посмела б она у него адрес спрашивать. Да и просто лезть в чужие дела неловко, правда, это сейчас она пьяная и смелая. Это сейчас в ней прямо возмущение кипит, потому что сидит с ними, молчит, слушает их, и ей так хорошо-хорошо, потому что не может не быть хорошо, потому что они все такие замечательные, золотые люди, такие красивые, с каждого хоть картины пиши, и совершенно невозможно принять, чтоб кто-то из них хоть в чём-то был несчастен, чтоб хоть кого-то из них отвергали. А на трезвую и холодную голову понятно будет, что жизнь много сложнее, чем ей, «малютке», как величает её - за глаза, но она знает - Александр - кажется, и справедливо бы ей эта Мэй ответила, что она-то - не жена и не мать, и не ей судить, не было у неё в жизни таких отношений и не может она рассуждать, как они кончаются, а как нет, любовь она только по книжкам знает. Ну, это неправда, положим, видела она своих родителей, видела отца Киприана с его матушкой… Как-то они сейчас? Скоро, очень скоро, наверное, возможно станет написать им, Красная Армия и дотуда дойдёт…
