Вредила бесстыжая Анна и более серьёзно, не только своей благочестивой соседке, но, наверное, и всему честному народу - так, такого-то числа схоронили попову невестку, а через три дня увидела Поликсения Архиповна Анну на базаре с платьем тем самым, в котором невестку эту хоронили - чтобы, значит, через платье покойницкое чёрную порчу навести на того, кто его купит. По вечерам у Анны собирались на ведьминские сходки её товарки по колдовскому ремеслу, из дома доносились завывания на неведомом бесовском языке, а один раз вечером Анна вышла на крыльцо, держа на руках существо такого омерзительного вида, что бедная старушка так и обмерла, все молитвы на устах спутались - пришёл в мир антихрист…

- Ну, это уж ни в какие ворота, - замахал руками Дамир, - мы-то тут при чём? Она нас ни с кем не путает?

- Нее, тут дальше вот есть. Эта самая чудовищная Анна ещё и - благочестивая старица сама видела, в окошко подглядывала, после чего, кстати, и получила от одной из этих баб черенком от лопаты по хребту - оказывается, в портрет Ленина гвозди вбивала.

- А, тогда другое дело. Вообще непонятно как-то - то они орут, что мы самые что ни на есть слуги дьявола или вообще сами дьяволы, то вон оно что…

- Ну а чем ей тут попы помогут? У них сейчас власть только над такими, как она, тёмными старухами и осталась. Ну, и как вы от неё отвязались-то? Много чертей наловили?

- Ни одного, к сожалению, - рассмеялся Айвар, - коз и собак не арестовываем, малых детей - тоже.

- Каких детей?

- Ну мальчишка младший у Анны действительно уродцем родился, тут уж ничего не поделаешь, природа к кому милостива, к кому и наоборот. Анна его редко из дому выносит, не все и знают, что он у неё есть, говорит, ещё успеет от людского сволочизма настрадаться.

- Ну да… Вон, уже и в антихристы записать успели… А с остальным что в итоге? Что у них там - общество какое-то тоже богомольное или кружок спиритический?

- Какой спиритический кружок, Олег, простой народ такой ерундой не мается. Гадания там по праздникам - ещё ладно, а спиритизм - это к буржуям…

- И близко нет, - продолжал Айвар, - трудовая артель у них там… своеобразная. Да, приходят к Анне бабы - иногда и с ночевой, некоторые от мужей-дебоширов с дитями укрываются, ну и они там чего-нибудь шьют, вяжут, вместе-то собраться - всё меньше света жечь.

- И поют, - догадался Олег, - просто не псалмы, вот бабке и не в жилу пришлось.

- Да колыбельные. Две из этих бабок татарки не то киргизки, вот тебе и завывания на неведомом языке… Конечно, если из языков только церковнославянский знать… В общем, да, один грех за Анной есть - мародёрство. Свежие захоронения бывало, раскапывала. Что тут сказать, это платьишко поповой невестки стоило, наверное, больше, чем вся Анна целиком со всем хозяйством. Обычно продавала подальше от тех мест, где обитала, да вот бабка эта тоже по всем рынкам шарилась, встретились… Предосудительного в своих действиях, кстати, ничего и не видела, сказала: «Говорят же - нагими мы в мир приходим, нагими и уходим, ну вот нагими и надо, зачем ей в гробу это платье?» Побрякушки, между прочим, никакие никогда не брала, только одежду, обувь, ну, один раз гребёнку взяла. Своеобразная философия у женщины…

- Сама, что ли, раскапывала?

- Сама. Ну, с подругами иногда. И раскапывала, и закапывала. На что только человек не идёт, когда нужда гонит.

- Ну, и чем сердце-то успокоилось?

- Да чем… С мужьями-дебоширами воспитательную беседу провели, материальную помощь какую смогли, всему бабьему гурту выделили… Эта долго брать не хотела, упиралась: «Я, мол, не из этих святош, милостыню принимать». Гордая, понимаешь, воровать ей проще, хоть оно и у мёртвых, но всё же. А у домишки, кажется, ни одного бревна не гнилого не осталось. Предложили переселить, от этой бабки тоже подальше, совсем вскинулась: «Меня в этот дом муж привёл, я его отсюда на кладбище проводила, здесь дети мои родились, поперёд она вот отсюда съедет, чем я. Ну, и что, говорит, что разваливается, вот когда развалится, тогда и приходите». Очень трудный человек…

- Да уж, непростой случай… Ну а с Лениным-то что? Приврала бабка для интересу?

- Да рамочку она сколачивала.

- Какую ещё рамочку?

- Портретную. Вырезала фотографию из газеты, повесила на стенку - «Раньше бог людей защищал, иконы висели, бог плохо защищал, теперь вот Ленин защищает, может, у него лучше получится». Ну, а у газеты бумага тонкая, поэтому она её на дощечку, в рамочку прикрепила…

В общем, история противостояния Поликсении Архиповны и её соседки Анны - которая пока ещё не могла считаться законченной - была и забавной, и поучительной, и в то же время как-то грустноватой. Всё-таки, кроме несомненного фактора человеческого идиотизма, был в ней и фактор нужды и горести человеческой. Вторая история была в этом смысле легче и забавней, и хотя тоже блистала безудержной фантазией, но мистики здесь не было даже налёта, вероятно, потому, что автором был мужчина, обладавший всё же очень приземлённым складом ума. Матвей Никитич тоже обвинял соседа, только не в общении с тёмными силами, а, не много не мало, в шпионаже и измене родине. По его заверениям, сосед каждую ночь подавал сигналы Германии и Японии (тут надо сказать, представления о географии у мужика были сильно упрощенные и своеобразные, и Германия и Япония располагались если не на расстоянии соседних деревень, то всё равно не сильно дальше, судя по следующему известию - к соседу практически как к родному кажную неделю приходил японский генерал, призываемый этими сигналами - миганием огонька в окне, возил на родину секретные сведенья и возвращался за новыми). Ну, и продажей государственных секретов, невесть откуда простому лавочнику известных, не ограничивался - в погребе у него томились раненые, не доехавшие с фронта до госпиталей и перехваченные ушлым пособником японцев, да честные служащие, похищенные им с целью выкупа и получения, посредством пыток, нужных вражеским странам военных секретов, Матвей Никитич сам лично слышал из-под земли стоны. То, что в этой истории было реального, состояло в следующем: японский генерал оказался китайским торговцем, разыскивающим непутёвого русского приятеля, указавшего ему неверный адрес, а второй раз приходил забрать забытый зонт, вот эти-то два визита и помножились в сознании Матвея Никитича до еженедельных. Никаких раненых солдат и похищенных граждан в погребе тоже не оказалось. Вообще никого на момент проверки не оказалось, а коварный шпион-лавочник, нехотя, стыдясь выносить семейный сор, признался, что средний сын у него сильно пристрастился к дурманному зелью, регулярно приходил невменяемым, в таковом состоянии ломал мебель и заблёвывал весь пол, а протрезвев, уносил на продажу что-нибудь ценное, и вот после того, как терпение отцовское лопнуло, стал в такие дни отдыхать в погребе, покуда не выветрится дурь. Случалось, и поколачивал его отец, ну так в том не видел никакой своей вины. Конечно, после того, как Айвар с ребятами перелопатили при обыске пуда два разных бумаг, скопившихся ещё после отца хозяина, тоже торговца, опросили всех остальных соседей, всю родню лавочника, прочесали ближайший лесок на предмет свежих захоронений (два нашли, в обоих павшие собаки), переобщались с около сотни китайцев, пока нашли того самого, перебрали всех пропавших без вести за последние два года на предмет, с кем из них лавочник мог иметь сношения, перебрали все связи самого лавочника, им не то что слабо верилось, что подозреваемый имел какой-то не обнаруженный хитроумный способ подавать сигналы, которые видно б было далее соседней улицы - им хотелось настучать Матвею Никитичу чем-нибудь тяжёлым по голове. Однако ж было интересно. Оказалось всё просто - Михаил Иванович был человеком очень набожным и молился каждый вечер с поясными поклонами, земные ему по старческой немощи были уже тяжелы. И вот, склоняясь, он перекрывал ненадолго свет лампадки, пробивающийся из-за плотных штор, вот тебе и мигающий огонёк.

- Дочь этого Матвея потом извинялась - головой не очень здоров батюшка, как года два назад с крыши сверзился, так вот последствия остались, и чем дальше, тем больше. А у сумасшедших оно так - что им подумается и предположится, то моментально правдой для них становится. Дочь вот тоже обвинял то что она у него деньги крадёт, то что отравить его хочет, она уж ходить к нему зарекалась, да муж стыдил - как немощного старика без пригляду оставлять…