Айвар быстро, чётко, спокойно распределял людей по комнатам - обыск, готовясь себе оставить гостиную, приняв на себя основной удар фальшивых недоумений и возмущений. Не ожидали - это уж верно… Всё же помог этот выигрыш времени, тут и минута многое решает. Однако какое-то беспокойство у них было, раз собаку спустили, вот и попрятать наверняка успели. Но едва ли глубоко…
Столбом, конечно, не стояла, смотрела, как Айвар выдвигает ящики и перебирает их содержимое, снимает со стен картины и ощупывает их рамы, и делала так же. Про тайники в картинах-то она и раньше слышала. Но нет, тут не тот случай. Не успели бы…
Что можно успеть за то время, как раздался стук? Ладно, может быть, и за то время, когда лай собаки стал особенно яростным и непрерывным? Если спрятали, то спрятали в этой комнате. Хотя возможно, ещё до этого спрятали где-то в доме. Айвар говорил, они распространяют через слуг и ещё через соседей, своих рук не марают…
Что чувствуешь, когда незваным приходишь в чужой дом, и так спокойно и деловито перебираешь чужие вещи? Ну… ничего такого особенного. Конечно, если б Настя была одна, она б, наверное, долго не могла решиться на что-то, и все движения её были бы деревянными и неловкими. Но с нею были старшие товарищи, которые личным присутствием напоминали, подтверждали это Право, и поэтому было легче. Конечно, за их спинами вечно она прятаться не будет, она с этой вот минуты учится идти с ними наравне…
Да, это в том числе и интересно - смотреть на вещи. Изучать жизнь человека. Фотокарточка, засунутая между корешками книг на дальней полке - чья? Женская… какая-нибудь пассия хозяина, убранная подальше от глаз ревнивой супруги? Старые письма в одном из ящиков… Настя пробежала их глазами, благо, знание французского позволяло. Ничего стоящего, действительно старое, времён далёкой молодости. В голову настойчиво стучалось - не там ищете, если эти граждане так хитры, не стали бы они прятать компрометирующие материалы там, где искать будут в первую очередь.
Ну и параллельно, конечно, благородное собрание в поле зрения держала - так они с Айваром заранее уговорились. Но они вроде никуда и дёргаться не собираются, только сам хозяин, как вскочил, так и топчется возле стола, а остальные сидят, как приклеенные. А и что бы они? В дверях Микаэль, а в окно сигать - там кусты, из них пока выберешься, десять раз пулю схлопочешь. А может, они прямо себе под задницы и спрятали? Да нет, не настолько тупые-то. Однако каждый раз, когда она или Айвар бросают взгляд в их сторону, заметно напрягаются. Айвар, видимо, тоже о чём-то таком думал, потому что, неожиданно повернувшись, велел:
- Выходите все из-за стола!
Снова послышались возмущения, в которых, впрочем, слышно было уже больше искренней нервозности. Горячо? Айвар потом сказал, ему померещилось, что что-то они друг другу под столом передают, но дело оказалось не в том… Вернулся отправленный по кладовкам и в подвал Александр, с очень выразительной физиономией.
- Что, нашёл?
- Да пожалуй… Склад у них там. За шкафом дверь ещё одна оказалась. Забито - не повернуться. Пожалуйста… на опись кто-нибудь, кто ел сравнительно недавно. Меня аж затошнило.
Айвар бросил на по одному, нехотя, выбирающихся из-за стола спекулянтов очень ласковый взгляд, в котором читалось «Что ж, на одну статью вы, похоже, уже заработали», Настя в это время шагнула к столу - первая мысль, проверить под скатертью, хотя это тоже глупо б было…
- Э, вот так дела! - присвистнул Александр. Пока все сидели, этого не было видно, сейчас же оказалось, что тот пятый, которого Настя всё пыталась вспомнить, видела ли на фотографиях, одет под сюртуком в священническую рясу.
- Батюшка, а батюшка! Азартные игры-то - грех!
- Не больший, чем то, что вы творите, - спокойно ответил поп.
Настя принялась одну за другой собирать разбросанные по столу карты, подобрала несколько с пола - они спорхнули, когда выбирались особо пузатые хозяин и батюшка. Нахмурилась… Потом развернулась.
- Да нет уж, супротив вашего греха куда. Этого обыщите первым. Это не настоящий батюшка. И не стыдно вам, за такое-то богохульство? Рясу нацепили, крест до пупа…
Прикрывать больший грех меньшим, это Айвар хорошо сказал. Настя подняла колоду и демонстративно вытряхнула из неё ещё две карты.
- И долго вы без двух тузов-то играли?
Батюшка и в самом деле оказался фальшивым. во всяком случае, пузо у него - фальшивое. Под рясой в нашитом на кофту мешочке лежала толстенькая стопочка листовок. Следующие два часа Настя провела в подвале, за описью. Истинный ад, никому не пожелаешь - душно, чад от фонаря глаза выедает, и запах - бесит… Колбаса. Ладно мука, ладно крупа, ладно масло. Но колбаса. Копчёная. Если её так мутило от желания наброситься и вгрызться в эту проклятую колбасу, как в горло врага, то что Александр почувствовал? Несколько раз выходила отдышаться, справиться с рвотными позывами, Михаэль, который оставался здесь, с нею, спрашивал, не сменить ли её, она мотала головой. Михаэль под утро ещё поймал какого-то субъекта, шнырявшего под окнами, объяснения были очень невразумительные - а как внятно объяснишь, чего ты под чужими окнами шаришься? Тех всех вывели по темну ещё, мог ли кто заметить? На разведку послали? Или это один из тех, кто за своей долей бумажек пришёл?
К себе вернулись с рассветом, и поскольку опять же было как-то не до того, чтоб искать ей пристанище, задремала Настя теперь уже в кабинете Айвара, там, за шкафом, под допрос истерично всхлипывающей хозяйки и бодрое трандычанье служанок, которые, в надежде поуменьшить собственную вину, охотно закладывали хозяев с потрохами.
Про карты Айвар понял сразу, а вот про священника удивлялся долго. А Настя и сама не могла объяснить.
- Да не знаю… Вот было в нём что-то ненастоящее. Да не в том даже дело, что в карты играть грех. Грех не грех, это правда со всеми бывает. Но как-то чересчур, идти в облачении - и вот так, на вечерок с романсами и картами. Сейчас и настоящие батюшки и монахини часто в мирское переодеваются, когда в город выходят, чтобы не привлекать внимание, не раздражать, а этот так понятно, для маскировки… В пузе-то в самом деле удобно что-то пронести, и вроде как на батюшку разве подумаешь…
- Очень даже подумаешь, - мрачно возразил Айвар, - к твоему сведенью, немало их братии за контрреволюцию как раз село, в скольких выступлениях их след обнаруживался потом… Крепко они на нас, конечно, злы.
- За реквизицию церковного имущества?
- Ну да, да и вообще за отделение церкви от государства. С властью-то расставаться никто не хочет.
Квартирку-то Насте через два дня всё же нашли. Бывшая какого-то важного чиновника - жильцы его фамилию называли, перевирая всяк по-своему, ну, можно потом по документам посмотреть, сам он зимой 17 года был с семейством на отдыхе в Италии, когда услышал о произошедшем, счёл за самое разумное не возвращаться. Переждать по крайней мере. Кой-какой капиталец был с собой, а квартира - бог с ней, если что, с квартирой, жизнь дороже. Мудро, что сказать. Из пяти комнат сделали даже семь - две самые большие перегородили спешно возведёнными перегородками, в одной такой отгороженной и поселилась Настя. По соседству - семья, бабушка, дедушка и внучек. Мальчик жался к бабушке и громким шёпотом спрашивал:
- Баба, это большевики? А чего они тогда такие маленькие?
В детском восприятии большевики было равно - великаны.
Кроме кровати в комнате - шкаф и стол. Пустые, да и Насте их наполнить нечем. Ну, первые две недели она туда в самом деле только ночевать приходила, и то не всегда. Невозможно уйти, ну физически невозможно, хоть и с ног уже валишься, невозможно присутствовать при всех допросах - так хотя бы перечитать материалы, задавая попутно вопросы Айвару или кому рядом случится. Благо, на её вопросы, наверное, наивные, не раздражались. Понемногу научили Настю печатать на машинке, иногда садилась записывать показания во время допросов. Забавно было, как один неграмотный старик, проходивший свидетелем, принялся артачиться, отказывался подписывать:
