Комментарий к Весна 1919. Среди людей
Подозреваю, вот здесь лажи много. На документальность-историчность, конечно, претензий и не было, но всё же. Увы, не удалось найти, существовал ли уже именно этот железнодорожный путь.
Слова коми языка:
Узьны - ночевать
Вёв - конь
Аддзыны - найти
Туй - дорога
========== Весна 1919. Причастие ==========
До чего же вкусной была каша, как говорил дед - ум отъешь. А всего-то в воду немного сухого молока и растительного масла добавили, как потом узнала. Айвар ей ещё хлеба два куска взял.
Разговорились как-то очень легко, первое время Насте сложно было - будет расспрашивать, что отвечать? Ни о каких редакциях её анкеты они ж не договаривались, времени не нашлось. Врать-то легко, когда тебе потом этого человека едва ли встретить, а не тогда, когда бок о бок работать. Но Айвар оказался не шибко любопытен, сказал просто, что на Урале тоже бывал, только не в её, конечно, краях. Больше интереса проявил к происходящему в Перми, Губахе, Соликамске, чем к ней самой. Это тоже очень понравилось. Интерес к её персоне Настю раздражал теперь чаще, чем радовал. Тут во всей стране вон что происходит, а вам позарез знать, с какого горя девка в такой дальний путь тронулась, или проще тут говорить - умом. Очень скоро перешли на «ты» - «не надо мне выкать, я тут один, меня не двое». Сам, правда, несколько раз снова на «вы» сбивался, но вскоре нормально пошло.
- Значит, надо тебе ещё жильё найти… В ближайшей округе, наверное, расхватали уже всё, но где-нибудь да койко-место найдётся…
- Койко-место?
- Ну… это…
Да, не знает Настя таких терминов. А вот само понятие, пожалуй, уже знает.
- Да мне много надо-то? Как в сказке, сама на лавку, а хвостик под лавку. Вещей-то у меня никаких нету…
- Тут главное, чтоб с соседями повезло. Мне вот повезло… В общем, найдём тебе тоже что-нибудь хорошее такое. А вообще, может, и неплохо б, конечно, если б ты ещё немного тут поторчала, кровать позанимала…
- Чем же хорошо-то это?
Айвар ответил тихо:
- Может быть, он тогда б хоть чаще домой ходил, отсыпаться… Мы тут вообще эту кровать ненавидим, если честно. Тихо вынести б куда-нибудь, но мечтать не вредно…
Переместились в кабинет, там в закутке за шкафом стоял у Айвара не то рабочий стол, не то подставка под кипы бумаг. За стенкой-шкафом бешено стрекотала печатная машинка, под диктовку высокого, худощавого парня с рукой на перевязи, за другим столом смертельно усталый, по виду, ровесник Айвара, зябко кутаясь в шинель, пытался вникнуть в то, что пытались до него донести перекрикивающие друг друга тётки. Пока, судя по всему, безуспешно.
- У нас, вообще, работа на отделы разделена… Только разделить её нацело не всегда получается. Почему - сейчас объясню. Вот, эти милые господа… - на свободный от папок и стопок бумаг участок стола веером легли несколько фотокарточек, - так-то, будто бы, обычные спекулянты… Ну, не вполне… Вот эти, - ткнул последовательно в троих, - спекулянты, мешочники. А вот эти - сами ничего не продают, сроду за таким не замечены. Приличные люди. До того приличные, что находиться-то с ними рядом совестно станет. Они просто этими вот руководят. Тайно, умело, но не настолько незаметно. Проще говоря, не по разу их уже заложили, невольно, обмолвками, а кто и явно. В общем, матерьял у нас на них уже есть. И взять их можно б было. Вопрос - почему мы этого не сделали?
- Потому что не всех ещё вычислили?
- И это тоже. Сеть у них разветвлённая, сколько всего в неё народу входит - пока гадать можно, но по гаданиям - это не все. За всю жизнь у человека десятки, сотни знакомых, родственников, сослуживцев, соседей набирается, как всех переберёшь? Почему вслепую перебирать не можем, тоже, думаю, не надо объяснять?
Это как-то Настя предполагала. Спугнуть же можно. Ну да, кивнул Айвар, браться за подозреваемого нужно с некоторой долей уверенности. Потому что рубить организации надо голову, а не по-детски радоваться, что накрыли рядовых исполнителей. Других найдут, и будут впредь осторожнее.
- У нас нет чётких доказательств на верхушку, это первое. Второе - мы подозреваем, это только половина, так сказать, их деятельности.
- А вторая какая?
- Подрывная. Так уж как-то получается, что районы, где действуют их работнички, самые какие-то неспокойные. То служащие забузят, то взорвут, подожгут чего-то, про драки я не говорю, три случая было уже налётов на квартиры партийных работников, из хулиганских как будто побуждений - стёкла побили, мебель, посуду поколотили, и, что замечательно, никто не видел ничего. До смешного доходит - фонари чинить не успевают, объявления, распоряжения где вешаются - часа не висят, кто-то снимает. То есть, поясняю - мелочь за мелочью, создаётся напряжение, недовольство. Ты, когда немного поработаешь, поймёшь, когда просто недовольство, а когда его кто-то намеренно вызывает и умело направляет в нужную сторону. Человек вообще всю жизнь чем-то, да недоволен, и виноватые у него всегда есть. И верно и то, что мы ничуть не без греха. Это я сейчас не в том смысле, мы, которые здесь, а мы вообще, большевики, комиссары, комитетчики, вообще все, кто для них «новая власть». Но когда мы действительно задержали подвоз чего-нибудь - не наша вина, самим задержали, когда с заселением кому-нибудь задержали - это мы знаем. А вот когда отправляли, а поздно пришло, или пришло, но не сообщили, или приказ потеряли, или ордер неправильно оформили - тут вот… Загадочно получается.
- Это и называется - вредительство, да?
- В общем, да. Вредительство - вещь очень противная и опасная, потому что трудноуловимая, тайная. Это не когда противник на тебя открыто идёт, с оружием. Когда он тебя изнутри подтачивает. Внушает людям мысль о твоей неэффективности. Внушает, что ты хорошо работать либо не умеешь, либо даже не хочешь. Вроде бы, совсем мелочь - какую-то бумагу куда-то положить и вроде как забыть, или числа, дни недели спутать, или неправильно понять распоряжение, они вроде как и не виноватые, ну, не поняли, не приноровились. Или вот с фонарями этими… Из мелочей и что покрупнее вырастает. А через некоторое время смотришь и понимаешь - люди не могут в самом деле быть такими безалаберными и непонятливыми. Ну, не в такой массе. Кто-то даёт им такой совет. Не торопиться, не стараться. Выражать так своё тихое, молчаливое сопротивление. Чтобы понемногу, осмелев, обнаглев, перейти к сопротивлению уже более существенному.
Это вот Настя не очень понимала. Ну, не нравятся тебе большевики - понятно, бывает, ей вот раньше тоже очень не нравились. Но люди-то обычные тут при чём? Не нравятся большевики - бери оружие и иди к белякам, там новым дуракам рады. Нет, они это трусят, они исподтишка вредить будут, по-детски куражиться - вот не хочу по их приказу работать, вот не буду, а если буду - то спустя рукава. Это всё, понемногу, объясняла ей Роза - и про контрреволюцию, и про спекуляцию, и про саботаж. С контрреволюцией всё понятно - вот фронт, он недалеко тогда был. Ну, кроме того - восстания там, сям, шибко обиженные новой властью… Так обиженные, что деньги на оружие и взрывчатку откуда-то взяли. Но с теми всё понятно - против, так и говорят, что против. Спекулянты - не, те не против. Те всем довольны как раз, не высовываются, не протестуют. Война, голод, неурядицы - для них способ заработать. Купить на рупь, продать за десять. На еду выменять у отчаявшихся людей последние ценности - бабкины серёжки, дедовы награды, семейные иконы в золочёных окладах. Продать это потом коллекционерам или за границу куда как дороже могут. Это всё Настя не очень хорошо понимала, пока в дороге сама не поняла, по базарам походив. Этой вот дряни в базарный день цена рубль, а они, надо же, по пять продают. И люди берут, куда ж им деваться. В городах хлеба нет, соли, масла - в магазинах, а в переулках, подвалах это всё есть, там колбаса есть, кофе, табак хороший… Куда-то ведь это всё делось, не большевики ж всё сожрали, выкурили. Спрятано. Как деревенские прячут - это Настя сама видела. Кто и для себя, чтоб на подольше хватило, а кто и для продажи. Голод - страшная штука, особенно для того, кто прежде не голодал как-то. За эти-то дни своего пути она, кажется, все виды и грани голода узнала. Сама плакала, как маленькая, от рези в животе. Дрянь, которую притаскивали беспризорники, ела, не спрашивая, из чего она. Кислую, склизкую кашу давилась, но ела - когда в следующий раз-то перепадёт. Ближе уже к Москве от попутчиков всякое слышала. Где-то из коры и лебеды люди оригинальные рецепты наизобретали, где-то, говорят, мертвецов жрут. Хорошо, пока мертвецов, не живых под нож пускают… А где-то, говорят, на одной свалке нашли какую-то попорченную колбасу, что ли. Долежала у кого-то, что завоняла, выбросили. Так люди вызнали, у кого, расправа была страшная. Там в погребе много всего обнаружилось… Кто-то потом помер с заворота кишок, потому что нельзя, долго не жрамши, сразу обжираться… Это до тех пор думаешь, что нормально всё, люди право на свои цены, свою прибыль имеют, пока сам голодным по улицам не пошляешься… После этого всё понимание куда-то девается, и понемногу начинает хотеться взять кого-то за горло.
