— О да, — кивнула Дайенн, — спутниковая связь, искусственный интеллект, другие миры…
Всё же, она обязана научиться их различать. Она пыталась, Вален свидетель — пересматривая фотографии и видео, которые могла найти, и запланировала посмотреть корианский фильм, но решила, что пока не готова к такому серьёзному испытанию новообретённых навыков.
— Именно. Нас спрашивают, как мы можем руководствоваться в жизни тем, что написано много веков назад…
— Ну, так всё же некорректно говорить, это будет плевком в любого, кто чтит традиции своего мира.
Глаза у него, кажется, серые — впрочем, полной уверенности нет, как и у многих корианцев, они глубоко посажены. Высокий лоб с чётким рельефом-«бабочкой». Талгайды-Суум отозвался о нём, как о красивом. Надо будет обязательно спросить у Талгайды-Суума, как выглядит некрасивый корианец.
— Но правда в том, что никто не живёт по законам прошлых веков — кроме немногих отчаянно консервативных обществ. Те религии, которые хвастаются тысячелетней историей — на самом деле отнюдь не те же, какими они были на заре своего существования. Быть может, минбарское общество в этом плане и довольно консервативно, но земные, центаврианские, бракирийские религии претерпели много реформ за историю своего существования, уж тем более со времён контактов с иными мирами.
— Вы о заимствовании центаврианами чужих богов? — улыбнулась Дайенн.
— И об этом, но не только. Ознакомление с новым, чего ты не мог себе представить вчера, раздвигает границы понимания. И дело не только в культурном обмене, в открытии, что твоё прежнее представление о многообразии было скудным, неполным. Ты видишь чужую историю, в чём-то сравнимую с твоей, в чём-то несопоставимую, ты видишь перед собой новые загадки, новые неизвестные в открытой некогда формуле. Тебе придётся объяснять их…
Быть может, думалось в этот момент, она на самом деле всё же уснула, и в своём сне беседует с этим корианцем? Он говорит словами Валена, но ведь говорит совсем о другом…
— И ты обнаружишь, что жизнь везде строится на сходных принципах, при всём изобилии различий. Не об этом ли говорил и величайший из ваших пророков?
Это было как-то слишком.
— Да, однако он не говорил, что различиями можно пренебрегать и считать, что для всех может быть один путь, — заявила она, пожалуй, слишком резко.
— И мы не говорим, что различиями нужно пренебрегать. Их нужно объяснять, как любое явление окружающего мира. Однако вы не правы, что не говорил. Он не подразумевал другие расы, но он занимался именно тем, что навязывал один путь враждующим прежде кланам.
— Но это же совсем другое!
— Конечно. Вы будете правы, говоря, что между минбарцами и существами иных рас больше различий, чем между жреческими и воинскими кланами, но на момент установления законов Валена сложно было представить большее. Мир ограничивался тысячелетней враждой народов и кланов, эта вражда была основой жизни и философии — и всё же Вален делал то, что делал. И не то чтоб его идеи не встречали первое время скепсиса, чтоб не сказать — сопротивления. Но как тогда у всех вас — Лунных Щитов, Звёздных Всадников, Ключей Земли — был один путь, так один он и сейчас у всех нас. Путь прогресса.
И она всё же решилась.
— В действительности я не отказалась бы ознакомиться с учением, о котором вы говорите, более… детально. Вален говорил, что не зазорно изучать культуру чужаков — возможно, у тех, кого ты не понимал прежде, ты обретёшь ценнейший для твоей жизни урок. Я буду благодарна, если вы порекомендуете мне, с чего начать.
Кажется, теперь пришёл для Схевени черёд ступора.
— По правде, не ожидал такой просьбы. В любом случае те файлы, что у меня есть с собой — на корианском. Если вы не передумаете — я могу связаться с Шериданами, у них были переводы некоторых популярных работ на минбарский. Вместе, думаю, решим, что вам предложить.
— Буду очень благодарна вам, товарищ Схевени, — она решила, что учтивость требует обращаться к собеседнику так, как принято в его культуре, коль скоро он проявил уважение к её культуре, — как благодарна сейчас за приятную и познавательную беседу. И всё же не могу не вернуться к так и не заданному вопросу. Вы говорите, конечно, о критическом отношении к учению, подразумевая дополнения, вносимые историей, но вы ведь не можете отрицать, что инакомыслие в вашем мире преследуется?
Корианец снисходительно улыбнулся.
— А вы можете мне назвать такой мир, в котором этого не происходит, госпожа Дайенн? В вашем мире есть какое-то инакомыслие?
— Ну, это сложная тема…
Алварес уже как-то от души прошёлся на тему «самое то упрекать кого-то в запрете инакомыслия, будучи представителем мира, где младший не смеет раскрыть рта, пока старший ему не выдаст милостивое разрешение». Ещё и присутствовавший там же Синкара поддержал, тоже идеальный продукт воспитания, в смысле бракирийского паскудства…
— Любое государство — это аппарат насилия, не всякую власть называют диктатурой, но всякая власть есть диктатура просто в силу того, что она власть, вы ведь не возьмётесь это отрицать? В каждом обществе, на каком бы уровне развития оно ни находилось, в какие бы религиозные, культурные надстройки ни облекалось — существует принуждение. Следовать писаным и неписаным законам, что-то делать, а чего-то — не делать, определённым образом участвовать в жизни общества…
— Естественно!
— И вся разница в том, чья это власть, чья диктатура — большинства или меньшинства, тех, кто создаёт или тех, кто паразитирует. Вы можете считать, что ваше общество не раздирают противоречия между социальными группами, что оно довольно своей властью и исполняет законы сугубо добровольно и с полной осознанностью — да, пожалуй, это так в сравнении с Землёй, Центавром, миром Дрази. Противоречия в вашем обществе предельно сглажены, нет таких крайностей нищеты одних и роскоши других, как во множестве миров, и ваши религиозные постулаты, требующие от каждого минбарца беззаветного служения обществу, ещё не превратились для большинства в пустой звук. Однако это не значит, что в вашем мире нет проблем, расшатывающих его стабильность — это естественно, ведь каждое явление носит в себе своё противоречие, как каждый живущий носит в себе свою будущую смерть. Иначе в мире никогда и ничего не менялось бы. Но это особый разговор, который лучше вести тогда, когда у нас обоих будет больше свободного времени, и подобающе подготовившись.
Инакомыслие… Конечно, отдельные минбарцы могут быть не согласны друг с другом по каким-то вопросам, это естественно, но они всегда согласны с учением Валена и других великих мудрецов, какая-то рознь может возникнуть по трактовке и применению каких-то частностей в этом учении, но рознь между младшими всегда рассудят старшие, а если рознь есть между старшими… ну, это в любом случае не ума младших дело. Но говорить всё это Схевени — надо думать, примерно так же, как Алваресу, понятно, как он это воспримет. Подчинение своим авторитетам всегда воспринимается как нечто естественное, к чужим авторитетам применить тот же принцип сложно.
— Да, вы во многом правы. И всё же — есть разница и в проявлениях этого насилия?
Они остановились на перекрёстке — дальше Схевени предстояло идти к своей комнате, а ей, видимо — к своей.
— Понимаю, для общества, где лишение жизни возведено в ранг непреодолимого табу, обычаи любого другого мира покажутся отвратительными. Впрочем, вспомните гражданскую войну на вашей планете в 60х — и согласитесь, не так уж нерушимо это табу? Что касаемо инакомыслия… Это тоже отдельная большая тема. А за примерами опять же можете обратиться к вашему напарнику — он может рассказать кое-что из семейных историй, собранных в нашем мире. Я тоже мог бы рассказать, всё же Шериданы близкие друзья и моей семьи, но думаю, у вас, как напарников, больше возможностей для разговоров.
Стихийное совещание отделов насильственных преступлений и контрабанды (от обоих было, конечно, примерно по трети состава) проходило на сей раз в кабинете контрабанды. Он был несколько больше кабинета отдела насильственных, что, впрочем, с успехом компенсировалось высокими штабелями ящиков и коробок практически возле каждого стола.
