И поскольку о Корианне сразу было сказано, что религии тут нет, такое приглашение, ещё первое, Вадима несказанно удивило, но Виргиния ответила, что справляют они Рождество не в религиозном, а в семейном смысле, это часть земной культуры, напоминающая о счастливых моментах детства. Виргинииного детства, конечно — детство Офелии в целом счастливым не назовёшь. Вот в том числе для неё Виргиния и заводила каждый год эту канитель с ёлкой, праздничной трапезой и подарками — да, как-то несолидно для 35-летних тёток, но кому какое дело вообще. Дэвид и Диус их в этом вполне поддерживали — как фольклористы, праздники они любили. В общем, это было то же самое, что тогда, несколько лет назад на Минбаре, о чём они даже жалели, что не повторяли больше — а не повторяли потому, что без тёти Кончиты мать боялась не справиться, не сделать всё правильно, да и дня рождения Алиона как приятного предварения Нового года в принципе хватало.
И вот они, под бдительным надзором Гани, украшают ёлку. Ёлка, понятное дело, искусственная — схожие хвойные на Корианне есть, но пахнут категорически не так, да и смысл каждый раз валить дерево даже ради такой огромной радости. Поэтому Виргиния заказала где-то искусственную — собирались, конечно, некоторые механизмы на Бриме не в пример проще, зато густая хвоя со «снежным» напылением не осыпается, а с хорошим ароматизатором и вовсе идеальный заменитель. Украшение ёлки всегда превращалось у них в целый долгий, торжественный обряд, именно потому, что он, да и Уильям, имели привычку подолгу стоять вот так с каждым шаром –затаив дыхание, любуясь загадочным, добрым мерцанием за тонкой стеклянной гранью, искусной вязью узоров, это почти так же великолепно, как панорама Тузанора, сказал Уильям, когда увидел первый раз… И так непрактично, с такой-то хрупкостью, что безумие самой этой идеи отдельно восхищает, каким всё-таки чудом было для Виргинии доставить их с Земли невредимыми. Ганя каждый раз нервничал, не уронили бы они игрушку, не разбили бы, но на памяти Вадима они разбивали шарики всего три раза, два из них — когда Элайе вздумалось выпендриваться, поднимая их из коробки телекинезом. И хотелось бы сказать, что эти игрушки прошли с ними через всё их детство… Но это б было неверно. Порознь — через ту часть детства Элайи, в которой Вадима ещё не было, и через ту часть детства Вадима, в которой он радовался вместо Элайи, всё больше отстранявшегося от этого когда-то дорогого и ему праздника. Он продолжал участвовать — ради матерей, он их действительно любил и готов был делать для них что-то приятное. Но сердце его к этому уже не лежало.
В этот раз снова ждали приезда тёти Кончиты с дочками, спорили, что им можно успеть, за такой короткий визит, показать в Эштингтоне. На Корианне в эти дни никакой праздничной атмосферы нет, кроме тех организаций, что так или иначе сотрудничают с иномирцами, там кое-где стоят в холлах ёлки и светятся, выложенные гирляндами, цифры — наступающего года по внешнему, земному календарю в переводе на корианский. Здесь Новый год совпадает с началом зимы, правда, в Эштингтоне первый снег, случается, выпадает ближе к вот этому самому Рождеству. Кроме того, ждали Маркуса. Как все разместятся в домике Александер-Ханниривер — заранее старались не думать. Вообще-то дом, конечно, считался большим, и первые годы Виргиния платила доплату за лишнюю жилплощадь, но причины на то были — дом был удобно расположен на удалении от соседей, здесь Элайины приступы не могли нанести урон невинным людям даже при самом несчастном стечении обстоятельств. В лишней комнате часто останавливались Дэвид и Диус, когда были в Эштингтоне — своего жилья у них так и не было, что уж неожиданно роднит Корианну с Минбаром, так что о таких вещах можно не беспокоиться. Скитаться по миру с двумя чемоданами и двумя портативными компьютерами у них прекрасно получалось вот уже семь лет, первые годы прошли более стационарно, в общежитии Гуманитарного Университета, где и теперь за ними числилась комната, но в промежутках между их курсами лекций, когда они возвращались из очередной поездки, нередко выяснялось, что комната занята студентами из Сурамбы или приехавшими на конференцию из Мельфира преподавателями, и тогда на выручку приходили Александеры — тем более что Виргиния и Офелия были исключительно рады, когда Шериданы жили у них. Они были б рады, если б друзья семьи и насовсем переселились к ним, но отсюда до Университета было не менее часа езды, а от общежития — два шага.
Проблема с жилплощадью в Эштингтоне, впрочем, решилась ещё до переезда Вадима с семьёй — отстроили пострадавшие в гражданскую кварталы, отремонтировали дороги до пригорода, запускали новые ветки метро. Понемногу решалась и проблема перенаселения — после того, как воскресли погибшие до революции градообразующие предприятия в малых городах, трудовая миграция начала обратный отток. Этому процессу, впрочем, предстояло быть долгим — на севере по сию пору встречались целые вымершие города. Позже, в студенческом стройотряде, Вадим увидел один такой воочию. Зато ещё очень долго сохраняла высокие темпы учебная миграция — всё же университетов уровня эштингтонских в стране было мало, многие специальности давали только здесь, а нужда в специалистах всё ещё оставалась огромной — нужно было ставить на новые рельсы целые отрасли и с нуля запускать те, которых не было. Но Шериданы просто не считали, что у них есть с жильём какая-то проблема — где держать то из вещей, что им не потребуется в ближайшую пару недель, у них есть, а то, что потребуется, в невеликом багаже легко помещалось.
23 декабря выяснилось, что Гранты не приезжают — тётя Кончита звонила, очень извинялась, Кони на отчётных выступлениях получила травму, нет-нет, всё под контролем, прогнозы самые оптимистичные, но Рождество им предстоит встретить в больнице, это факт. «Видать, планирование это вообще не моё, тогда вот спонтанно получилось, а сколько собирались — обязательно какая-нибудь дрянь случится». Не смог приехать и Маркус — дела. Это вызвало бурю возмущений почему-то у Элайи куда большую, чем у Гани с Уильямом.
— Он же обещал! Единственный раз в году не суметь выбраться? Какие такие дела не могут подождать?
— Мал ещё — рассуждать о делах энтил’зы, — заявила Виргиния, хотя ей, честно говоря, было обидно тоже — пришлось постараться, чтоб найти ингредиенты для какого-то его любимого блюда, даже при том, что большую часть кухонных хлопот взяли на себя Офелия с Лаисой.
— Он в первую очередь отец…
Ганя посмотрел на Элайю пренебрежительно.
— Нет, в первую очередь он энтил’за, а потом уж чей-то отец.
— Не пойму, чего ты-то гоношишься? — включился и Уильям, — мы на отца не в обиде, понимаем, что у него серьёзный пост и большая ответственность, если не смог приехать — значит, действительно не смог.
Вадиму хотелось сказать, что, насколько он знал Маркуса — ему должно сейчас быть очень обидно, но Элайя, будучи ещё школьником, просто плохо себе представляет, что такое конец года в жизни взрослых. На Минбаре, например, это вообще не время отдыха и увеселений, есть некоторое количество дел, которые должны быть завершены, некоторое количество служб и обрядов, которыми ты никак не можешь пренебречь. Это не какие-то скучные бумаги, которые можно просмотреть и подписать через неделю, и ничего от этого не изменится, это распорядок жизни — а на Минбаре держаться установленного порядка равно нравственности, равно заботе о будущем всего общества. Минбарский конец года не совпадает с земным — и вот тут слава богу, хватает и земного, и бракирийского, который всего через неделю, доли этих миров в Альянсе хватает, чтоб Маркусу, главе анлашок и правой руке президента, не приходилось в эти дни скучать. Примерно к этому времени Земля, Бракос, а так же Захабан и Прима Центавра внезапно вспоминали что-то забытое, принимали какие-то внутренние поправки, для которых им нужны были от Альянса документы, которые не подготовишь за пару дней, или же наоборот — обнаруживали, что ответственный за подачу нужных сведений ушёл в отпуск и забрал с собой ключи от нужного ящика стола. Дядя Андрес много такого рассказывал как анекдот, а Алион всякий раз прибавлял, что в процессе было не до смеха. Но всё это Элайя должен бы понимать и сам, за то время, которое Вадим провёл на Корианне, он понял, что тут тоже не то место, где от работы принято вырываться, как от чего-то бессмысленного и надоедливого.
