— Врать не буду, мы вас подозревали. Но слепок ваших зубов не совпал с отметинами на трупах. Да и никто не сумел бы объяснить столь быстрые перемещения по всей галактике при полном отсутствии корабля с квантовым приводом под седлом. В общем, можете возвращаться к работе, лично я уже как ворон крови жажду окончания этого ремонта. У меня-то ещё ладно, а у Эйлера полкоридора к нему мыться ходит, установка полетела… Да, если уж зашла речь, о крови. Вы сегодня ели?

Раймон светски улыбнулся, складывая руки на краю планшета — взгляд сразу отмечал очень узкие, острые ногтевые пластины, практически когти.

— Нам не требуется есть каждый день. Медики давали мне небольшое количество крови, исследуя биохимию, правда, лишь пара образцов оказалась… подходящей.

— Ага, дали куб, выкачали на анализы десять. И что, попросить стесняетесь? Могли б и компенсировать… Мне сходить за пакетиком?

— Если вы будете так добры.

Вито повернулся было к двери, прокрутил в голове путь до госпиталя, потом сунул руку в карман.

— По правде, влом туда тащиться… Вторая положительная подойдёт?

Раймон сначала даже не понял, что человек имеет в виду, и с густой смесью удивления и страха наблюдал, как тот снимает китель и закатывает рукав белоснежной рубашки. Лишь когда планшет соскользнул на кровать, он заметил, что руки больше не лежат на нём, а сжаты в кулаки до боли в ладонях, а тело начала бить мелкая дрожь.

— Правило, вынесенное из шальной юности — ножик всегда должен быть острым. Да ладно, всего, поди, не высосете, а лёгкое головокружение я потом найду, чем отпоить… Угощайтесь, — Вито полоснул по запястью ножом, — осторожно только, кровью тут всё не заляпайте, Дайенн ещё подумает с перепугу, что здесь кого-то били.

Расстояние от кровати до кресла, возле которого остановился землянин, шага три. Но это разные три шага — когда ты прохаживаешься, осмысляя глубокий и скорбный философский смысл Песен Хифы, или когда приближаешься к человеку, совершившему подобное безумие.

— Дело в том, господин… как ваше имя?

— А что, ваш этикет требует знакомиться с жертвой перед укушением? Простите, это не со злым умыслом, просто чтобы разрядить обстановку. Синкара, отдел контрабанды. Вито Синкара.

Раймон кивнул — скорее своим мыслям, что пора определиться, на что смотреть — на пробивающийся сквозь смуглую кожу багровый родник или в тёмные глаза странного посетителя.

— Видите ли, господин Синкара, я не знаю, что рассказывали вам госпожа Дайенн и другие… У нас в обычной жизни не принято потребление крови разумных. Мы питались кровью животных, подходящих по важным параметрам, если верить господам медикам, они схожи с крупным рогатым скотом Земли и Центавра, с некоторыми эндемичными видами миров Минбара — впрочем, это я знаю и сам…

Вито посмотрел на него задумчиво.

— Ого, как всё сложно… То есть, вы там друг друга не кушаете? А, ну да, глупость сморозил… А в чём она состоит, эта критическая разница между кровью мыслящего и немыслящего? Нет, сам я своё отличие от коровы понимаю, но всё-таки… Да, наверное, медик тут понял бы с полуслова, всякие там родственные белки, антитела… Ну, не вижу, что в вашем случае меняется, вы ж здесь-то, донорскую, не коровью сосали… В общем, что мне теперь, идти, как дураку, в госпиталь зашиваться?

Раймон сглотнул, уже понимая, что не объяснит — для этого нужно слишком много времени, слишком старательный подбор слов, и куда более спокойное состояние, чем у него сейчас. Падение багровых капель на серый пластик пола звучало для тонкого слуха ранни набатом, оно оглушало. Оглушали и запахи — самой крови, тонкой, но несомненной доли алкоголя, пряного парфюма или может быть — какого-то средства для волос… Кровь обожгла язык и глотку, да и ладонь, которой он сжал порезанную руку, словно горела огнём. Если б человек не был таким быстрым в своих лихих, абсурдных решениях, если б дал время… Сейчас же оставалось лишь стараться не причинить ему лишней боли жадным, судорожным высасыванием крови. И не причинять лишней боли себе, вспоминая об обстоятельствах, когда пробовал живую, чистую кровь в последний раз…

— Но это, кстати, если разобраться, тоже свидетельство… Что это не вы тех трупаков… того… Раз уж для вас такой экстрим куснуть живого… Ооох…

— Что, что такое? — Раймон обеспокоенно оторвался от раны, подхватывая пошатнувшегося, распластавшегося по стене Вито, — я… всё же причинил вам вред?

— Да встал у меня, — раздражённо прошипел человек, — долго объяснять, просто… при моих сексуальных предпочтениях не странно. Шрамы на моей спине я отнюдь не в бою заработал… Всё-таки когда тебя трахают, вцепившись когтями в загривок, это куда приятнее, чем когда просто трахают…

Он нашарил другой рукой спинку стоящего у стены кресла и осторожно приземлился в него, не отнимая, впрочем, порезанной руки из рук Раймона. Подумал, и решив, что кашу маслом уже не испортишь, своим стояком он и так похвастался, скользнул рукой по выпирающей через брюки плоти.

Раймон почувствовал, что головокружение становится сильнее, чем справедливо ожидать от приёма свежей крови, живым огнём разбегающейся сейчас по всегда холодному нутру. В крови человека алкоголь — и от этого дополнительно шалеют нервы, но не только. Гормоны. Возбуждение, которое он не смог бы теперь скрыть, и если б захотел. Это безумно, абсурдно, но более ли абсурдно, чем рана, нанесённая самому себе? Возбуждение, расходящееся судорогой от впивающихся в руку когтей — и отзывающееся в его теле, в котором горит теперь, растекаясь и заполоняя собой всё существо, тот же коктейль. Как можно это понять, и как можно противиться притяжению его источника? И он не смог удержаться, понимая, впрочем, что поступает совсем не мудро, даже как-то слишком по-ребячески для своих лет. Он так же рывком наклонился к лицу человека, буквально впиваясь в его губы своими, чувствуя горячие капли крови из ранки, нечаянно сделанной клыками в уголках губ. Большие карие глаза Вито подёрнулись благостно-мечтательной плёнкой.

— Однако… — он скользнул рукой по спине нависшего над ним ранни, чувствуя сквозь ткань выпирающие позвонки и рёбра, ладонь сползла по пояснице… — Раймон, простите за нескромный вопрос… Это что, у вас — хвост?

Ранни опустился на колени перед креслом — того требовали как естественное шоковое состояние организма после поступления живой, горячей крови, так и необходимость находиться на уровне лица собеседника.

— Хвост, верно. Не думал, что госпожа Дайенн и остальные в своих рассказах упустят подобную деталь, не менее удивительную в их понимании, чем наш способ питания, ведь у большинства представителей ваших миров нет хвостов. Медики были удивлены строением моих ушей, а уж от строения моего позвоночника вовсе были в шоке.

— Иисус-Мария… Охренеть… В смысле, не совсем так, бывают хвосты… у некоторых… Вот и как теперь, пожри меня геенна, не думать… Ну, вы ж уже, извините, много лет как вдовец… С кем баловаться предпочитаете — с женщинами или с мужчинами? Нет, если гетеро — я пойму… Хотя знавал я нескольких гетеро, ничего, нормально.

Шумное дыхание человека обдавало жаром, хотя казалось бы, дистанция не должна этого позволять. Раймон чувствовал, что злость — естественная злость на свою слабость, которая никак не позволяет оторваться от горячего тела — отступает, тонет в опьянении, в восторге и ликовании каждой клеточки тела, до которой дошла с убыстрившимся кровотоком энергия живой крови. Почему не позволить себе… почему не взять то, что само даётся в руки, когда ты меньше всего мог ожидать…

— Или может быть, это вам тоже… крайне редко нужно? Хотя сын у вас как-то появился, значит, в принципе-то процесс знаком… Впрочем, для меня-то это ничего обнадёживающего ещё не означает…

Он перевёл оторопелый взгляд на свою руку, которую сейчас ласкали длинные пальцы Раймона, едва ощутимо обводя остриями когтей линии на ладони и сгибах пальцев.

— Это странно? То, что я, по вашим меркам, да, почти девственник? Зная, что едва ли в каком мире примут с полным пониманием такого, как я… Много ли могло быть тех, кому я мог открыться, обнажить душу или же тело? Только одна. Только Мария, да, не делайте такие удивленные глаза, у меня была только одна женщина за ваших полтора века.