— Мда. Если это чёрный рынок донорской крови, кого-то ожидают очень, очень неприятные сюрпризы.

Дайенн покачала головой. Наука не стоит на месте, но синтезировать центаврианскую кровь и теперь могут лишь три крайне дорогостоящие установки и кровь остаётся стабильной в течение не более 12 часов, после чего глобулины начинают распадаться, превращаясь во что-то такое, введение чего в организм может сделать хуже, чем было. Пока ни один консервант не смог этот процесс сколько-нибудь замедлить. О чём думают преступники-центавриане? О подобных рисках они должны бы думать, но вот Ренто не думал же, куда пихал свои отростки.

— Уверена, они проводят какое-то минимальное обеззараживание, должны же понимать, что среди этой братии здоровых не встретишь. Крови в этом субъекте, может, и много было, но даже экономически выгоднее б было вылить это добро в унитаз, да простит мне Вселенная это крайне циничное выражение.

— Но ведь версия, что эта кровь откачивается как… продуктовый запас, действительно звучит куда безумнее.

Дайенн нахмурилась. В памяти, где-то за обрывками рассказов Раймона, мелькало что-то ещё, что-то связанное с Алваресом, но воспоминание было каким-то настолько зыбким и обрывочным, что никак не удавалось его поймать. И это злило не меньше, чем-то, что опять, опять в этом проклятом кровавом деле что-то связано с Алваресом, Валена ради, ну зачем?

— Ну что, приступаем к вскрытию черепной коробки?

— Ага.

Билл, с оглушительным скрежетом почесав щетину на физиономии, включил пилу.

— Что ж, приступим… Так… Менингиома лобной доли — не удивлена, косвенные признаки имеются… А это что? Байронн, взгляни.

Коллега нагнулся, едва не чиркнув выбившейся прядью по объекту интереса. Вспомнилась собственная злость учебного периода — почему волосы не могут расти как-то более равномерно, быть одной длины, чтоб получалось убрать их полностью, безупречно. У минбарцев вот такой проблемы нет. На третьем курсе она подстриглась очень коротко, мама и Мирьен наперебой жалели об этом так, что стало стыдно за этот акт обеспечения собственного удобства. Кажется, судя и по Байронну, и по Андо, это проблема всех дилгар — посторонних их непокорные волосы могут, конечно, раздражать, а для семьи что-то вроде сокровища.

— Похоже на микроинсульт.

— Да, но… на этом участке, и сразу несколько… довольно редкое явление. Интересно, чем оно может быть вызвано… Позови-ка Фенлина.

— Фенлина? Почему именно его?

— Ну, других врачей-телепатов я здесь пока не знаю, а он, вроде, даже был фриди… Видишь ли, эти доли мозга отвечают у центавриан за экстрасенсорные способности. Но телепатом Ренто не был, об этом явственно свидетельствуют цвет и форма роговидных отростков… У центавриан картина инсульта отличается от земной, больше, как это ни странно, схожа с минбарской, «выбор» поражённого участка как правило не случаен… Несмотря на то, что я вполне предполагаю у покойного атеросклероз, поражений на других участках мозга я не вижу. Почему именно этот? У меня только одно объяснение — это результат телепатического воздействия. Насильственного воздействия — глубокого сканирования или, что ещё вероятнее, гипноза. Точнее сможет сказать Фенлин.

========== Гл. 12 Слишком много мифологии ==========

Тюремная часть помещений бывшей станции была беспрестанной головной болью Гархилла, которую он посильно распределял также на Хемайни, как соображающего по экономической части, и Альтаку, соображающего, наверное, по любой части.

Собственно, ни одно отделение, за исключением Казоми, не строилось сразу как сооружение именно с такими задачами. С Казоми, говорил Сингх, попробовали, охренели от сметы и вернулись со следующими отделениями к отработанному методу «на тебе, боже, что нам негоже». Конечно, и на военных объектах, и на исследовательских станциях совершаются правонарушения, но помещений, где изолируются нарушители до выяснения всех обстоятельств дела, обычно не бывает много, иногда как мера пресечения использовался домашний арест в собственной каюте, иногда даже просто браслеты с датчиками перемещений. На Кандаре имелся целый коридор гаупвахты, и это были самые аварийные каюты, поэтому перепрофилирование было неизбежно. В помещениях, определённых под тюремные, демонтировали кухонные зоны — арестованным они всё равно ни к чему, переводили двери на режим открытия исключительно снаружи, в некоторых монтировали дополнительные койки (и, нередко, на очередных совещаниях дружно вызверялись на техников, снова воткнувших прослушку куда попало), в других, напротив, отграничивали спальную зону от остального помещения — не обычными пластиковыми ширмами полудекоративного характера, а капитальными перегородками, создавая дополнительный тамбур, ещё одна дверь на пути потенциального беглеца. И ввиду того, что большая часть этих помещений по сей день не была закончена — где-то система у дверей после каждого отключения тока по коридору перезагружалась и возвращалась к обычному режиму, где-то не работали туалет и душ, где-то климат-контроль выдавал каждый день что-то новое — компоновка арестантов каждый раз превращалась в непростую задачу. Дело осложнялось ещё и тем, что, ввиду пунктирно работающих лифтов и межсекционных дверей, иногда для того, чтоб попасть в камеру, которая по сути по соседству, приходилось спускаться, подниматься и проходить несколько дополнительных коридоров. Так что Вито по дороге несколько раз возблагодарил пресвятую Марию, что клыкастого хмыря засунули не слишком далеко.

— Вы не спите?

Вопрос как форма вежливости — хоть профиля его отдела данный арестант не касался от слова вообще, бегло Вито записи Дайенн просмотрел, и это заявление, что ранни не нуждаются в сне, слышал. Правда, считал, что это лишь суждение с позиции большинства, так или иначе облагодетельствованного зависимостью от циркадных ритмов. Все спят, просто кто-то реже, а кто-то иначе — те же дилгары схожи с животными разных миров в этом свойстве, дремать время от времени и оставаться бодрыми. Правда, госпожа Дайенн всякий раз, слыша такие разговоры, заявляла, что после нескольких часов на ногах в прозекторской она не кошка, а сова, которая повернёт голову на 180 градусов любому жаворонку, который покусится на её законный и непрерывный, это важно, сон. «Они это свойство утратили, — ржал Г’Тор, — в процессе одомашнивания минбарцами».

— Мы не спим, — отозвался ранни, отрываясь от экрана планшета, — никогда. Но мы тоже нуждаемся в переменах поз, поэтому иногда я ложусь на эту кровать, она мягкая и удобная, за что вам спасибо.

Да, такое нечасто услышишь. Обычно арестанты сразу начинают жаловаться на всё подряд, включая кровати (и нередко эти жалобы не лишены оснований) — то ли в расчёте что-нибудь отчудить при переводе в другие апартаменты, то ли просто чтоб попортить настроение. От Зирхена жалоб не было вообще ни разу — Дайенн, узнав, что он жил в прошлом на Минбаре и сожалеет о некоторых пробелах в своих знаниях языка и культуры, натащила ему кучу всего для чтения и просмотра, и больше ему, кажется, ничего было не надо.

— Ну, надеюсь, там у вас на аварийных этажах тоже удобно и мягко, потому что эту придётся освободить.

Уши Раймона настороженно приподнялись.

— Вы меня отпускаете?

— Как сказать, с оговорками. Отбывать с Кандара я б всё же далеко не советовал. Как-никак, следствие далеко от завершения, а некоторую заинтересованность в его результатах вы определённо имеете. Но думаю, работы и здесь непочатый край, а ваш бригадир бумагой от нас вполне удовлетворится.

— Значит, я не под стражей по подозрению, как мне показалось?

Синкара прошёлся от стены к стене — глазеть в камере, конечно, было совершенно не на что. Помимо этой самой кровати, по виду действительно довольно удобной, с регулируемым изголовьем, только стол, два кресла, стеллаж для вещей — шкафы с дверцами в камерах запрещены, всё должно быть на виду. Встроенный в стену экран — их все по привычке зовут окнами, даже кто не первый год в космосе — являет безмятежный морской пейзаж, сложно с ходу сказать, с какой планеты.