Хорошо в этом плане быть минбарцем, сказал Алварес, когда они ещё оформляли протоколы по всем этим несчастным золотоискателям. Точнее, он-то не оформлял, он валялся в госпитале, но комментировать ему это не мешало. Минбарцы могут позволить себе быть безупречными в исполнении этого туманного Протокола, потому что чаще всего у них и проблем таких не встаёт — среди освобождаемых рабов минбарцев по минимуму, ведь даже не воин предпочтёт смерть бесчестью плена, а если вдруг такое и случается, то достаточно рогатой головы, чтобы тебя приняли и обеспечили и жильём, и работой, и психологической реабилитацией. Экономический уровень позволяет. Миры Земного Альянса вот, к примеру, против новых работников ничего не имеют, но проституток, чернорабочих и просто бродяг им своих девать некуда, и в реализации святого долга помощи собратьям для них предпочтительны, конечно, молодые, здоровые и желательно имеющие хоть какую-то профессию, а не потенциальные иждивенцы. Про Земли Дрази и говорить нечего, там пользуются любой возможностью, чтоб откреститься от такого пополнения. От женщин бы, ясное дело, не открещивались, но женщины среди таких обретённых бывают в одном случае — если удалось захватить семейное гнездо пиратов-дрази. Слухов, что бесплодные женщины-дрази у них в борделях используются, сколько угодно, а вживую пока не встречалось, всё только голобордели с операторами иных рас. С центаврианами вопрос решался персональным приказом императора по каждому случаю, Котто неизменно отвечал периодически бухтящему Сенату, что речь о престиже Центавра — удостоившийся счастья уродиться с двумя сердцами и прочими анатомическими особенностями по списку достоин и дышать воздухом Примы. Сами удостоившиеся полагали, что рассуждать о престиже самое то, когда ты аристократ, и поскольку Прима только воздух им и предоставит, периодически просились в колонии иных миров, где имелись центаврианские представительства, если там было получше с работой. Ну, не мы виноваты в ваших экономических ситуациях, огрызалась Дайенн, хоть и понимала, что смысл огрызаться, не о вине тут речь.

— Вот так и получается — ничьи люди. Хоть на голову их себе сели, хоть расселяй по опустевшим аидским базам. Придётся материалы в суд передавать, Гархилл матерится заранее…

— А Регула? В том году, кажется, какие-то с Брикарна туда выбыли, да и до этого были случаи.

Эйлер поморщился — а кто при упоминании этой земной полуколонии не морщился бы.

— Для этого для начала нужно быть готовыми принять образ жизни Регулы. Хотя эти, наверное, согласятся и на образ жизни Корианны, тут не до переборчивости…

— А что не так с образом жизни Корианны? — моментально отозвался Вадим, — если учесть, что мы рассматриваем запросы о гражданстве с одной позиции — чтобы они не исходили от классово чуждого элемента… Принцип интернационализма у нас не для галочки, знаешь ли.

— И что, иномирные проститутки вам не классово чуждый элемент?

— Нет, а должны? Самый наглядный пример, почему капитализм — это людоедская система, которая сама порождает социальное зло, но не хочет нести за это ответственность, потому что является его потребителем. Мы не таим иллюзий, что достаточно сказать человеку, барахтавшемуся всю жизнь на дне общества — «забудь», и из него сразу респектабельный гражданин получится, но мы с этим социальным злом, надо заметить, покончили — причём без капли морализаторства. Просто лишив его почвы…

— Социальное зло… Ничего себе определение.

— Нормальное определение, я считаю. Терпеть не могу формулировки типа «преступление против морали» и тому подобное. Буржуазная мораль как она есть не призвана защищать устои общества, нежные чувства несчастных жён, у которых мужья ходят налево, невинные души от греха и всё такое. Она служит единственной цели, сохранять существующий строй, сохранять разобщенность и невежество в обществе, поэтому буржуазное общество никогда не будет по-настоящему бороться с проституцией. Потому что она ему вовсе не враг. Его истинный враг — прогресс, освобождающий женщин от зависимости. Проституция возможна лишь тогда, когда в обществе преобладает культ силы, а не интеллекта, и когда семья и религия с детства внушают женщине, что она не равна мужчине, что единственный путь для неё — это так или иначе продавать себя мужчине-добытчику, в качестве ли законной жены или девушки на одну ночь. В обществе, где нет эксплуатации, где каждый имеет равные права на труд и развитие, и проституции нет.

Эйлер закатил глаза.

— Алварес, можно вопрос? У тебя всё сводится к рассуждениям про капитализм и коммунизм?

— Да.

— А мне кажется, Алварес кое в чём прав, — задумчиво проговорил Махавир, — ведь в тех общественных формациях, где не провозглашается неравенство полов, под лозунгом религиозных соображений или каких угодно, и преступлений на сексуальной почве на порядок меньше.

— Да, но на Минбаре, например, проституции нет, а семьи есть, — не упустила возможности встрять Дайенн.

— Ой, ну Минбар в этом плане рассматривать… Минбар вообще дело особое, у них там медитация на все случаи жизни… Ладно, посмотрим, ребята, на сколько вас хватит.

— В смысле?

Эйлер наконец забрал у Талгайды-Суума инфокристалл.

— Ну, таких попыток построить идеальное общество было уже множество во множестве миров, и все они шли прахом. Почему, как думаешь? Потому что это невозможно. Такова натура человека…

«О Вален, только не это! — закатила глаза Дайенн, — видимо, надо было на предыдущие такие споры собирать всё отделение, чтобы хотя бы не повторяться…»

— Ну вообще-то, — осторожно начал Шлилвьи, — вот Альянс, если на то пошло, тоже попытка построения идеального мира, разве нет? Да, сдержанная такая попытка, не так радикально, как там, у Алвареса… Но тоже на позициях мира и равенства…

— И вон, сами видите. Нашлись ведь ублюдки, которым это оказалось не по нутру. И ублюдки всегда найдутся, как ты ни расшибайся.

— И управа на них, раз уж мы об этом, нашлась тоже, — хмыкнул Г’Тор, — ублюдки, конечно, находятся — что теперь, не пытаться улучшать жизнь? Или так, улучшать с оговорками, чтоб никто не осуждал за попытку построения утопии? Давай уж честно — мы тут все полицейские, преступность это наш хлеб, теперь считать, что мы её любим, что ли?

— Г’Тор, ты сейчас передёргиваешь.

— Ничерта подобного, вопрос масштаба всего лишь. Вот ответь перед лицом товарищей — ты не хотел бы, чтоб преступность перестала существовать как явление? Не надо только о том, возможно это или нет, я тебя не об этом спрашиваю. Хотел бы? Или вот врачи. Не таят иллюзий, что живые существа когда-нибудь болеть перестанут. Но когда какую-нибудь болезнь удаётся победить, вычеркнуть из числа существующих ныне — радуются чего-то.

— И опять же несравнимые вещи.

— Очень даже сравнимые. Преступность — болезнь общества. У нас в древности говорили, что болезнь возникает от излишеств — имея в виду, что излишество и с отрицательным знаком бывает. Избыток скверного питания, грязи, непосильных нагрузок и так далее… Так вот преступность имеет два корня — нищета и чрезмерное богатство. С нищими всё понятно — с голодухи и безысходности и украдёшь, и убьёшь, и раскаиваться, наверное, не очень будешь. А вот этим… героям новостей нынешних… чего не хватало? Уж точно о выживании речь не шла.

— Лучшее — враг хорошего, — пожал плечами Эйлер, — имеющий много всегда хочет большего.

— Потому что истощение, Джонатан — это болезнь, но ожирение — это тоже болезнь, не менее скверная. Мы, нарны, стараемся избегать и того и другого.

— И как, успешно?

— Ну, по-разному бывает. Как видишь, замешанные в этой вот дряни и среди наших нашлись. Потому что есть ещё такая вещь — латентный период болезни, носительство. Он иногда долгим может быть. У нас, знаешь, вопрос с излишествами в 60х кардинально решался, не без влияния извне… Тогда оказалось, что для выживания надо вот как-то так, как на Корианне, каждый своим углом и добром — долго не протянешь, потому что мир не протянет. Были и тогда несознательные граждане… перестали быть гражданами. Не ужились с теми, кто действительно патриот, не на словах, на деле. На тех, кто не скидывал в общий котёл предпоследний грош, тогда косо смотрели, могло и плохо кончиться…