Шлассенка смущённо поправила растрёпанную со сна причёску.
— О чём разговор, госпожа Дайенн, чем могу, я всегда помогу.
— Спасибо тебе, Тийла, я знаю твою отзывчивость. Но, видишь ли, это… Об этом никто не должен знать, ни одна живая душа — по крайней мере, до тех пор, пока результаты не потребуют этого… Я прошу у тебя не только воспользоваться служебными полномочиями в личных целях, что уже есть грех, но и соблюсти это в строжайшей тайне.
— Не беспокойтесь, госпожа Дайенн, я понимаю такие вещи. Может, у меня и репутация главной болтушки в отделении — после Мэрси Девентри и некоторого дрази из силового, конечно — но я умею хранить тайны. Одно дело обсудить каждодневные сплетни, и совсем другое — сболтнуть что-то, что может принести кому-то большие неприятности.
— Мне нужно, чтобы ты посмотрела движения этого счёта, — Дайенн собралась с духом, прежде чем продолжить, — на предмет связи с делом «Теней». Ты понимаешь, думаю, что это предполагает переводы не непосредственно на какие-то из уже засветившихся счетов, что могут быть промежуточные переводы…
— Ой, как никто понимаю! Одного хмыря прежде чем вычислили — я полдня сидела копалась в транзакциях, там и счёт какой-то библиотеки был, и ветеранского общества, и несколько счетов, зарегистрированных на давно умерших людей, причём некоторые, как оказалось, умерли в младенчестве… Вот такие дела.
— Спасибо тебе, Тийла. Ты окажешь мне большую услугу. Хотя, конечно, не уверена, что после этого смогу спать спокойно… Но это будут уже мои проблемы.
Комментарий к Гл. 16 Толкования мира
* Маркс&Энгельс “Манифест коммунистической партии”.
========== Гл. 17 По вере ==========
Она должна с ним поговорить… Кто-нибудь, кто слышал их бесконечные споры, спросил бы сейчас — почему именно с ним? Разве он не последний, к кому она могла бы пойти тогда, когда так тяжело? Но этот кто-то не знал того, что знала она. Не знал, потому что не должен знать… никто не должен знать. Но всё же это бремя из тех, которые нельзя нести в одиночку, и всё же нет, как ни безумно это, человека в этом отделении, о ком она могла бы думать, кроме него. «Нам не о чем спорить» — хотелось ей сказать за последние дни тысячу раз, но всё не было подходящего момента для такого разговора. Не было — потому что допросы, допросы, допросы, в промежутках полёт на Брикарн на большое совещание, на Казоми на совещание рангом попроще, зато дополненное несколькими увлекательными вскрытиями, проводы Синкары… Нам не о чем спорить, хотелось сказать Дайенн ещё неделю назад, наши идеи очень схожи, мы идём к одному и тому же, только разными путями. Нам просто нужно понять, что эти пути бывают разными… Но тогда она не знала того, что знает теперь.
Руки дрожали над клавиатурой терминала. А с кем говорить? С мамой? Нет, нет, мама точно не заслужила таких вестей. Такого потрясения, такой боли… Или с дядей Кодином? Он мог бы понять, он нашёл бы какие-то слова… Но дядя Кодин сейчас должен быть далеко, в горах. Мирьен? Они делились всем, всегда. Но можно ли поделиться подобным?
Дайенн стиснула виски. Этой дилеммы не объяснишь тому, кто не минбарец. Не минбарцу не представить, какой ужас испытываешь, когда узнаёшь о подобном, и рассказать такое не минбарцу — это величайший позор, но рассказать минбарцу — это сознательное причинение величайшей боли. Конечно, Тийла знает, Тийла поклялась не рассказывать никому… Но разве молчание отменяет преступление?
Дайенн откинулась на стуле, снова титаническим усилием удержавшись от слёз. Дилемма в том, кто она сейчас больше — минбарка или полицейский. Как минбарка, она может только проклинать себя за этот шаг — не зная, она сохранила бы спокойствие духа. А теперь она должна думать, какой шаг она, слишком юная, неопытная для таких вещей, должна предпринять для защиты чести. Но как полицейский, отстранившись от воспитания, от традиций своего мира, что она должна думать и делать, узнав, что некое высокопоставленное лицо участвовало в финансировании деятельности «Теней»? Самомнение всегда бывает наказано, и её запальчивые речи о чистоте и особом пути её мира были наказаны. Финансовый интерес может быть и не в личном обогащении, преступление может видеться необходимостью — для укрепления позиций дружественного клана в Совете, вероятно, для укрепления позиций Минбара в торговых делах, и для нового возвышения воинской касты в случае, если дело дойдёт до войны… Но оно остаётся преступлением, какие бы благие поводы к нему ни видели. Алит Соук понимал благо клана, благо своей касты так, как считал с высоты своего поста правильным, он точно не обязан был советоваться в этом с рядовыми воинами, а рядовые воины точно не должны были позволять себе усомниться в его честности. Он был чистейшим примером того, кто, как выразился Тонвико Крин, был уверен в беспроигрышности своей партии, в том, что оружие никогда не обратится против него самого. Минбару ли бояться агитации «Теней»? У Минбара нет для неё почвы. А вот у Центавра, у Земли — она всегда есть, но не поделом ли им? Лишь одно могло беспокоить алита Соука. «Конкурирующая идея». Корианна. Принявшие идеи Корианны — земляне ли, центавриане, нарны, бракири — не пойдут путём «Теней». Это для Тонвико Крина, беспринципного дельца, нет разницы, какая идея внесёт помеху в его дела, а для алита Соука есть. И можно не проклинать Крина, сказавшего те роковые слова — в конце концов, он судил по опыту своего мира, или Такерхама, посеявшего в ней ещё раньше зерно сомнения, но нельзя не проклинать себя, всё-таки перешагнувшую черту, отделяющую блаженное незнание от отравляющей душу правды…
В это время Вадим у себя в комнате с некоторым удивлением созерцал тёмно-вишнёвую бутылку с изящным витым горлышком.
— Некоторые твои коллеги умеют быть внезапными, как Килинхарская погода, — усмехнулся Илмо, скидывая китель на единственное кресло, уже увенчанное двумя рубашками и кителем Вадима, — я Синкару имею в виду. Презентовал на прощание с пояснением, что на более оправданном её применении поставили крест расовые барьеры. Что бы это значило…
— Что совместное распитие с Зирхеном может происходить единственно во сне, ясно же, — Вадим подвинулся, давая Схевени место на кровати, — интересно, это из конфиската или прямо от собственных щедрот?
— Синкара притыривает конфискат? Впрочем, чему удивляться-то… Скорее удивительна такая щедрость — он как-то выразился в плане, что не ожидает от корианцев разборчивости в хорошем алкоголе… Ну, в общем, если Синкара решил, что грех пропадать добру, то почему нам не решить так же? Прямо сейчас мы не на службе, а завтра от этого останутся одни только приятные воспоминания.
За прошедшее время уюта тут не прибавилось — а когда было его наводить. Когда, проиграв очередной раунд в борьбе с климат-контролем в комнате Илмо, они пришли к Альтаке с заявкой о монтаже второго спального места у Алвареса — тот только и спросил, как они надеются не поубивать друг друга, работая в разные смены. Так-то могут и одной обойтись, спать-то всё равно по очереди. Да если и вместе, культурный код по идее допускает. Он имел в виду, конечно, воспитанную годами суровых лишений неприхотливость, а не что-то иное. Но работая посменно, много не наобщаешься, а вот бардак друг друга бессильно созерцать придётся. Сил впритык хватает на наведение бардака на рабочем месте, отмахнулся Алварес. Два дрази-ремонтника с чемоданом инструментов в половину их роста делегированы были, возились всего полдня — в разгар работы отрубилось электричество в крыле, пришлось чинить ещё и его. Зато на сей раз, вроде бы, капитально починили.
— Воспоминания… — Вадим устало опустился на пол, привалившись спиной к кровати, — воспоминания… Они-то точно останутся. Илмо, ну ты-то должен понимать…
Однако вот получилось у них совпасть — пока всё тихо, может быть, последние часы перед взрывом, все маньяки-трудоголики были Альтакой принудительно отправлены отсыпаться. Ну или кто на что предпочтёт потратить это время, выспаться впрок, увы, невозможно…
