— Генеральные директора самолично нас ещё не посещали, — не удержалась Дайенн, — неужели на Иммолане нет собственной полиции, чтобы поручить ей это дело, и все ваши заместители именно сейчас в отпуске?

— Вовсе нет, — приподнял безволосые брови корианец, — просто я считаю это, скажем так, делом чести. Правительство Иммолана было к нам добрым, предоставив нам кров, при том, что было не обязано. Мы знаем, что такое благодарность, и не хотим неприятностей.

— Понятно, — Дайенн раскрыла буклет и нахмурилась, — простите, но я ведь не ошибаюсь, это центарин?

— Естественно, ведь большинство моих рабочих — центавриане. Таково было условие Иммолана сразу при основании нашего предприятия — квота для местного населения не менее 70%. В настоящий момент наша диаспора способствует переселению на Иммолан корианцев из земных и дразийских колоний, условия для жизни там не самые благоприятные, но предоставление вида на жительство и работы в нашей колонии требует, разумеется, благонадёжности кандидата…

— Понятно-понятно, — пусть это сейчас звучало не слишком вежливо, пусть, почему-то за это совершенно не было стыдно. В конце концов, Альтака тоже не выказал этому высокому гостю той любезности, на которую тот, видимо, рассчитывал. И наверняка ему интересно, что заставило столь уважаемую персону почтить их своим визитом лично. Нежелание огласки, через обращение к промежуточным инстанциям? Если для него так важно создать впечатление перед центаврианскими властями — конечно, чем меньше знающих о самом факте подобного инцидента, тем лучше. Или он сам не прочь получить какую-то информацию по этим «Теням»? Кто бы знал его интересы… — так вы установили личность преступницы?

Крин передёрнул плечами.

— Это не так быстро делается. Всё, что мы пока что выяснили — это что её документы были поддельными. Она прибыла по нашей программе помощи соотечественникам, якобы из дразийской колонии, но дразийского языка она не знает. Полагаю, документы ей сделали наниматели. Вам ведь не составит труда выяснить, кто она на самом деле.

Определённо. Почему во всех этих странных вещах нет ничего удивительного? Может быть, она не предполагала, что Сенле Дерткин связалась с «Тенями», но узнав об этом, удивлена ли? Нет. Госпожа Дерткин не показала себя разборчивой в поиске себе места в жизни.

— Я не владею центаврианским, господин Крин, мне придётся дождаться перевода. Вы можете своими словами пересказать суть её агитации?

— Я думал, эта суть известна вам из вашего дела, — голос корианца несколько изменился, — я полагал, меня представят компетентному сотруднику.

— Мою компетентность определять в любом случае не вам, а моему начальству. В мои профессиональные обязанности знание центаврианского языка не входит. А вот опрос свидетелей — входит. Для чего вы здесь и сидите. Вы заявили о преступлении — уж будьте добры обосновать, почему это случай нашего уровня. Чтобы задержать человека как преступника, мы должны знать, что он совершил, кроме подделки документов.

— Вы слышали достаточно, — фыркнул Крин, — я владелец крупного предприятия, имеющего немалое значение в экономике Иммолана. Собственно, иначе я не был бы гражданином Центавра. В силу этого фактора моей семье выдал высочайшее разрешение наместник колонии, имевший такие полномочия, и мне хотелось бы сохранить этот статус незыблемым. Как и всем моим соотечественникам, имеющим дом и бизнес на Иммолане. На предприятиях группы «Исхода» держится, не побоюсь таких слов, экономика целого региона. А вы должны были заметить главный конёк этих экстремистов — ксенофобия. Как ни крути, когда рядовой персонал предприятий — центавриане, а управленческий — преимущественно из корианцев, такие подстрекательства не приведут ни к чему хорошему.

Рассуждать, какая раса насколько ксенофобна — дело неблагодарное, добровольно о себе такое признать способны немногие, и центавриане точно не из их числа. Как сказал Лютари, а ему-то есть основания доверять, среднестатистический центаврианин на подобное обвинение так благородно оскорбится, что ему в первую минуту даже поверишь. Да, можно вспомнить все эти разговоры о том, что нет расы, которая бы не считала, вслух или про себя, что если уж не превосходит, то качественно и непостижимо отличается от прочих всяких… чего б не вспомнить, настроение и так не на вершине шкалы.

— Группа «Исхода»? Что это значит?

Если высокий гость и расслабился, то как-то очень незначительно. Он явно не понимал, к чему эти расспросы, хотя мог бы, вообще-то, и понимать — личность свидетеля не менее важна, чем личность преступника, особенно в таких случаях. Он не мимо проходил, обнаружив совершающееся правонарушение, если уж это была атака, направленная в том числе на него — детали тут не будут лишними.

— Первая волна корианской эмиграции. Мой отец финансировал постройку корабля, название которого можно перевести на ваш язык как «Исход», он же руководил эвакуацией семей-основателей нашей диаспоры. Не знаю, слышали ли вы, что было три волны. Первая наша — организованная и основательная. Мой отец был один из влиятельнейших людей своей страны, мой дед два срока был президентом. Не нужно объяснять, что это предполагает хорошее чутьё к общественным процессам. Он в числе первых почувствовал смысл древней поговорки «Если твой дом поразила зараза — сожги его». Он покинул охваченную бунтами Салвари не для того, чтоб отсидеться в тихой гавани Эмермейнхе. Он знал, это придёт и туда, дело времени. Надеяться взять реванш — наивно. Та стадия, на которой это ещё было возможно, была упущена правительствами последовательно трёх стран, не малозначимых в геополитике стран… Он сумел донести это до наиболее здравомыслящих лиц своего круга, вступил в переговоры с Иммоланом, перенёс туда завод и заложил основу нашего города. Те, кто надеялся отыграться — попали во вторую волну, «Чести»… Остроумное название для корабля тех, кто бежал в спешке и панике, иногда единственно с тем, что имели на себе, благодарные судьбе за то, что живы. Почти все так или иначе присоединились к нам, на младших, естественно, ролях. Для некоторых таким шоком было, что на вывезенные ими чемоданы денег не купишь и стакана кофе… Третья волна была уже после того, как пал Эштингтон. Это была не эмиграция, а изгнание. Тем, кого не нашли повода умертвить или бросить в тюрьмы, милостиво разрешили отправиться из родного мира на все четыре стороны, предварительно обобрав, как липку. Пассажиры «Реквиема» и составляют корианские диаспоры в других мирах — в земных, дразийских колониях, в мирах, не входящих в Альянс… Они, конечно, в самом жалком положении.

Что там говорил Алварес о том, что у капитала нет отечества? Видимо, он имел в виду что-то подобное. Что ни говори, это сложно понять с минбарским воспитанием — дети одного мира на чужбине не объединяются, не помогают друг другу, а выживают поодиночке, как придётся. Может, конечно, это потому, что их положение несколько иное, чем у последних лумати. Хистордхан и его семейство не имели намеренья бросать свой мир, они были жертвами стихии, семейство Крина же между материальным положением и родиной выбрало материальное положение. И теперь они, как лумати когда-то, просто презирают тех, кто не смог достичь такого же успеха, как они.

— И её агитация… имела успех? Вы ведь живёте на Иммолане уже 25 лет, имеете гражданство — это должно предполагать, что центаврианское общество приняло вас, — проговорила Дайенн, чувствуя, что прекрасно знает, какой ответ на его месте дала бы она сама. Какой ответ тут единственно возможен.

— Про которое общество вы говорите? Общество, если можно так выразиться, наших рабочих — это довольно маргинальный слой. В первые годы это были преимущественно рабы, можете себе представить уровень образования и культуры. После того, как император Котто повёл наступление на институт рабства — не могу не заметить, это было мудрое решение, раб работает из-под палки и юридически недееспособен, свободный же лицо заинтересованное — они получили вольную, а годы работы, волей-неволей, подняли их уровень от полуживотного — технология, знаете ли, требует телесной чистоты и минимального интеллекта. Но мышление нищеты и невежества императорским указом не отменишь. Ненависть и зависть к тем, кто живёт богаче и счастливей — это черта всех разумных, вот что действительно объединяет нас, не важно, с волосами мы или с чешуёй. А если этот богатый и счастливый ещё и пришлый — ненависть к нему двойная… Общество наших партнёров-центавриан, конечно, подобного к нам не испытывает. Со многими мы в прекрасных отношениях, нас приглашают на семейные и религиозные праздники… Но вы ведь понимаете, так будет ровно до тех пор, пока мы надёжные партнёры. Если мы не сможем поддерживать порядок на своих предприятиях — мы станем причиной их финансовых потерь. А если на Иммолане начнутся волнения — нас могут и попросить… Прочное положение нельзя приобрести авансом и навсегда, госпожа Дайенн, в него надо вкладываться. Таков мир бизнеса. Мы не были беженцами, выпрашивающими подачки, нищих Центавру своих девать некуда. Когда я говорю, что иммоланские власти были к нам добры, я не имею в виду благотворительность. Мы привезли капитал, технологии. Мы приняли выдвинутые нам условия. И спустя 25 лет я связан теми же контрактами. Наши рабочие — свободные граждане, и вольны работать и в другом месте, но у нас-то квоты. Кроме того, согласно пятому положению императорского указа, 25% их стоимости при выкупе оплачивали их бывшим хозяевам мы, владельцы заводов, где эти рабы работали, с тем, чтоб, оставшись у нас работать и дальше, они заработали на уплату уже своих 25% и отработали наше вложение. Так что лучше, чтоб всё оставалось так.