— Алварес, то, что ты говоришь, это, конечно, ужасно…
— Но у тебя есть какие-то оговорки? В принципе, в таких краях хорошо не живётся ни мужчинам, ни женщинам, ни детям. Это адски тяжёлый труд с утра до ночи, просто для того, чтоб свести концы с концами. Умирающих там сроду не считали. И без того невыносимую жизнь доводили до крайней степени невыносимости традиции, предписывающие разнообразные наказания за любые мелочи. Почему, как думаешь? Именно для того, чтоб люди не смели разогнуть спины, чтоб страх не позволял им даже задуматься об изменении существующего положения вещей. Если ты смертельно боишься неправильно приготовить дар для богов и семьи жреца или запнуться, произнося обрядовую речь — тебе не до бунтов. И почему, скажи, всё это должно сохраняться после того, как эти земли перестали беспардонно грабить соседи, скупавшие продукцию за бесценок, когда эти люди позволили себе есть досыта, получать образование, иметь медицинскую помощь? Почему мы должны уважать и позволять «жить и думать» тем, кому хотелось бы вернуть прежнюю удобную лично для них жизнь?
— Мне кажется, следует всё же разделять чисто материальные вещи — бедность, голод, всё это несомненное зло — и сферу идей…
Но кто разделяет-то, ворчал внутренний голос. Да, это правда, минбарцы — они, конечно, разделяют, по факту того, что ни бедности, ни голода у них нет, нет и религиозных конфликтов серьёзнее обычных свар жрецов и воинов, а Божественная семья была именно политическим конструктом. Объявить богов подчинённых территорий ложными — это получить закономерный религиозный экстремизм, а объявить их детьми своих богов, тем обосновывая подчинение «родительскому» народу… ну, это даже изящно. И по сути религиозное большинство Корианны составляли несколько стран, первыми принявших этот культ, и семейство их колоний.
— Тебе кажется.! Как ты объяснишь тот факт, что религия тем более жестока и авторитарна, чем в более жалком положении находится большая часть народа? И жестокость может быть и не прямой, как в описанных примерах, а завуалированной, как у земного христианства, приучающего к мысли, что ты ничего не изменишь на этом свете и можешь надеяться только на справедливость в жизни будущей. Религия — продукт той реальности, в которой людям приходится жить, реальность чудовищна — чудовищна и религия, так или иначе. Религия нужна людям для объяснения устройства мира и руководства в жизни, при полном ощущении своего бессилия перед жизненными невзгодами это — иллюзия, что ты на что-то влияешь. Прочтёшь правильную молитву, выполнишь заповеди — и урожай уродится, и обидчика бог накажет… когда-нибудь. Что не факт, конечно, обидчик ведь тоже молится. Но так же религия — это сохранение, консервирование существующего порядка вещей. Тем она удобна всякому, кто хорошо устроился за счёт бедствий других, поэтому она естественно становится инструментом в руках власти.
Она промолчала. Рада б возразить на это — но что? Отрицать — не смогла б, прекрасно зная, что такие факты имели место. В истории Земли, Захабана, Шри-Шрабы, мёртвого ныне Маркаба. Сказать, что ведь бывает не только так? Если подразумевать Минбар, то он в курсе, он провёл там детство — и если уж это самое детство сейчас его речей не останавливает, с чего бы она смогла? Чтобы найти нужные слова — надо сначала понять, как выглядит мир его глазами, а это, если честно, страшновато.
— Наши хорошие друзья семьи — дяди Шериданы, о которых я уже рассказывал — как ты знаешь, атеисты. Но они тоже очень возмущались первое время непримиримой позицией корианцев к религии, считали, что они как-то перегибают палку. Особенно Дэвид, у Диуса всё же не было такого неприятия любого насилия… А потом произошла одна история. Это было ещё до прибытия нашей семьи на Корианну, они с Диусом отправились в поездку по городам Кунаги — сопровождали журналистов, собирающих материал для статей, там как раз шло масштабное строительство, эти города в большинстве своём были одно название, что города, даже дороги не мощёные… Диус задержался в одном городе, что-то улаживал с бумагами, а Дэвид с группой местных и переводчиком отправился дальше. Тебе, с Минбара, не представить, что такое пустыня. У вас в экваториальных широтах просто, ну, жарко. А это — пекло. Раскалённый песок от горизонта до горизонта, с редкой растительностью, которую ты и не признала бы за таковую. Просто какие-то чёрные зубья, торчащие из песка… От селения до селения — и два, и три дня езды. Ориентироваться большей частью приходится по приборам, ориентиров на многие километры нет. В машинах кондиционеры, и к ним приходится брать кучу запчастей — они ломаются в дороге, не выдерживая такой жары.
— Как же там живут люди? Ведь там ничего не растёт? — Дайенн, конечно, что-то читала о пустынях, когда изучала мир Земли, но было это давно и оставило только смутную память как о чём-то жутковатом.
— Растёт там, где сквозь песок прорезаются горы. В горах есть источники — ручьи и реки, которые, уходя в пустыню, бесследно теряются в песках, горы задерживают пустынные ветры, выжигающие всё живое. Поэтому там есть растительность, в том числе плодоносная. Ну, а ещё в горах добываются драгоценные камни, которые потом продаются за бесценок, как и всё, что производят эти редкие островки жизни. Естественно, к воде и пище тянутся и всевозможные животные, в том числе и хищные. Кровососущие насекомые и рептилии переносят множество болезней, опасных и людям, и животным. Так что существование там всегда было на грани выживания… Это люди, которых приговорила сама география. Но географии можно противопоставить оросительные системы, скважины, современные здания и дороги, всё, что даёт прогресс, однако всех благ цивилизации недостаточно, если не менять отношения между людьми. Дэвид тоже думал, что этого можно добиться проповедями, одним только добром… Тоже переживал о том, как много крови было пролито, как много ненависти и нетерпимости осталось до сего дня. Тоже считал, что мы слишком жестоки к тем, кто всего лишь имеет иные взгляды, что нужно добиваться единства, несмотря на все преграды между людьми. Он ехал во второй машине, был за рулём — так уж вышло, что переводчик не умел водить, и провожатые, в первой, не сразу заметили, когда он свернул куда-то в сторону — в пылевой завесе сложно заметить… Когда они добрались до того, что привлекло внимание Дэвида, знаешь, что это оказалось? Маленькая девочка. Связанная, брошенная на раскалённом песке маленькая девочка, лет семи. Неизвестно, сколько она пролежала так, она была без сознания, кажется, сколько-то пыталась ползти… Конечно, Дэвид подхватил её и направился к ближайшему городу — пришлось ещё больше отклониться от маршрута, но что поделаешь, принимать меры надо было срочно. А там ему ответили, что лучше ему положить ребёнка там, где взял, надо уважать традиции местного племени. Девочка — злой дух, но религия племени запрещает проливать злую кровь на землю, поэтому её оставили в пустыне, чтобы солнце сожгло тёмную силу. Естественно, Дэвид сказал, что так этого не оставит, и у них тоже будут неприятности за потворство зверству. Его схватили и вместе с ребёнком вывезли подальше в пустыню, бросили гореть уже вдвоём. Переводчика, как местного, пощадили, велев убираться и не болтать о том, что произошло.
— Валена ради, Алварес, я отказываюсь верить в то, что ты говоришь!
— Я говорил тебе, что Дэвид боится огня? У него были кошмары после Центавра и Тучанкью… И теперь он оказался внутри своего кошмара. Ты можешь себе представить, что это такое — несколько часов лежать на солнцепёке, где к полудню температура достигает 50 по Цельсию, и воздух раскаляется до того, что им больно дышать? И кричать бесполезно — зная, что везли тебя сюда несколько часов, что на много километров не будет ни одной разумной души, услышать тебя могут разве что хищники, готовые ускорить твою кончину. Он дополз, волоча девочку зубами на платье, до небольшого кцла — это то самое растение, похожее на торчащий из земли зуб — дававшего немного тени, и привалился к нему так, чтоб бросать тень на ребёнка. Очнулся он в шатре кочевников, обложенный мокрыми тряпками. Ребёнок лежал там же. Им очень повезло, что путь этих кочевников пролегал там, вдали от общих дорог. И ещё больше повезло с тем, что религиозные взгляды кочевников отличались от взглядов племени девочки. Их тотемом было животное с рогами, подобными рогам Дэвида — ныне вымершее, но его черепа всегда хранились в шатрах вождя и жреца. Они подумали, конечно, что непонятное человекообразное существо — потомок этого бога, и помочь ему — это принести удачу племени… В общем, эта история несколько скорректировала взгляды Шериданов на проблему нетерпимости к инакомыслию. Ну, Диус просто хотел сравнять тот город с землёй… Но ограничились тем, что Совет города в полном составе повесили. Они как раз, в общем-то, и были инакомыслящими. Принадлежали к течению, во многом не разделяющему генеральную линию. Неплохо устроились на своих постах, взимая с населения мзду за медикаменты и средства гигиены, выделенные по программе из центра, выставляя это как свою личную милость. Естественно, не ссорились с вождями и жрецами, в целом в жизни региона большинство изменений было только на бумаге. Отчёты в центр уходили приличные, по факту люди продолжали работать на тех же и крышующих их новых, механизированная обработка земли позволила только больше собирать от них себе в карман, разве что лекарства несколько уменьшили смертность… А вот просвещением, разумеется, никто и не планировал заниматься. Тёмный народ — послушный народ. Переводчика, кстати, через два месяца нашли в деревне у дальней родни. И тоже повесили.
