— Это было давно, Алварес, и мы осознали ошибочность этого пути.

— Осознали после того, как Вален мозги вправил, точнее — когда осознали, что без консолидации слишком сильного врага им не одолеть. Все народы приходят к единообразию религии так же, как и к централизованному управлению, это необходимая часть прогресса. А потом — к секуляризму, так как религия не умеет ничего иного, кроме как паразитировать и тормозить прогресс.

— Алварес, как минимум на примере Минбара ты должен признать, что это не так.

— С учётом, что минбарская религия в настоящее время в большей мере философия, и что трудолюбие мастерских и воинских кланов как-то компенсирует прекраснодушное паразитирование множества бездельников из жрецов — пожалуй, да. Вы можете на данном уровне развития производительных сил позволить себе содержать прослойку дармоедов.

— Алварес! — она тут же нервно оглянулась, не перебудили ли они всех соседей своими повышенными тонами, надо всё же хотя бы ей держать себя в руках, как более разумной. В соседней палате, правда, такие обитатели, которые производят шума больше, чем кто-либо ещё в этом госпитале…

— Ах да, конечно, не дармоеды. Они тоже производят — вашу иллюзию духовности и исключительности. Хотя тот же пример гражданской войны показывает, что никакие вы не исключительные. Хрупкое равновесие системы разрушается очень легко. И вообще неизвестно, какими бы вы были, если б не заставившая вас сплотиться угроза Теней, протекция Ворлона и философия Валена, которую ему, кстати, трудов стоило вколотить в некоторые особо упорные рогатые головы. Если б ваша эволюция шла естественным путём, без столь откровенного внешнего влияния, вы бы, может быть, не были вторыми землянами, но вторыми иолу — запросто. Впрочем, говорить о возможных альтернативах в истории — дело достаточно спекулятивное.

Стоило завершить разговор и уйти. Хотя бы спать, да. Пока можно. Поцапаться на всё те же самые темы они успеют ещё когда угодно, параллельно с работой. Но что там, уходить спать стоило тогда уж сразу, только вот единицы поступили именно так, мудро. А ей требовалось сначала проораться на остолопов, так и оставивших ребёнка на корабле, потом на Ранкая, выражавшего недовольство, что ему руку так плотно зафиксировали, как он ею работать-то будет… сломанной-то… Да ещё бедолаг-рабочих пришлось размещать, кого в гостевые, кого тоже сюда, в медблок. Может, в состоянии Алвареса ничего тревожного и нет, в сравнении с некоторыми тут по соседству так уж точно, но ей было просто нехорошо от того, что она так не сразу добралась его проведать.

— Надо признать тогда, что ваша эволюция без этого внешнего влияния не обошлась тоже.

— А мы и признаём. Вот только с вашим оно несопоставимо. Ворлон известен как не самая деликатная по жизни раса, способная предоставить своим протеже выбор, слушаться ли их. Впрочем, ввиду угрозы столь же могущественной и при том однозначно разрушительной силы — выбор очевиден. Мы же взяли — руководство к действию, но и действие, и силы были нашими.

— Ну, время покажет, насколько это действие было правильным, а влияние — благотворным, — изрекла Дайенн тоном, показывающим, что правильности и благотворности видит доли процентов.

— Время уже показало. Если семя падает на не готовую к нему почву — оно не всходит, Дайенн. Капитализм привёл наш мир в кризис — один из тех многочисленных кризисов, которыми он всегда оборачивается. Мы преодолели его, вышли на новый виток развития, прежде нам недоступный. Развиваем отрасли, которые прежде были в зачаточном состоянии, и полноправно присутствуем в космосе. И религии здесь уже места нет.

— У всех есть, у вас нет, действительно.

Да не то чтоб у всех есть, услужливо поправил внутренний голос, спровоцированный донёсшимся откуда-то от соседних палат голосом Ругго. Тот как раз говорил, что из знакомых ему голиан, включая его семью, никто не верил ни во что. «Мы народ, понимаете, рабочий, а не учёный, какой там бог или боги — это разбираться надо, книжки читать, а нам некогда, вот как появится время для безделья — так, пожалуй, сразу». Или вспомнить тех медсестёр-энфили, хором удивляющихся религиозным взглядам коллег. «У нас и в голову никому б такое не пришло — молитвы какие-то, жертвоприношения тем более… И что, они серьёзно рассчитывают, что бог отреагирует?»

Но Алварес-то — другое дело.

— Нам нет нужды пресмыкаться перед некой высшей силой и ждать от неё милостей, мы уже знаем, на что способны сами.

Дайенн шумно выдохнула.

— Алварес, религия — это не только просьбы к высшим силам решить твои проблемы. В большей мере это — моральный кодекс.

— Без которого мы прекрасно обходимся, своим.

— Да, своим замечательным новаторским моральным кодексом, предполагающим уничтожение семьи, веры, всего, без чего немыслимо существование разумного индивида…

Она чувствовала себя очень неуверенно на самом деле. Чтобы пытаться защищать религию его мира от него, надо знать о предмете несколько больше, чем то, что она пока что успела прочитать. Ясно только, что на Корианне не было единой религии, как на Минбаре, а также у иолу, хаяков и, хотя бы формально, дрази. Ближе это, пожалуй, к примеру нарнов — одна господствующая на большей части планеты религия и некоторое количество более мелких культов, практически тождественных национальности. Ещё не полное единоверие, уже не та солянка, которая наблюдается у землян или бракири.

— Дайенн, ты, вообще, со мной сейчас споришь, или со своими комплексами по поводу предков-дилгар?

— …Вместе с физическим уничтожением тех, для кого всё это ещё значимо? Никто ведь не вправе жить и думать иначе, чем считаете правильным вы?

Вадим приподнялся на локте.

— Не вправе жить и думать? Полиции мысли у нас нет, ты нас с кем-то путаешь, видимо. Вот вредить — да, права не имеют. Быть религиозным — это уже стоять в оппозиции ко всему здравому, подлинно человеческому, ставить вымышленное существо выше живых людей. Отравлять собственную жизнь, как делал это Элайя… А распространять религию — это противиться прогрессу и пускать под откос чужие жизни. Хорошо рассуждать об уважении к религии, живя на благопристойном Минбаре, где во имя почтения к высшим силам ненапряжно ставят свечи и постятся, а не приносят кровавые жертвы и не убивают друг друга. А в других мирах бывают, знаешь ли, очень интересные культы… Ты, конечно, их тоже уважаешь, потому что это не твоё дело, потому что твоей шкуры не касается и потому что повлиять на это ты всё равно не можешь? На самом деле, кажется, нет, минбарское уважение к чужим культурам означает, что они сравнительно уважают тех, кто чем-то им подобен, и улыбаются в лицо с чувством своего превосходства — прочим. Корианна в плане религий была планетой контрастов. В цивилизованных странах жители ездили на автомобилях, изобретали новые средства связи и для галочки верили в Божественную семью, а в отсталых племенах Сурамбы на молебнах об урожае приносили в жертву детей — что было экономически очень удобно, медицина на нуле, постоянный голод, с контрацепцией всё плохо… В цивилизованных странах женщины работали наравне с мужчинами, занимали места в правительстве, а в сельскохозяйственной периферии вроде Ломпари женщины были наравне со скотиной и не смели при мужчинах рта открывать, потому что их религия гласит, что женщина — зло. И не просто там в философско-поэтическом смысле, как это говорят отвергнутые поклонники, нет — именно в религиозно-метафизическом. Мужское начало — добро, женское — зло, поэтому его необходимо постоянно держать под строгим контролем, если чуть дать женщинам волю — это угрожает существованию мира.

Вот, о Божественной семье она и читала. Так уж устроена жизнь, что цивилизацию в справочниках представляет национальное, религиозное и культурное большинство. А иногда, чисто количественно, это и не большинство, просто те, кто имеет больше возможностей для определения политики и влияния на содержание этих самых справочников. Формально, действительно, Божественная семья — это чуть ли не 70% населения, но она уже поняла, что это достаточно спекулятивно, потому что это не есть единый стройный культ, потому что правильнее понимать — не семья богов, а семья культов…